Я опять написал Воровскому. Потому что у нас был дома очень важный разговор. Об этом обязательно надо было написать Воровскому. Вот я ему и написал:

«Дорогой товарищ Воровский! Я должен тебе сказать, что скоро будет социализм. Социализм – это наша будущая жизнь. Так мне Вовка объяснил. Жалко, что ты умер и не сможешь в ней жить. Это будет очень хорошая жизнь. При социализме будут машины работать, сказал Вовка. Ну, и мы немножко, конечно, будем. То, что нам хочется. Рисовать, например, будем. И танцевать. И в кино ходить. И в театр. И рыбу все будем ловить. И все будут стихи писать. Все будут грамотные. И сытые – никаких карточек не будет. В магазинах будет всего полно – бери сколько хочешь. И мяса, и масла, и конфет, и пирожных. Но это не главное. Главное, что все будут друзья. Человек человеку будет не как волк. Все будут ко всем хорошо относиться. Друг другу помогать. И всем делиться. И никто ругаться не будет. Таких, как Ляпкин, тогда не будет. Чтобы вместе строить дом, а потом ломать. Хотя Ляпкин, конечно, не совсем виноват. Он просто глупый. И маленький. Мне его даже немножко жалко. Если он и дальше будет таким, его в социализм не пустят. Я ему сказал. А он говорит: «Ну, и пусть!» Дуралей какой-то! Где он будет жить, когда настанет социализм, я просто не знаю! Ну, пока! Юра».

Вы, наверное, не знаете, что я лучше всех умею пить рыбий жир? Ну так вот, я вам это говорю: я лучше всех умею пить рыбий жир! Уж не знаю, почему так. Наверно, у меня такой талант. Так мама говорит. Но дело не в этом. Никогда не надо хвалиться. Я и не хвалюсь. Просто я умею его пить! Он мне даже нравится. А Гизи он не нравится. А ей-то как раз очень надо его пить. Ей просто нельзя без рыбьего жира, потому что у нее чахотка. Это такая болезнь, которой Гизи заболела в Германии. Потому что, когда она родилась, им нечего было есть: ей, ее маме и папе. Они очень бедно жили там, в Германии. Ее папа коммунист-подпольщик, он был тогда безработным. Потому Гизи и выглядит как фарфоровая. Это, конечно, красиво, но плохо: это говорит о том, что человек нездоров. Гизи надо вылечить, и мы ее обязательно вылечим. Для того она и приехала в СССР, чтобы вылечиться. Гизи должна не только к врачам ходить – она должна хорошо есть. Она должна есть масло и разные жиры и особенно пить рыбий жир – это главное! В этом-то все и дело. И тут большая ответственность лежит на мне. Потому что это я должен научить Гизи пить рыбий жир. Так мама придумала. Моя мама здорово придумывает разные такие вещи. Мы с мамой даже разработали план, как я научу Гизи пить рыбий жир. Это надо делать очень тонко, сказала мама, дипломатически... Вы знаете, что значит делать что-нибудь дипломатически? Дипломатически – это значит вежливо, осторожно. Сделать все ловко, так, чтобы никто ничего не заметил, а все получилось как надо! Можно, конечно, просто подойти к человеку и сказать ему: «Пей рыбий жир! А ну, пей!» – и силком влить ему этот рыбий жир в рот. Можно ему даже руки связать, для верности. Но это уже будет недипломатично! Это будет просто грубо, как говорится – в лоб! А такие вещи нельзя делать «в лоб», так вы ничего не добьетесь. Человек просто выплюнет этот рыбий жир, и все! А если он его и проглотит, то еще пуще возненавидит. Нет, так делать нельзя! Недаром мы наркоминдельцы, сказала мама. Все наркоминдельцы должны быть дипломатами. Как отец. Он ведь дипломат, мой отец. И я дипломат. О, я еще какой дипломат! Сейчас вы увидите...

Когда я и мама разработали план, мы пригласили Гизи в гости. Гизину маму мы не пригласили, хотя она знала про наш план. Но ее нельзя было приглашать – это опять было бы недипломатично. О, это очень сложная вещь – дипломатия, сразу в ней ничего не поймешь. Мы пригласили Гизи одну. Когда она пришла, у нас были очень хитрые лица, но она ничего не заметила.

Она сразу подошла к моим игрушкам, и мы стали играть. Мы взяли мою грузовую машину и насадили в кузов разных зверей: мишку, крокодила, обезьяну... Но они не были обезьянами и крокодилами – они были как будто людьми. Кукол-то у меня нет, вот в чем дело. Я же не девочка! Поэтому мы с Гизи посадили в машину разных зверей, и они поехали на парад. Гизи тянула их за веревочку.

У нас большая комната – одна, но большая. В ней даже есть камин. Очень красивый камин, выложенный темно-зелеными плитками, с решеткой перед очагом и полкой наверху, на которой стоят разные статуэтки. Камин – это такая печка. Но мы камин не топим, вернее, очень редко его топим, раз в год. Потому что он нам, в общем-то, ни к чему. Нам просто некогда им заниматься. Мы ведь все заняты: отец, мама и я. Камин остался в этой комнате от старых времен, когда в ней жили какие-то бездельники. Они топили этот камин и сидели перед ним в креслах и пили пунш – это такой горячительный напиток. Если его выпьешь, то становится горячо. Я один раз попробовал пунш – чуть-чуть, один только глоточек – на Новый год, когда у нас были гости. Этот пунш горячий, как чай, и красный, как чай, его так и пьют горячим перед горящим камином. Но это было только один раз, в прошлом году, а так нам некогда заниматься разными там пуншами да каминами. Мы рабочие люди, сказал отец. И все-таки я нашел применение этому камину. Я сделал из него трибуну для парада. В камине стоял у меня народный комиссар и принимал парад. А перед камином на полу стояли оловянные солдатики, то есть красноармейцы, несколько полков. Потом подъехала Гизи с машиной. Парадом командовал я. Но мне было очень тяжело командовать парадом, потому что я все время думал о другом... Вы сами понимаете, о чем я думал. О рыбьем жире я думал!

Мама сидела за столом и читала, но я видел, что она только как будто читала, на самом деле она тоже думала о рыбьем жире. Я это ясно видел, потому что мы с мамой все время перемигивались, имея в виду этот рыбий жир. Одна Гизи только ничего не знала, она только игру имела в виду. Когда она отвернулась к камину, я посмотрел на маму и кивнул головой. И мама кивнула головой. И тогда я встал и сказал громко:

– Эх, охота мне что-то выпить рыбий жир!

– Да ладно уж, играй, – сказала мама. – Потом выпьешь.

– Просто не могу, – сказал я. – Очень охота выпить!

Я это сказал и посмотрел на Гизи – что она скажет? Но она ничего не сказала. Она ползала по полу на коленках и катила впереди себя грузовик. Тогда я встал перед Гизи и опять повторил, глядя ей прямо в глаза:

– Так охота выпить рыбий жир! Просто ужас! Ты не хочешь?

Гизи посмотрела на меня с удивлением и сказала:

– Nein! Ich liebe ihn nicht! («Я его не люблю!») Отойди-ка с дороги...

– Ты просто не знаешь, какой у нас замечательный рыбий жир! – сказал я с восторгом. – Давай выпьем!

– Да отойди ты, – сказала Гизи. – Надоел ты со своим рыбьим жиром! Ich wills nicht! («Не хочу!»)

«Дипломатичнее, дипломатичнее!» – подумал я, опять встал на ее пути и сказал:

– Ты просто не знаешь наш рыбий жир! У нас русский рыбий жир! А не какой-нибудь там немецкий!

– Он везде одинаковый, – сказала Гизи.

– Совсем не одинаковый! – крикнул я. – У нас с солью! И с черным хлебом! Давай выпьем немного! Подкрепимся!

– Nein, – сказала Гизи.

– Как хочешь, – сказал я. – Я хочу рыбий жир! Мама, дай мне скорей, я просто больше не могу.

Мама встала и взяла из шкафа бутылочку с рыбьим жиром.

– И большую ложку! Столовую!

Мама все приготовила, я взял в руки ложку, и мама налила мне полную ложку. Гизи перестала играть и смотрела на меня.

«Смотри, смотри! – думал я. – Сейчас и ты будешь пить рыбий жир! Против дипломатии не устоишь!»

Я взял в руку полную ложку рыбьего жира и торжественно его проглотил.

– Эх! – сказал я. – Замечательно вкусно!

Гизи смотрела на меня с изумлением.

Я облизнулся, причмокивая. Я стоял, гордо расставив ноги. Мама улыбалась.

– А ну-ка еще! – сказал я. – Хочу еще!