Вертись Лона.

С уходом их в соседнем купе с музыкантами сабантуй разгорелся с новой силой. Мужики во все горло орали песни. А почему бы и не попеть, и не попить, и не поесть всласть? Дармовщина она в два раза слаще.

Только и неслись из-за стены возгласы:

– Васька Пупкин молодец. – вещал на высокой ноте Семен. – Знает, стервец, наши вкусы. Если не потрафит, нам, мы в следующий раз никуда не поедем.

– Не поедем!

– А я говорю, поедем! – слышался голос дипломанта Саши. – Он ни раз нас не обманул. И мы не должны его обманывать!

– А в чем мы его обманываем?

– Условия договора не выполняем!

– Какие условия?

– На каждой станции не играем.

– Ну, так эти заказчики не просят! – послышался голос Семена.

– А они не знают о нашей с Васей договоренности. А то бы попросили. И еще мне Вася сказал, зачем мы должны играть на каждой станции!

– Зачем?

– Чтобы быть как огурчики! Проветриваться надо, работнички музыкального фронта. Выпили и баста.

– А мы разве против?

– Ладно, на обратном пути доберем.

– А в эту сторону, по маленькой, по маленькой, по пол-стопца!

И вот, глубокой ночью, когда часовая стрелка подперла цифру четыре, Лона проснулась. Состав стоял на какой-то большой узловой станции. По перрону сновали редкие пассажиры и провожающие. И неслась величавая музыка. Оркестр играл «Дунайские волны». Проветривались ребята перед сном. Пред ними образовался небольшой живой круг. Вот, обтекая живой круг, показались двое мужчин. Один из них толкал впереди себя инвалидную коляску, в которой сидел третий мужчина с низко нахлобученной на голову фуражкой.

Инвалида везут, подумала Лона и задернула шторы. Музыканты перестали играть. Лона решила сходить в туалет. В коридоре, она увидела давешних двух мужчин и инвалида в коляске. Мужчины о чем-то упрашивали проводниц. Лона тихо проскользнула мимо них.

– Вы, что с ума сошли? – донесся до нее возглас старшей. – И не просите.

– Дорогая! Будь человеком!

Лона закрыла за собой дверь туалета. Вернулась она минут через десять. Вернулась и удивилась. На нижней скамейке сидело двое мужчин восточной наружности, инвалидная коляска была сложена, а сам инвалид лежал на второй полке спиной к ней.

– Это что такое? – с возмущением спросила Лона обоих мужчин и даже потрясла за плечо инвалида на второй полке. Она знала, что у Тимура есть билеты на все четыре места в купе.

– Дэвушка, нэ шумы! Пуст наш товарищ поспит, он очэн устал. Инвалид. А если вдруг, проснется и спросит, где мы, скажи в ресторан пошлы. Мы тэбя не будем беспокоит до самого конца.

Говорил все время один, тот, у кого был ярко выражен кавказский акцент. Второй не проронил ни слова. Они молча повернулись и ушли.

Лона опешила от такой наглости. Эти нахальные проводницы, зная, что все места в купе оплачены, все-таки подсадили ей попутчиков.

На занятиях по России Лоне рассказывали, что эта обычная практика на бывших постсоветских пространствах, и если случится с ней столкнуться, то не стоит сильно удивляться. Лона все равно решила покачать права. Как она будет одна в купе с тремя мужчинами? Она постучалась в купе к проводницам и с порога выкатила им свои претензии.

– Скажите, пожалуйста, на каком основании ко мне в купе подселили двух мужчин и инвалида?

Проводницы виновато отвели глаза в сторону. Младшая развела руками.

– Ну, а куда бы я их милая поселила? Только у тебя в купе сразу три места свободны. А везде только по два, по одному.

– Но они же оплачены! – Лоне показалось, что она привела железный довод, который крыть нечем.

– Да, я согласна, они оплачены. Но на них же никто не сидит, не едет! Ты ведь не можешь сразу четыре места занимать!

– Почему не могу, я их и занимаю!

– Знаешь, что дорогая. Давай мы с тобой так договоримся, когда какое место захочешь, ты только скажи, я приду и сама их выгоню с него. И инвалида тоже выгоню. Куда скажешь, туда и положим его. Ты только не стесняйся.

– Но…!

– Ладно, придут его друзья, я их поселю в другое купе. А инвалид пусть пока лежит у тебя. Что его зря беспокоить?

Инвалид и попутал Лону. Она, глупая согласилась с чужими доводами. Согласилась, а когда вернулась на свое место, то пожалела. Несчастный, лежал на самом краю полки. У Лоны сон улетучился. Она хотела сходить за Тимуром, а потом передумала. Этот сумасшедший придет и повыкидывает их всех, включая и инвалида, к чертовой матери, а то гляди и порежет их своим кинжалом. О господи, обрадовалась Лона, у нее же есть холодное оружие. Она сможет им всегда защитить себя, даже от трех мужчин, из которых один не ходячий инвалид.

Под стук колес, она стала подремывать, сжимая в руке рукоятку ножа-убийцы. Не хотела Лона пропустить тот момент, когда войдут эти два небритых незнакомца, хоть и обещали не возвращаться, и неожиданно для себя пропустила. Тихо войдя, оба мужчины навалились на нее, один схватил ее за ноги, а второй стал выворачивать руки и зажимать рот. Лона вдруг увидела, как третий, инвалид, в помощь первым двум, намерен спрыгнуть сверху на нее. Она извернулась и, когда он стал падать на нее, всадила ему нож в глазницу. Нож-убийца ударился о заднюю стенку черепа. А инвалид упал на придиванный коврик.

Лона вскрикнула и окончательно проснулась. Да, на полу лежал давешний инвалид и из глазницы у него торчал нож. Но никакими его двумя приятелями в купе совершенно не пахло. Лона с ужасом смотрела на дело рук своих. Она убила человека.

Ее состояние называлось, боевое бодрствование духа во время сна. Организм запрограммирован на опасность, он постоянно ее отслеживает, и если вдруг считает, что опасность смертельная, немедленно реагирует на нее, и лишь потом начинает анализировать. Неправильную установку она себе дала, подумала Лона. Да ее мозг и чуть приоткрытые веки все время фиксировали, как инвалид сползает на край верхней полки, и может упасть на нее. А когда положение его стало критическим, ей приснилось, что к нему присоединились два других его спутника.

Организм правильно среагировал. Он заставил ее почувствовать опасность.

То, что профессионально поставленный удар мог быть только смертельным, Лона об этом хорошо знала. Труп лежал на полу, а из глазницы торчал нож. Она выскочила из купе и побежала в туалет. Там ее стало выворачивать. Одно дело тренировочные занятия, а второе – реальная жизнь. Живой человек не манекен.

Господи, что же она наделала? Лона попробовала взять себя в руки. Надо вызвать на ближайшей станции полицию, и сказать, что он на нее напал. Была с его стороны попытка принудить ее… И кто ей поверит? Какой суд? Инвалид, который ходить не может, собирался ее изнасиловать? А если он был полностью парализован? Тогда все ее заявление будет выглядеть как сплошная ложь. И что ей тогда грозит? Тюрьма?

Ничего ей не грозит, успокоила она себя. Когда она взяла в руки этот нож-убийцу, то она в соответствии с профессиональной выучкой прежде обернула руку носовым платком. На ней не должно было остаться отпечатков ее пальцев. А вот пальчики Тимура, покажет первая же экспертиза. А может быть, придут друзья этого инвалида и захотят вытащить кинжал. Тогда на нем будут другие отпечатки, и пусть попробует прокурор докажет что это ее рук дело.

Поэтому ей лучше всего посидеть тут и дождаться, пока начнется переполох, а потом выйти и сказать, что она ничего не знает, ничего не ведает.

Лона так бы и поступила, но в это время кто-то подергал ручку туалета и спросил:

– Долго еще там? Ребенок просится.

Пришлось нажать на педаль слива и открыть дверь. Мамаша с девочкой ждали своей очереди. Лона со страхом подходила к своему купе. А вдруг ее с нетерпением ждут спутники инвалида? Что она им скажет, как это с ним случилось? Но когда она открыла дверь, на полу, как и раньше в неудобной позе лежал убиенный.

Нож так и торчал у него из глазницы. Лона в изнеможении закрыла глаза. Единственное ее оправдание, что она сделала это в невменяемом состоянии. Поза трупа и его спокойное лицо, говорила о том, что он всего лишь падал с верхней полки. Никакой борьбы не было. Самооборону даже за уши сюда не притянешь. И вдруг Лона со страхом поняла, что дело до суда может просто не дойти. Ее эти два бородача, просто этим же самым кинжалом прирежут здесь в купе, повернутся и уйдут. И никто их особо искать не будет. Это тебе почти уже Северный Кавказ. А здесь смерть последние пятнадцать лет ходит с косой и собирает обильные урожаи.