– Платье я сама люблю выбирать, а вот купить тончайшее, дорогое белье я, пожалуй, вам бы доверила. Надеюсь у вас хороший вкус?
Поглупевший на глазах Мюллер, готов был выпрыгнуть из окна и бежать обратно в Москву. – Ох, как я раньше не догадался об этом. В Москве можно было бы купить, не хуже чем в Париже.
В купе постучали. Открыв дверь Карл Мюллер мутными как у вола глазами смотрел на проводницу. Он никак не мог уразуметь, что она хочет.
– Ваши билеты.
– Билеты наши спрашивают! – подсказала Лона.
– Ах, билеты!
Проводница смотрела на разбросанные на диване вещи Лоны и хлопающего по карманам пижамы невменяемого Карла Мюллера. Не дождавшись, пока он сообразит, где они у него лежат, она прошла дальше, не преминув одарить их советом.
– Если молодожены, то дверь надо закрывать!
А когда пересеклась со своей напарницей, добавила.
– Одурел совсем, в третьем купе старый чертяка. Даже дверь забыл закрыть.
– Эта, где та красотка?
– Она.
– А тебя всегда приносит в неурочный час.
Карл Мюллер и Лона сами вынесли билеты, отдали их проводницам и снова зашли в купе.
– О…о! И снова не закрылись! – возмутилась первая.
– Да ладно, не железный он, чтобы сразу еще…
– Зато по молодой кобылке совсем не видно, что на ней пахали. Заездит она к утру этого старого борова.
– Заездишь их, как же. Я когда молодая была, мне такие солдатики попадались, резинка горела! Паленым пахло!
– А я люблю без резины.
Старшая проводница не слушала помощницу.
– Начальник поезда всегда говаривал, где-то у тебя Клава проводка подгорает.
– Да будя врать! Ты всего год как работаешь на линии.
– Ох, Валька и помечтать не дашь!
Глава 11
В ресторан, так они и не пошли, хотя Карл Мюллер заикнулся для приличия.
– Сходим, заберем себе что-нибудь поесть на вечер и на ночь! – сказала Лона.
– И выпить! – дополнил Карл Мюллер.
Он бы и сам на одной ноге смотался в соседний вагон за выпивкой и закуской, да захотелось выдержать марку. И так вел себя несолидно, здесь прокололся, там подставился, а ему перед Лоной хотелось выглядеть степенным, твердым, уважаемым мужем. Пусть знает, что он глыба, а не этот легковесный ее брательник, седьмая вода на киселе. А ведь она промолчала насчет степени родства. Брат и все. А брат может быть троюродный. За таких закон не запрещает и замуж выходить. Вон как щенок этот на Мюллера смотрит, будто он ему дорогу перешел, а не наоборот.
А Лона в это время думала прямо противоположное. Возвращаться обратно она и не собиралась. Поэтому легко согласилась с Мюллером.
– Да, выпить возьмем обязательно. Вино возьмем! Ночь вся впереди!
– И коньяк непременно!.. О…о! Лона! – застонал Мюллер, забыв о только что принятом решении быть предельно серьезным.
– Я попрактикуюсь немного в произношении! – на всякий случай сказала Лона. Она заранее приготовила эту отговорку, чтобы Карл сразу не завернул обратно, взяв все необходимое для ночи любви. А с другой стороны, подумала она, кто он такой, чтобы ею командовать? Посмотрел, облизнулся и будет. А то, что надежды питает, так это даже хорошо. Пусть и дальше питает. Скажу, ему в следующий раз, что разрешу самому примерить белье. Ха, ха! Только верхнюю часть. Все ближе будет к цели. А до этого ни-ни! И не надейся! Ну и легковерные ослы – эти мужчины. Хотелось бы увидеть, что купит этот седеющий дурак. Панталоны с резинками? На занятиях говорили, что большинству мужчин нравятся закрытые вещи. Тайны так больше, томления.
Когда Лона с Карлом Мюллером пришли в соседний вагон, там вовсю шло веселье. Часть продуктов перекочевала в купе с музыкантами, там сидел и Тимур. У любителей муз поблескивали глаза. Один Тимур сидел тверезый, как стеклышко. Увидев Мюллера с приближающейся Лоной, один из музыкантов, тот что был по габаритам самый крупный вскочил с места и побежал им навстречу.
– О…о, кто к нам идет? Индейский вождь к нам идет.
Пижама разукрашенная индейским орнаментом и сыграла с Карлом Мюллером злую шутку.
– С Луной, со своей скво, идет!
– С Лоной!
