Марата он увидел на улица. Тот шел, спешил к нему навстречу. Андрей оглянулся тоскливо на машину, разгружавшуюся у магазина, на балконы с бельем, свернул в подворотню, сел на камень, опустив голову. Марат догнал его, тяжело дыша, взял за плечо.
— Ну говори, говори, — Андрей сбросил его руку. — Все?
— Она сама, виновата. — Марат сел рядом. — Пошла зачем-то к этому… Коле. Там ее взяли.
Во двора завели мотоцикл. Через подворотню, оглядываясь на них, без каски выехал лохматый парень. Андрей засмеялся, встал.
— Ладно, — сказал весело. — Куда пойдем?
— Она уже у них в гормилиции. Мне ребята сказали, что у нее все нормально. Ее не трогают.
— Ладно, — Андрей засмеялся снова. — Надо же какой казус. Форменный казус…
Марат взял его за локоть, повел куда-то дворами, куда, он не следил.
Марат оставил его одного в Шанхае, в какой-то кухне, закрыв на ключ. Он ничего не делал, сидел все, тихо качаясь на стула, разглядывал свои руки, складывал что-то из пальцев, какие-то фигуры… Он сидел долго.
Вернулся Марат, сказал, что ее сейчас будут отправлять на вокзале. Они снова пошли переулками, Марат ласково, не крепко придерживал его за локоть.
Они долго ждали на вокзала у багажного отделения, Марат курил, следил за подъезжавшими машинами, за пестрой вокзальной толпой, Андрей, не глядя никуда, сев на тележку носильщика, прикованную цепью к столбу, снова сдвигал, складывал сосредоточенно свой пальцы.
Он встал сразу сам, Марат едва успел поймать его за руку, сжал крепко, что было сил, они прошли к углу, там, где у ящиков, контейнеров уже сошлись люди, окружив милицейскую машину, из задней двери которой двое сержантов ссаживали, поддерживая под руки, ее.
Она помедлила секунду, оглядываясь, ища кого-то среди людей, молча, хмуро смотревших на нее. Сержант, маленький, крутобокий, крепкий, на целую голову ниже Тани, снял фуражку, отер пот со лба, взял ее за плечо. На ней не было даже наручников, она стояла в том голубом платье, что купила первым в Москве. Поведя плечом, она поправила растрепавшиеся волосы, снова оглянулась на людей. Андрей рванулся к ней, толкнув чью-то спину. Марат повис на нем, схватив его за горло, и она закричала, не видя их, в толпу всем:
— Заберите меня! Заберите меня, от него! Заберите меня! Я на хочу, скажите ему, я не хочу его видеть! Пусть оставит меня в покое! Скажите, пусть уйдет. Пусть уйдет! Скажите, я ненавижу его, ненавижу! Пусть уйдет, скажите… Скажите!!!
Ее увели, кричащую, рвущуюся из рук, а двое все стояли, держась за кобуру, смотрели напряженно на людей, вглядываясь в их лица. Она оглянулась еще раз, посмотрела с такой тоской…
Машина уехала, люди расходились молча, хмуро, — не глядя друг на друга. Марат пошел на перрон, Андрей все стоял среди расходившихся людей, глядел на мусор под ногами. Какой-то мужик толкнул его зло:
— Набежали… Не видали, как баба плачет!
— Так это магазинщица? — спросил в стороне кто-то тихо. — Людка что ли?
— Да нет, Воробьева дочка, та, что с тюрьмы сбежала… Видел кто-то.
Его взял кто-то под руку, он поднял голову, увидел незнакомую женщину, заговорившую тихо, скоро:
— Андрюша, сынок, ты иди домой, тебе здесь не надо и на вокзал не ходи, теперь ей уже больше не поможешь. Хорошо, мать еще не знает, сказать бы не успели, а то прибежит, горе-то какое… А тебе уехать лучше, многие видели уже вас, народ не скажет, да вдруг сволочь какая найдется, из зависти… Ступай, родной… — И она отошла так же тихо.
Вернулся Марат, взял его за локоть, повел через грязный сквер, где люди сидели на лавках, жевали пирожки и глядели на них.
Дома он усадил Андрея на кровать, стал собирать ее вещи, разбросанные на постели.
— Я знаю одного из них. Они ее в купе везут, нормально довезут, не тронут… Вещи ее я спрячу.
Расческа ее еще лежала на зеркале, в ней остались ее велось.
— Ты что делать будешь?
— Поеду. Домой зайду да поеду. Дел много…
— Ладно… чего теперь… Хочешь я с тобой пойду?
— Не надо…
Он проехал в автобусе, вышел, прошел, домами. Был еще день, совсем светло, люди только-только шли с работы В подъезде он задержался, постоял, держась за изрезанные перила, потом зашел под лестницу, прислонил чемодан к стене, похлопал себя по карманам.
— С приездом, Андрюша, — окликнул его кто-то.
Он кивнул, улыбнулся спокойно.
— Надолго?
— Да нет… ненадолго.
Он увидел день, тихий, неяркий, теплый. Кто-то копался в саду, очищая грядки, непривязанная собака пробежала вдоль забора, встала, опершись передними лапами на штакетник, зарычала на него тревожно, глухо. В домах, в раскрытых окнах колыхались занавески, старик грелся у подъезда, на крыше сарая неслышно прошел кот, лег лениво.
Он оглядел все это еще раз, бросил окурок, вошел в подъезд. Дверь ему открыл парень в одних трусах, увидел Андрея, отступил в коридор, удивленный.
— Ты… Коля? — спокойно спросил Андрей.
— Я… — Он отошел еще дальше, оглянулся куда-то.
Андрей вошел, прикрыл дверь тихо.
— Чего тебе надо? — спросил парень зло.
Андрей молча разглядывал его крепкие сухие руки, красивое острое лицо, бегающие цепкие глаза. Весь ом сухой, подтянутый как спортсмен, голые ноги худые и крепкие…
— Ты один? — снова спросил Андрей.
— Один. — Парень снова оглянулся куда-то. — А что?
Андрей пошел на него, тот пятясь осторожно вошел в маленькую кухню, зашел за стол.
Андрей молча, придвинув табурет, сел, не сводя с него глаз, принялся очищать грязь на залоснившихся рукавах пиджака. Парень вдруг засмеялся быстро:
— Ну ты чего как псих? Все ходишь, говори, что надо.
— Сядь, — тихо сказал Андрей. — Коля…
— Страшный какой… — Коля медленно сел на край стула, глаза его быстро обежали кухню, снова остановились на Андрее.
Она молчали. Андрей тихо, медленно начал раскачиваться, руки его лежали на коленях. Он сидел и качался, и качался, не сводя глаз с парня.
— Ну ты чего? — не выдержал тот.
— Зачем она приходила?
— Кто?
Андрей расстегнул пиджак и не спеша достал «Марголин», взвел его, убрал под стол. Казалось, он просто сидит, наклонившись к столу, спокойный, тихий.
Парень потрогал стол, подобрал под себя ноги, сел прямо:
— Ты чего? Я-то здесь при чем? Ее не у меня взяли. Я из окна видел, она вышла уже, а ее двое ждут, взяли под руки, она глянула наверх, и я понял… Я-то здесь при чем? Ты, псих! Сами виноваты, попались!
— Зачем она приходила?
— Да так просто… Посидели, поговорили… Она фотографии свои забрала… Твое-то какое дело, ты! — заорал он вдруг. — Сука! Чего ты лезешь?
Андрей раскачивался снова, сказал совсем тихо:
— Убью я тебя…
— За что? — Коля встал, сел снова. — За что?
— Зачем она приходила?
— Да! — заорал он снова. — Да! Я ее драл здесь. Да!
— Врешь… Зачем она приходила?
— Да откуда я знаю? Просто зашла, я говорю, посидели, поговорили и все. Все! Это же баба, тварь, кто ее поймет! Ты что? — он смотрел на ствол. — Ты что, из-за бляди повелся…
— Нет, — Андрей снял предохранитель. — Ты тварь, подонок, из-за тебя все вышло. Если бы ты женился…
— А ты сам… Сам! — заорал он. — Да подожди, подожди секунду. — Он смеясь выбрался из-за стола, достал откуда-то снизу бутылку водки, звякнул вилками, ножом, бросил зачем-то тарелку, закатавшуюся перед Андреем. — Сейчас, подожди… — И вдруг, кинувшись, ударил Андрея в грудь.
Тот, чувствуя, что падает, хотел выстрелить, но «Марголин» уже выкрутили, вырвали из его руки. Он, не понимая, в чем дело, почему не может бороться, почему руки не слушаются его, все старался встать, съезжал медленно по стене, в кухню вбежал второй парень, постарше, пнул его в бок, сказал что-то Коле, тот, тяжело дыша, держал «Марголин», кричал глухо:
