– Ну, если деньги позволяют.

Уже у самого ее дома, перед тем как выйти, она неожиданно предложила:

– Может быть завтра в кино, сходим?

Он растерялся. За последнюю неделю он ее немного узнал. В принципе она была неплохая девчонка. Несло просто ее окружение в общем потоке. Родители у них у всех были одного круга. Высокопоставленные, имеющие еще по тем советским временам дачи, пусть и государственные, но на Рублевке. Вкалывали родители по шестнадцать часов в сутки на государственной службе, если могли то и приворовывали, не с неба же свалились потом эти приватизаторы, или брали борзыми щенками, ездили за границу, чад своих учили в самых престижных вузах, обеспечивали затем им работой за границей.

Оставленные чаще всего на самих себя, детки легко усваивали западные ценности, через музыку, через видики с порнухой, через парадную сторону тех стран, где бывали с предками, через казавшиеся неистощимыми родительские кошельки. Все им давалось легко. И учеба, и работа, и квартиры и дачи в Жуковке и Барвихе, оцениваемые ныне в несколько миллионов долларов.

В своих нравах они были намного раскрепощенней своих сокурсников-домостроевцев из далекой патриархальной глубинки. Оба, и Скударь и Дарья, в первые дни, смотревшие друг на друга, как на отклонения от нормы в приличном обществе, начали потихоньку сознавать, что есть и другая жизнь, отличная от той, в которой они выросли и привыкли ежедневно вращаться, со своим сводом неписаных правил, со своей моралью, с надоевшими друзьями.

Человеческий мир, по сути везде одинаков. Только в одном кругу плачутся, что у них бриллианты маленькие, а в другом бьются за хлеб насущный.

Поэтому один подумал – ничего, неотесанная деревня, то бишь станица, со временем обтешется; а второй – она не до конца испорченная, вот если бы ее, да на истинный путь…

Он помялся и с дешевым выходом и коленцем ответил на ее предложение сходить в кино:

– Погода скверная! Хороший хозяин собаку на улицу не выгонит в такую погоду. И охота тебе по вечерам носиться колбасой. Поехали в Метлу… – передразнил он ее. – Что Метелицей по-человечески кафе назвать нельзя? Или сидит в ресторане, сигаретой как деловая затягивается. Тебе то чего на голых баб пялится? Ох, ох! Как вы там в кампании пели? Мулен-Руж, на два порядка выше… Знаешь, что дорогуша сокурсница, сидела бы дома по вечерам, а то ни мне не даешь в экзаменам толком подготовиться, ни себе.

По мере того, как он говорил, у нее вытягивалось лицо, и свирепели глаза. Она, переломив себя, второй раз сбросила халатик, если образно выразить ее просьбу с походом в кино, а он беспортошный снова гребует. Да я только свистну…

Вовремя успел Скударь закруглиться.

– Дашка, Я, если, конечно, ты, не против, лучше бы у тебя про ниньзю другой фильм посмотрел. Чего куда-то тащиться.

Она удивленно на него таращилась.

– Но это же такой примитив! Ничуть не лучше порнухи.

– Ты так считаешь?

Оба расхохотались. Договорились, что он придет после завтра, а завтра ему надо заехать в общежитие и постираться.

– Приноси, у нас стиральная машина автомат. Домработница и постирает, она через день к нам ходит. А вообще белье она сдает в прачечную.

– Ну, вот еще, будет еще чужая баба мне белье стирать.

– Давай я постираю!

На следующий день он привез ее домой, и они засели за учебники.

– А где твои предки? Вечно их не видно!

– Мама у меня прима-балерина, раньше двенадцати ее не жди. А папа по шестнадцать часов в сутки вкалывает. Их сейчас, ни того, ни другого нет. Оба за границей, папа контракт подписывает и знакомится с технологией, а мама на гастролях.

Скударь подковырнул:

– А ты в это время по полной программе отрываешься!

– С тобой оторвешься. Цербер.

Рассмеялись. Дарья взяла на себя роль радушной хозяйки. Она приготовила вкусный ужин, а потом заявила, что нечего ехать ему в общежитие. Пусть остается у нее ночевать. Позавтракают и поедут в институт.

