Торговка звездоцветами покраснела и хихикнула.
Я слегка повернула голову в сторону красавиц, и их точно сдуло ветром. А я -- узрела у таверны с огромной вывеской "Зуб дракона" ну просто о-очень знакомую кобылку: каурую, гривастую, косящую огненным оком... я в твиллегской конюшне на нее глаз положила, да предпочла тогда белого. Я решительно пихнула Тальку туда:
-- Счас... вот эту заберем.
Мальчишка-сторож захромал навстречу.
-- Вот что, юноша, я каурую забираю, -- рявкнула я, распахивая плащ. Он испуганно ойкнул при виде алого серпа в белом поле.
-- Так она кусачая, леди!
Мой взгляд стал холоднее горных снегов. Мальчишка попятился и нырнул в двери корчмы.
Талька вырвалась и постучала себя по лбу:
-- Ну, подруга... Ты б еще фонарь ко лбу прицепила: мол, вот она я!..
Я хрюкнула, распутывая повод.
-- Ну, во-первых, эта вынесет двоих, и до Дальнолесья доскачет без устали. Да и дорогу сама найдет, к родной конюшне. Во-вторых, такую догнать -- что ветра в поле. Кобылки по осени словно летают. А в третьих, -- я не выдержала и расхохоталась, -- подозреваю я, кто на ней сюда приехал.
Талька не успела огрызнуться. Дверь таверны с грохотом распахнулась, и оттуда кубарем выкатилась растрепанная рослая блондинка в облегающем красном платье. Стиснула рыжую в объятиях и приятным баритоном завопила:
-- Сандрушка!! -- почти уронив Тальку наземь.
-- О боги! Это еще кто?
-- А-а-ай, больно.... -- менестрелька пискнула и принялась отбиваться от дылды. -- Ты меня с кем-то путаешь... я... -- она всмотрелась. -- Элвин?!
Дурачок расплылся в счастливой улыбке и, подняв рыжую на руки, закружил...
Челюсть у меня отвисла:
-- Эй! Ты ж баба! -- прошипела я. -- Поставь ее на место, болван!
-- Что ты здесь делаешь? -- млел от счастья Элвин.
-- Мгла! Давайте скорее любезничайте! А то нам на хвост все здешние инквизиторы сядут. И кнехты тоже...
Я справилась с поводом и погладила кобылку по гриве:
-- Ну, где твой хозяин? Он тоже вообще дурак? Не прибежит?
-- Вы, как всегда, любезны, -- Сианн, возникший в дверях, и не думал скрывать, что все слышал. Талька вырвалась и спряталась за меня.
-- Ну вот, -- расстроился Элвин, -- я к тебе со всей душой, скучал, ночей не спал, а ты прячешься...
Рыжая на мгновение высунулась у меня из-под локтя, прошипела:
-- Грудь поправь...
Сианн хохотнул. Элвин смущенно заглянул за лиф и потыкал тряпки. Тряпки сдались без боя и выпали к его ногам.
-- А... -- махнул юноша рукой обреченно, -- пропала красота...
Я, тихо выбранив Элвина балдой, оперлась о бок каурой. Надо было держаться, пока хотя бы не выедем из города, но присутствие защитников сделало меня бесконечно усталой и слабой.
-- Выбираться надо. Алелор, кто там еще с вами? Кони для них есть?
-- Триллве, Сандра, на конь! -- скомандовал Сианн. -- Вещунья вас свезет. А у меня еще тут дела.
Талька обиженно задышала у меня за спиной.
-- Какие дела? -- вцепилась я в будущего пасынка. -- Торус развяжется -- ховайся в бульбу! И чего ждешь? Рыжую подсади! Вишь, хромая и побитая.
Сама же взялась подтягивать стремена, радуясь, что есть за что держаться, чтобы не упасть.
-- Триллве, у меня приказ, -- Сианн закинул надутую Тальку в седло. -- Что?! Здесь Торус?
Ну, дошло, наконец...
-- Он самый. Мы его связали и бросили в камере. Чтоб рук не распускал. Слу-шай... -- мои глаза загорелись нехорошим кошачьим огнем. -- Тебя же меня послали спасать, так? И еще кого-то?.. Быстро говори! И я тебе подарок сделаю! Опасный, правда, -- я сверкнула опущенными долу глазами.
Алиелор полыхнул ответной вспышкой:
-- Не смей говорить со мной приказным тоном, Триллве!
Но подставляя ладонь под мое колено, признался:
-- В тюрьме мать Темулли. Я должен ее спасти.
-- Засунь свою гордость в задницу, -- прошипела я, глядя на него с высоты. -- Хотя нет, так ты сильней на Торуса похож.
Бросила мевретту на руки братов плащ, стянула через голову гербовую котту, отправила следом:
-- На тебе! А вот ключи и остальное, -- сунула Сианну поясную сумку Торуса и кольцо из холодного железа.
Алиелор поймал его, будто горячую картофелину, охнул.
-- Талька! -- велела я. -- Растолкуй, где мы сидели.
И когда остроухая закончила, тихо добавила:
-- Одрин мне не простит. Но ты рискни. Только время зря не теряй.
Элвилин подмигнул зеленым глазом:
-- Не потеряю! Мевретт я, или где...
Он влез в котту, пристроил сумку у пояса, отдал мне плащ и поцеловал ручку вспыхнувшей рыжей.
-- До свиданья, милые...
Я громко фыркнула и сжала колени. Каурая прянула вперед, заставив Элвина и Сианна отпрыгнуть. Я обхватила Тальку за талию, чтобы не вылетела при аллюре.
"Леший пару собрал. Один вешает, другая обзывается... Ноги моей больше не будет в Твиллеге! А Сандра? Сианн, как ты мог!" -- донесся прощальный привет "блондинки в красном". И каурая понесла нас узкой улицей, ведущей к городским воротам.
Что там было еще, и как оправдывался Алелор за свой поцелуй, нам знать не дано. А вот за свалку, устроенную в городских воротах, отвечать бы пришлось -- если бы нас нагнали, конечно.
Дорога
Около получаса каурая неслась наметом, и, похоже, трясясь на луке седла, Талька успела отбить себе все, что не отбил ей Торус. Да и сама я чувствовала себя не слишком хорошо, подташнивало и кружилась голова.
Я натянула поводья, заставляя кобылку перейти на шаг, а потом и вовсе остановиться. Звуки и запахи леса окутали меня. И лишь теперь я окончательно поняла, что мы свободны. Я закинула голову, жмурясь, сведя брови к переносице, как от физической боли. Ветерок ласкал кожу, солнце грело. Где-то вдалеке продробил дятел, хрустнула ветка под легкой звериной стопой; заскрипело, качнувшись, дерево. Пахло медом и дурманным вереском, прелью грибов, корицей засыхающих листьев. А когда глаза распахнулись, праздничный мир опалил своими красками. Осень -- золотая госпожа -- тронула рукой чубки деревьев: каймой, золотою рамой, ярким сполохом. А ветер тряхнул и перемешал цвета: густо-зеленое, рябое, багряное, темно-лиловое... И весь лес, колышущийся, словно море, уходящий к небу лохматыми вершинами; пламенем и сосновой синевой, лежал перед нами. После тюрьмы, после зеленовато-серых камней Сатвера он слепил. Он сбивал дыхание так, что кружилась голова. Я пила воздушную сладость, как родниковую воду, а вокруг нашей каурой лошадки качалась трава: мятлик, полынь, звездоцветы; высыхающая коричневая пижма, царские скипетры, гвоздики... то, что топчешь, не замечая, а оно буйствует и живет.
Талька поерзала в седле, заставив меня очнуться:
-- Слушай, а, может, завернем? Тут деревенька есть. Близко. А то, гляжу, ты совсем устала... -- она посмотрела куда-то вверх, мазнув меня по носу жесткими волосами.
-- Ты меня что, спиной видишь? -- усмехнулась я. -- Это кто устал? У меня ноги в стремена упираются, мне удобнее... Ладно, давай завернем. Есть жутко хочется, -- я облизнулась. -- Показывай дорогу.
Рыжая обиженно фыркнула, но потом засмеялась:
-- Все-то ты знаешь... Направо сворачивай. Кажется...
***
Со стороны Твиллега летел по дороге всадник. Лицо его было сосредоточенно, конь под ним распластался стрелой, и шало дробили проселок копыта: "Толь-ко-бы-ус-петь..."
Лопнули тысячи звенящих нитей, привязывавших Мадре к Дальнолесью. Лес продолжался обычный, не колдовской. Мевретт остался один.
Накатил страх, тягучий, медовый... тот, что проглядел Одрин, когда покидал вотчину вместе с сыном и своей Триллве.
Остался за спиной чародейский кокон. Словно разжалось теплое, привычное, дарящее силу и тепло объятие; и элвилин смахнуло ветром, как бабочку с ладони, повлекло, ломая крылья, пугая... и даря то, чего никогда до сих пор с ним не было. Свободу? Полет?
