– Сейчас я сделаю заказ и…

– Что – и? Будем расследовать дело?

– Вы же видите, Элистер, что у нас с вами ничего из этого не получается, все время хочется говорить обо всем одновременно.

– Тем более что я только что полчаса говорил с Корки, он ругается всеми словами и говорит, что расследует все сам. Он собирается ехать в Алор-Стар, на каменоломню. Нахально заявил об этом сегодня при всех начальнику полиции. И будьте уверены, Амалия, он что-то накопает. Я, наверное, поеду с ним на денек – местные нам надоели, я и сейчас не вижу, почему мы вообще им должны подчиняться. А из Калькутты никаких приказов не поступает. Они там сами в ужасе.

– А кто отдал вам приказ, чтобы вы не уезжали?

– Черт его разберет. Приказы отдает начальник полиции, а вот кто придумал ему это подсказать – не знаю. Хотя это стандартная процедура – допрос всех, в очередной раз, но поскольку мы тут явно ни при чем, то допрос будет короткий – но пока до нас дойдет очередь… А пока до нас дойдет очередь, мы с вами успеем съездить куда угодно, поговорить о чем угодно. Ну, давайте, что ли, о пиратах. За что вы обзываете этим именем славных строителей империи?

– Ну, вы, наверное, думаете, что пираты – это только мои сородичи? А ваши – сплошные шотландские пастухи?

– А кто захватил Гоа и отправил оттуда корабли на Малакку? Мы?

– Гоа? Да, там была эта страшная история, когда великий Васко да Гама, который плыл вдоль западного берега Индии на север и грабил все, что видел, захватил в плен старика. Старика связали и начали избивать плетьми, пока тот не признался, что он – адмирал флота султана Гоа. Ну, и тогда адмирала повезли вдоль его собственной эскадры, заставляя у каждого корабля кричать, что он – у друзей. После чего резня пошла от одного корабля к другому. 34 пленных посадили откачивать воду на португальских кораблях, остальных загнали к обрыву и изрубили мечами… Вот вам наше Гоа. Которое уже ваше.

– Амалия, прекратите, и так на душе погано, давайте лучше о хорошем – о моих доблестных предках, которые не избивали стариков, а только несли на восток свет цивилизации.

– Вы уверены? А чем, по-вашему, занимался лучший из них – Джеймс Лэнчестер, который впервые в истории достиг этих берегов? Он грабил все португальские суда, что ему встречались. Да и любые прочие суда. А это ведь был замечательный человек, Элистер.

– На всякий случай сообщаю вам официально, что он не мой родственник.

– Принято к сведению. Так вот, Лэнчестер отдыхал на этом острове, тогда совершенно пустынном. Вот если выйти на лодке из порта и проплыть час влево вдоль берега, то будет потрясающей красоты место – длинный пляж, к которому нормальная дорога для авто пока не ведет. Он называется «Бату Ферринги», «голова иностранца». Скала есть такая, похожая на голову в треуголке… И там корабли всегда брали в бочки свежую воду из водопадика. Вот по этому пляжу ходил туда-сюда пират Джеймс Лэнчестер и думал. О том, что в этих краях слишком много португальцев, с их Малаккой. Об островах и пряностях. И он писал то ли письмо, то ли, говоря современным языком, доклад…

– Ах, то был хотя бы грамотный пират! Не тяните, Амалия – кому он писал?

– Конечно, женщине, Элистер. Умной, одинокой женщине. Рыжей, в рыжем парике.

– Я понял – королеве Элизабет? А она прочитала письмо?

– О, она прочитала. И через год подписала указ о создании Восточно-Индийской компании. От которой ваша империя и началась.

– Боже мой, Амалия – империя началась на песке какого-то пляжа на вашем острове? И там же родилась победа над Наполеоном?

– Такое здесь место. Но осторожнее, Элистер, не спешите радоваться. У нас тоже была империя. И от нее нам осталось… много хороших уроков. Знаете, что было за сто лет до рождения вашей империи, когда Альбукерк взял Малакку и грабил ее день за днем?

– Он разбогател.

– А вот и нет. Он погрузил все награбленное у султана на корабль по имени «Флор де ла Мар». И отправился на нем от Малакки на север, к Португалии. На этом корабле были сокровища, которые и сегодня составили бы бюджет немалого государства.

– И корабль… Я все понял.

– Даже хуже, чем вы поняли, Элистер. Он сел на мель почти в виду Суматры. Никто не погиб, просто корабль, со всеми сокровищами, тихо погружался день за днем в песок.

– А потом?

– А потом… Моя страна, Португалия, потеряла одну часть империи, сохранила какие-то огрызки ее по всему миру. С такими обитателями этих огрызков, как я. Но кто-то должен был рано или поздно заплатить за все. Например, за стандартную процедуру, когда пленным выбивали передние зубы, чтобы они не смогли перегрызть веревки. И тогда пришла большая волна и пожрала Португалию.

– Лиссабонское землетрясение… Восемнадцатый век…

– Землетрясение, и потом волна в двадцать ярдов высотой. Города не стало. Хотя потом его отстроили, я там, кстати, провела целую неделю. Хороший город. Особенно та часть его, где по вечерам едят рыбу и слушают фаду. Это такие грустные песни про любовь и судьбу. И, Элистер, помните – ваша всесильная империя, которая никого не боится, еще не заплатила за своих пиратов.

– Амалия, дайте мне проснуться – где я? В каком-то китайском ресторане. Где вы уже заказали что-то вкусное, так?

Никого, кроме нас, за столиками не было. Только хозяин с доброжелательно сощуренными щелками глаз, опирающийся спиной о темное дерево стойки, и еще какой-то уборщик, только что доведший до идеального состояния серо-бежевые кафельные клетки пола.

– А, вот, еда идет. Никаких загадочных продуктов – просто хорошие свежие овощи, чуть припущенные и в крахмальном соусе с кунжутным маслом, а вот это – мясо с грибами в темном соусе.

– Амалия, вы опять говорите о еде, и у вас опять такое выражение на лице…

– А, я знаю это выражение – совершенно неотразимое. Вот это, да?

И я повернулась к Элистеру эффектным носатым профилем, раскрыв при этом рот и выставив напоказ свои, признаем прямо, немаленькие зубы. Элистер захохотал в голос.

– Посмотрите, – продолжая веселиться, сказала я. – Наши пуллеры возвращаются со странно извиняющимся видом. Позванивают монетами в руке. Они, значит, там пятнадцать минут болтались на улице, нас на всякий случай поджидая, а вот сейчас…

– А это они идут нас убивать, – не переставал смеяться Элистер. – В вашем городе все пуллеры рикш – профессиональные убийцы. А и в самом деле, что это у них за монеты в руках? Стойте, неужели я перепутал карманы в этой дурацкой куртке и дал им по нашей рупии вместо двадцати ваших центов?

– Какие еще двадцать центов за шесть кварталов – вы что, миллионер? Двенадцать центов – твердая такса…

Один пуллер приблизился ко мне, заходя чуть справа и сзади и вытягивая передо мной левую руку с монетами. Второй подошел к левому уху сидевшего напротив Элистера, так же показывая монеты в правой руке и расплываясь в заискивающей улыбке.

И тут он уронил мелочь – она зазвенела на кафеле – и достал из левого рукава…

Палочки для еды, две темные палочки с тупыми концами.

Звон другой горсти монет раздался справа и сзади меня. Я поняла, что давно уже сплю жутким, тяжелым сном, в котором секунды еле ползут. Мелькнула мысль: вот если бы глоток чая, один, маленький, потому что сильно пересохло в горле.

Рикша, склоняющийся перед Элистером, начал перекладывать палочки в левую руку, даже не в руку, а в кулак. Правую потянул к его затылку.

И сердце у меня начала сжимать жуткая, безысходная тоска, потому что Элистер именно в эти доли секунды повел себя очень странно.

Он бросил мимолетный отрешенно-философский взгляд на две палочки темного дерева, повисшие в воздухе на уровне его левого глаза. Начал переводить взгляд на меня, на стену у меня за спиной где-то за моим правым плечом, и расширять глаза. А там, краешком моего правого глаза, угадывалось какое-то движение. Но мне было не до того, я в тоске смотрела, как Элистер, вместо того чтобы откачнуться, отпрыгнуть вместе со стулом назад, опускает… нет, резко бросает руку куда-то вниз, под стол.