Скударь согласился, решив сэкономить на времени. С крестьянской основательностью он обложился карандашами, учебниками и бумагой. Дарья ему сказала:

– Если тебе что не понятно, ты спрашивай, не стесняйся.

Больно она ударила по его самолюбию. Но дивчина действительно много знала. Даже слишком. Читали историю партии. Это ему учебник казался откровением, она же знала детей и внуков многих исторических личностей ближайшей эпохи. И те события, что в книге были изложены сухим, канцелярским языком слышала в живом пересказе в гостях у знакомых.

– Не пойму я, правые, левые! Что они не поделили, Троцкий и Сталин?

– Папа считает так, – стала она рассказывать. – После революции, образовалось два политических клана. Один «сталинский» во главе со Сталиным, а второй «ленинский» во главе с Троцким. Ленинская гвардия сделала революцию и решила почить на лаврах, ездить в царских, пульмановских вагонах, есть рябчиков, лечить своих жен на курортах в Баден Бадене и ждать мировой революции. А для этого создала кулак интернационалистов революционеров. Для Европы создала.

А вторые, вроде моего папы, решили ничего не ждать, и начали строить социализм в одной стране. Теперь представь, ты ешь рябчиков, и говоришь, что в одной стране без Европы ничего не получится, а я должен вместо тебя строить завод и рыть котлован. Что ты сделаешь?

– Я тебе тоже лопату дам. – сказал Рюрик. Дарья согласно кивнула головой.

– Правильно! Папа тоже так считает, что Сталин заставил всю «ленинскую» гвардию, которая только и умела, что статейки пописывать, вкалывать по полной программе, а кто был не согласен, тот попал в мясорубку. Так был построен сталинский социализм.

Скударь обвел глазами стены, сплошь увешанные живописью.

– Неплохой социализм в одной стране был построен для отдельных лиц. Теперь выходит, что вы превратились в «ленинскую» гвардию, а я, приехавший из деревни, в сталинскую.

– Пожалуй! – согласилась Дарья. – И так без конца, рубится одна голова, за ней другая. В любой революции так. Пирог один, а желающих откусить много. Ты не бери особенно в голову. Эти учебники такая муть.

– А кто же прав был?

– А никто! Ни Сталин, ни Троцкий. Есть экономические законы, которые никому отменить нельзя. Ты с моим дедом поговори. Погоди, познакомлю. Он у меня в блоке состоял. Ну, вот, он утверждает, что до тех пор пока будет существовать труд и производство материальных ценностей, а заодно и прибавочной стоимости, будет существовать классовое общество. Бесклассовое – это утопия. И равенство – это утопия. Просто это будет общество эксплуатации более высокого порядка, основанное на общей собственности, и на другом экономическом законе – экономии рабочего времени. Будет новый класс наверху, изобретателей. Сто лет назад новый класс нельзя было рассмотреть. Он только рождается, только начинает проклевывать скорлупу. А рабочие так и останутся у станка, а крестьяне у борозды. Это не я придумала. А еще дед говорит…

– А как бы с ним, с твоим дедом, поговорить?

– Успеешь! Он на даче живет. Ты вина хочешь выпить?

Какой же дурак от вина откажется. Скударь согласно кивнул головой. Она запудрила ему мозги и еще спрашивает. Появилось вино. Скударь забыл про учебники и стал спорить с нею по частным вопросам. Она умело сажала его в лужу. Затем пошла стелить постели в разных комнатах. Выпили еще вина, легли, и продолжили спор на расстоянии, лениво перебрасываясь словами. У Скударя на все было свое собственное мнение. Раскипятились, сели как Будды на кроватях и издалека махали друг другу руками.

– Если ты ко мне приставать не будешь, – заявила Дарья. – Я приду и все тебе на пальцах разложу.

Сердце у Скударя гулко заколотилось. Все последние дни, что он возил Дарью, она стояла перед его задумчивым взором, словно бы в первый, тот незабываемый день; обнаженная, белая, пухлая, и нестерпимо желанная. Он, как вор, еще только примеривающийся к намеченной добыче, встречая ее у подъезда института, незаметно для нее скользил взглядом по спине, опускался ниже, разглядывал чуть полноватые ноги, а в машине, за волнующим пушком и завитушками белокурых волос старался рассмотреть белую, лебединую шею. Она заметила его откровенный, нездоровый интерес и насмешливо спросила: