Он вошел в кухню, тряхнул правой рукой, заглянул на полку одним глазом, нюхнул воздух и сел на стул, растопырив ноги и сделав руки фертом.

- Славно выспался, - проговорил он охриплым голосом и уставил на Веру глаза, точно бульдог.

- Я думаю, этот прохвост помешал со скрипкой?

- А! - промычал майор, вопросительно повернув голову и уставив глаза на Анну Петровну.

В этом взгляде так и замечалося, что майор не любил часто ворочать голову.

Анна Петровна повторила свои слова.

- Ну, дак что ж? Пусть пилит… Мне какое деле, - проговорил нехотя майор.

Все молчали. Девицы, казалось, тяготились бульдожьими глазами майора; майор сопел.

- Вы что же удрали от меня? - спросил вдруг майор, глядя на Веру.

- Еще бы не уйти! Вы напились пива-то и нас лезете угощать, - сказала Надежда.

- А! Угощать, говорите, лезу… А! - улыбаясь, говорил майор.

- Бутылок десять, кажется, выпили. Колька! сколько ты покупал бутылок? - спросила мальчика Вера. Майор тоже повторил этот вопрос.

- Только восемь; а в прошлый я шесть раз бегал; бутылок двадцать выпили, - ответил мальчик.

- Ах, ты!.. Ты с пивом и арифметике выучился!

- Ну, что вы тут сидите! Идите в комнату! - сказала Анна Петровна.

- А надо еще пива купить! не купили?

- Нет.

- Што! Брр!!. Вас все нужно учить…

- Ну-ну! Идите-ка в комнату.

- Ой!.. А я еще и не пойду один-то… Вы здесь, и я здесь; вы там, и я там; где вы, там и я, - проговорил майор, мотнув головою, и захохотал.

- Ну, а вы-то что глаза тут портите! Уж темно становится.

- Да, в жмурки можно играть, - проговорил майор, встал, махнул рукой, поглядел одним глазом на полку и заковылял в коридорчик.

Девицы пошли за ним. Анна Петровна пошла к жильцу унимать, чтобы не пилил на скрипке.

- Экая махина! - проговорила Пелагея Прохоровна, когда в кухне остались мальчик и она.

- Здоров! Этта как-то смазал Надежду Александровну, так цельный месяц она провалялась.

- Отец, што ли, ихной?

- Отец! любовник ейной!

- Што ты врешь!

- Я правду говорю, не маленький. Слава богу, мне девятнадцатый год.

- Ох ты хвастушка! - Пелагея Прохоровна захохотала.

- Помереть сейчас… У меня и невеста есть.

И Пелагея Прохоровна захохотала пуще прежнего.

Вошла хозяйка.

- Это што за смех! Уж не любезничаете ли вы?

- Да вон он говорит, ему девятнадцатый год и невеста есть! - проговорила, смеясь, Пелагея Прохоровна.

- Вот как! - И Анна Петровна захохотала и со смехом пошла в комнату, откуда пришли вместе с нею майор и дочери ее.

- Невеста, говоришь, есть? - проговорил, хохоча, майор, подняв мальчика.

- Што ж такое?

- И свадьба скоро?

- Не по-вашему.

- Не по-нашему, говоришь? Молодец! Умница!.. Женишок!!! Скажите! а мы и не знали, что у нас жених есть… Кто же твоя невеста?

- Это уж мое дело.

- Конечно! Конечно! Про это не говорят… Скажите пожалуйста! А! Брр!!. И приданое есть?.. Ах ты, каналья!

Мальчик рванулся и выскочил в сени. Майор минуты две держал руку в том положении, как он ею поддерживал мальчика. Он глядел в потолок, тогда как Анна Петровна побежала в сени догонять мальчика. Девицы хохотали. Но больше всех хохотала Пелагея Прохоровна, которую чрезвычайно смешила вся фигура майора.

- Каков?! Бр!!. Скажите! - сердито говорил майор.

- Выскочил! - говорила, смеясь, Вера. - А еще хвастались: шашкой по десяти человек сразу в Польше убивали!

- Я?! - проговорил запальчиво майор и двинулся.

Девицы взвизгнули и убежали в комнату. Майор заковылял за ними.

Несколько минут из комнаты слышался хохот девиц и визг Веры Александровны.

Пришел тот жилец, который просил самовар.

- Что же самовар?

- Ой, барин, тут не до самовару… Тут у нас комедия; ох ты, господи! - хохотала Пелагея Прохоровна.

- Ну, подай самовар!

Пришла Анна Петровна запыхавшись и объявила, что мальчишка исчез.

Майор сидел у Анны Петровны до двух часов. Сперва он играл в карты с Верой и Надеждой, потом выпил четыре бутылки пива и пел непонятные для Пелагеи Прохоровны романсы. Сели опять играть в карты; но майор скоро заспорил, обругал всех сволочами, уронил стул и ушел, грозя всем перебить скулы. Чахоточный жилец еще после чаю ушел, сказав, что он сегодня домой не придет, а у другого жильца было двое гостей, для которых Пелагея Прохоровна два раза бегала в кабак за водкой и которые, попев и пошумев немного, скоро уснули в комнате жильца, где попало.

Майор Петр Иваныч Филимонов стал известен в Мокрой улице года с четыре, с тех пор как он, пересмотрев в этой улице несколько комнат, проклиная Большую Садовую, Гороховую, обе Подьяческие, все три Мещанские улицы - за треск, за прокислый воздух, за то, что там он большею частию нарывался на немок-хозяек, которые будто бы лупили с него большие деньги и не уважали его майорскую особу. Он водворился в мезонине, нанимаемом вдовою-полковницею, доживавшею в то время седьмой десяток. Комната у майора была большая, светлая; кровать его была занавешена; окна выходили в огород, и поэтому он мог вволю наслаждаться пением петухов, мяуканьем кошек и лаем собак; полковница была старушка добрая, прислуга у нее была послушная. Зажил майор хорошо. Но через четыре месяца ему сделалось скучно. Делать нечего: считать деньги надоело, писать и читать он не любит, я идти никуда не хочется. Придет он к полковнице, сядет против нее. Полковница, в огромных очках и огромном чепчике, вяжет чулок и что-то нашептывает; в комнате у ней накурено ладаном. Она успела уже выведать от майора все его прошлое и настоящее, так же, как и он в четыре месяца выведал от нее не-только настоящее и прошедшее, но и будущее, которое состояло в том, что полковница ежедневно ждала себе смерти, тогда как майор ни за что не желал умереть и не знал только, что делать ему завтра. Не о чем даже было и говорить. Новостей в Мокрой улице так мало, что о них довольно поговорить с четверть часа. Полковница вяжет, майор сидит, смотрит на полковницу, и в голове его вертится только одна мысль: умрешь! И он силится развить эту мысль, но и развивать тут нечего: "Умрешь - и все тут, а мы поживем".

- Черт ее дери - скуку! - сказал однажды майор.

- На службу бы вам поступить! - сказала на это полковница.

- Баста!.. Будет: с одного вола двух шкур не дерут.

- Гулять бы не то шли.

- Сапоги драть?!

- Ну, пасьянс бы…

- Это по-немецки?.. А я их терпеть не могу. Я под Севастополем их палашом по пятнадцати человек сразу рубил.

- Да вовсе вы с немцами тогда, кажется, не воевали!

- Так-то оно так… Только что немец, что француз - все не русские. Вот что я вам доложу!

- Ну, не то женились бы!

- А? Отлично… Но боюсь…

- Чего?

- Толст я очень и силен. Меня в полку называли Ильей Муромцем. Боюсь!

- Ну, вы как-нибудь… А вам надо жениться… Дети будут, заботы будут, хлопоты, возня…

Полковница просветила майора. Стал он теперь думать, что, в самом деле, толстота его не мешает жениться, а рукам можно и не давать воли. Но вот что его сбивало с толку: уживется ли он с женой - и какая такая будет у него жена? И он опять обратился за советом к просветительнице.

- Это дело вкуса, - сказала полковница.

- А именно?

- Надо, чтобы она вам понравилась и имела капитал.

- Так, так. Капитал чтобы имела… ну, чтобы повиновалась…

- И чтобы хозяйкой была, - добавила полковница.

Майор задумался. Он привык к одинокой жизни, привык сам покупать, платить и получать деньги. На своем веку он немало имел любовниц, но уже годов с десять отстал от этого, вследствие какой-то нехорошей истории. Этих любовниц он не любил, не доверял им, а просто сорил деньги. Теперь, о с т е п е н и в ш и с ь, он должен, как говорит полковница, завести хозяйку, а хозяйка, по его понятию, значила то же, что и всякая квартирная хозяйка. Он ужасался, что его о б е р у т, опоят и отравят. Он сообщил это полковнице, но та разъяснила, что жена может и свои деньги иметь. Майор несколько успокоился, но его затрудняло теперь то, какая у него должна быть жена: равных с ним лет или молодая, толстая или тоненькая, высокая или низенькая, грамотная или неграмотная.