Христине исполнилось четыре года. Это было в самый разгар тридцатилетней войны, в которой отец ее принимал столь деятельное участие. Перед отбытием в Германию к действующей армии Густав Адольф — будто в предчувствии близкой кончины — созвал сенат и представил ему Христину как будущую свою наследницу. Королева уехала вместе с супругом, и наследница шведского престола осталась на попечении своей тетки принцессы Катерины Цвейбрикенской… Несколько дней Христина не осушала глаз, тоскуя по отцу до такой степени, что возбудила серьезные опасения насчет своего здоровья. В свою очередь, и Густав Адольф, находясь в Германии и готовясь приступить к военным действиям, душою скорбел по дочери и уделял заботам о ней редкие минуты отдыха от бранных тревог и попечений о своих войсках. Той же самой рукой, в которой герой Швеции держал меч, страшный для Австрии, он писал Акселю Оксенстиерну,[35] своему канцлеру, следующие строки, проникнутые глубокими чувствами любви родительской: «Делайте для меня и для моего семейства все то, чтобы сделал я для вас и для ваших, если волею Божиею доживу до того времени, когда вы от меня попросите того же одолжения. Семейство мое меня ради должно возбуждать участие: оно все состоит из женщин; дочь — еще дитя… Обе несчастны, если им будет суждено властвовать, и горе им, если другие будут властвовать над ними! Эти строки исторгает с моего пера та нежность, которую природа влагает в родительские сердца».
Кроме родительской нежности в Густаве Адольфе говорило и предчувствие: через три недели после этого письма — 25 октября 1632 года он был убит в сражении при Лютцене. Оксенстиерн, поручив Христину и управление государством шведскому сенату, поспешил в Германию для приведения войск Густава Адольфа к присяге его дочери; войска присягнули единогласно. Союзники Швеции, немецкие герцоги, подтвердили ненарушимость союза с этой державою, и военные действия продолжались с обновленною силою: шведы мстили врагам за убиение их обожаемого короля. Немедленно по получении роковой вести шведский сенат и государственные штаты утвердили Христину в ее правах престолонаследия. Депутат от крестьянства обратился с вопросом к президенту государственного совета:
— Что это за Христина? Мы ее не знаем и никогда в глаза не видали! Покажите ее нам.
Уступая этому справедливому желанию, президент ввел шестилетнюю королеву в залу, и депутаты окружили девочку. Тот самый, который первый пожелал видеть ее, воскликнул:
— Так, дочь Густава! Живой его портрет: лоб, глаза и все черты лица в него, как вылитые. Быть ей нашей королевой!..
Тогда государственные штаты приступили к обсуждению вопроса о регентстве. Мнения разделились: одни члены государственного совета предлагали избрать одного правителя по древнему, узаконившемуся обычаю Швеции; другие отстаивали порядок олигархический, предлагая вверить правление думе вельмож. Покойный Густав сам желал подобного устройства регентства, и последнее мнение превозмогло. Государственный совет решил, чтобы малолетняя королева до совершеннолетия находилась под опекою вельмож и под попечительством сената. О королеве-родительнице не было и помину. Душевно привязанная к мужу, она никогда не любила Швеции и не могла сродниться с этой страною, ей чуждою; кроме того, и Густав Адольф никогда не замечал в ней дарований, необходимых правительнице. От участия в управлении государством был отстранен и брат короля — Ян Казимир.
Канцлер Аксель Оксенстиерн тотчас же по учреждении регентства предложил сделать в государственном строе многие существенные изменения, согласно предначертаниям покойного короля. Вероисповедание лютеранское объявлено было владычествующим в королевстве. Король или королева обязывались управлять страной, руководясь законами и совещаясь с сенатом. Число сенаторов было определено в двадцать пять человек, избранных королем из знатнейших фамилий, в случае надобности состав сената мог быть увеличен. Государственные чины: сенешаль, коннетабль, адмирал, канцлер и казначей тоже присутствовали в сенате, назначение которого было служить посредником между государем и народом. Сенат делился на пять департаментов. В особенно важных случаях созывались государственные чины или дума, состоявшая из выборных от всех сословий. Состав регентства был следующий: кроме канцлера Акселя Оксенстиерна, членами правительства были: Гавриил Густавсон Оксенстиерн — сенешаль, человек неподкупной честности; коннетабль Яков де ла Гарди (сподвижник нашего Скопина-Шуйского); адмирал Карл Галлениельм и казначей Гавриил Оксенстиерн. Двойная забота тяжким бременем опустилась на рамна канцлера: управлять королевством и воспитать и растить будущую королеву. В общих случаях этот гениальный администратор снискал в истории шведской славную память. Период с 1632 по 1644 год можно назвать царствованием Акселя Оксенстиерна — этого Ришелье и Кольбера Швеции, с той разницею, что временщиком его назвать нельзя, а самое приличное ему имя — идеал честного и распорядительного опекуна. Образование Христины было доведено до совершенства, чему, конечно, немало способствовали удивительные ее способности. Восьми лет она знала языки: латинский, французский, немецкий; впоследствии ознакомилась с греческим, итальянским и испанским; изучила историю, философию, математические и естественные науки, страстно любила изящные художества; внимательно следила за политическими событиями и дипломатическими комбинациями. Умом и сердцем Христина Шведская напоминала Елисавету Английскую, но далеко превосходила ее образованием. В 1639 году иностранные корабли, прибывшие в Стокгольм, завезли чуму, и молодая королева принуждена была удалиться в замок Кунгсер на берегу озера Мелар, окруженный селами, деревнями, лесами и лугами. Здесь Христина прожила год, занимаясь науками и предпочитая всем забавам прогулки пешком и на лошади. Эти прогулки дали ей возможность ознакомиться с сельским бытом, очень привлекательным в балетах и операх, но весьма часто печальным в действительности. В это время умерла тетка королевы, Катерина Цвейбрикенская, ею нежно любимая. Сын ее Карл Густав был другом детства и сверстником Христины. Королева-девочка в играх называла его своим мужем и с самого детства питала к нему искреннюю привязанность, никогда не переходившую за тот предел, где начинается чувство более нежное. Вдовствующая королева Мария Элеонора после смерти принцессы Катерины требовала у шведского сената, чтобы дочь ее была вверена ее попечениям, но сенат, верный завещанию Густава Адольфа, отказал ей. Между матерью и дочерью не было никогда ненависти; но несходство характеров и мнений было источником обоюдной холодности. «Моя мать, если бы я выросла на ее руках, — говорила Христина впоследствии, — могла избаловать меня. В ней было много добрых качеств, но образовать из меня правительницу она не сумела бы никогда!»
Отказ сената оскорбил Марию Элеонору. Она удалилась в замок Гренсгольм и вошла в переписку с Христианом IV, королем датским. 29 июля 1640 года она покинула Швецию и уехала в Данию, объявив шведскому консулу в Эльсиноре, что предпочитает жить на хлебе и на воде в чужом государстве, нежели терпеть обиды в своем. За это сенат лишил ее пенсии, и* только по просьбе ее племянника электора Бранденбургского снова стали выдавать в пособие часть из доходов с ее шведских поместьев. Вмешательство датского короля в семейные дела Христины впоследствии было причиною разрыва между этими двумя державами. Пожив несколько времени в Дании, постранствовав по германским государствам, Мария Элеонора смирилась и, откинув неуместную кичливость, возвратилась к дочери в Швецию, где была встречена со всеми подобающими почестями. Она умерла в Стокгольме в 1655 году. Женщина ограниченная, плохо образованная, Мария Элеонора любила изящные искусства, но любила их по-своему, отдавая предпочтение зодчеству. Она содержала при себе на жалованье двух итальянских архитекторов, платя им сверх того сумасбродные суммы за планы и чертежи дворцов и замков, никогда не строившихся. «Новый способ разоряться на постройки, не возводя их, — говорила Христина. — Пусть матушка строит воздушные замки, но я на ее фантазии тратиться не желаю!» Кроме того, Христина не хвалила свою мать за ее страсть к шутам и карликам, которые ее окружали. Дочь Густава Адольфа весьма справедливо находила, что эта забава унижает достоинство королевское.