– Место! Место дорогим гостям.
– Туш в честь дорогих гостей.
– Виват! Виват!
Карл Мюллер поднял протестующе руки, но его никто и слушать не хотел. Толстяк, которого звали Сашей, освободил дорогим гостям целую скамью. Со столика была полностью сметена начатая еда в объемную корзину. Ее запихнули под скамью, а столик застелили чистой скатертью. Молодец, Вася Пупкин, пока оправдывал он свои деньги.
Прямо в коридоре другой музыкант, аккордеонист Семен, исполнил туш. Из соседних купе с любопытством выглянули, в честь кого такой почет? Пассажиры помнили, как с музыкальным сопровождением садились Карл и Лона. Теперь, вот они, собственной персоной.
– Ну, теперь до утра будут гулять!
– А чего им не гулять?
– Вишь, филармонию с собой везут.
– Деньги позволяют и везут!
Часть дверей закрылась, а другая часть пассажиров, наоборот хотела послушать музыку. Аккордеонист заиграл танго. Хорошо он играл, ничего не скажешь. Саша, видимо старший в этой небольшой капелле носил из соседнего купе еду.
– Здесь столько всего, что боюсь мы все и не попробуем!
Карл Мюллер попробовал еще раз встать, давая понять радушным хозяевам, что они с Лоной у себя поужинают, вы только им корзинку соберите, но Саша и слушать его не хотел.
– Что за спешка?
– По маленькой. Дринкь, дринкь! Потом в постельку!
– Ох, и упоим вусмерть индейского вождя!
– А я буду не против! – заявила во всеуслышанье Лона.
Поднялся невообразимый гвалт. Тимур ушел к себе в купе. Карл Мюллер, спросил, чему они радуются. Лона сказала ему на ухо:
– Спросили про помолвку. Я сказала, да! Или не надо было их обманывать?
– Нет! Нет! Вы Лона все правильно сделали!
– Тогда вам придется с ними немного выпить.
– Я согласен.
– Только целоваться при всех не будем.
– При всех не будем!
Карл Мюллер сунул руку под стол и стал стягивать с нее обручальное кольцо. Оно слетело и куда-то со стуком закатилось. Когда в руке у него оказался полный бокал с коньяком, на пальце белела только белая полоска. Он победно посмотрел по сторонам.
– К нам приехал, наш любимый, дорогой, наш Карла Мюллер.
– Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! – запели музыканты и заиграла скрипка.
Видно, что-то такое запомнил из кинофильмов Мюллер, потому что он осушил до дна бокал, и показал всем, что в нем ничего не осталось. Саша мгновенно, сунул гостю в зубы куриную ножку, и тут же освежил бокал, наполнив его вновь до краев.
– Нет! Нет! Нет! – замахал рукой немец. Но теперь величальная пелась, и бокал наполнялся для Лоны. Вместо ожидаемой приветственной песни, прозвучала задорно-звонкая частушка:
– Ой, дивчина, наша Лона,
Хоть и грозный Мюллер, зверь,
И похож он на бизона,
Не сорвать ему бутона,
А аккордеонист, прокричал из коридора:
И не выйти в эту дверь!
Раздался смех. Лона лишь пригубила свой бокал.
– Что они спели, чему смеются? – снова спросил Мюллер, услышав свою фамилию. Лона сказала, что услышав грозную фамилию, они спели, что не боятся его. Карл Мюллер удовлетворенно закивал головой. Тепло разлилось по его телу. Коньяк, показался Карлу хорошим; музыканты замечательными ребятами; закуска просто отменной; Лона, которая периодически прижималась к нему коленом, умопомрачительной. Он сам захотел выпить еще одну рюмку коньяка. Некуда было ему торопится. Народ гуляет, а чем он хуже. Вот какие веселые песни для него поют.
Карл Мюллер решил сказать тост. Лона сразу переводила.
– Господа! Комраде! Мне часто приходилось бывать на великосветских приемах. Богато сервированный стол, столовое серебро, у каждого прибора четыре рюмки. Подавали мадеру, херес, бордо, ликеры, шампанское лилось рекой. Случалось, что присутствовали иноземные король и королева, послы, посланники. Бывал, соблюден высокий этикет. Но, уверяю вас, мне не было никогда еще так хорошо и приятно, как сейчас, здесь с вами. – Карл Мюллер многозначительно посмотрел на Лону. – Я поднимаю этот бокал, и говорю вам, я помолодел на двадцать лет. Если человек дышит полной грудью и не может надышаться, значит, он вновь родился. Вы меня понимаете?
