Невзирая на строгое запрещение возвращаться в столицу, опальный временщик Пеэрсон смело явился к Эрику и, не преувеличивая угрожающей ему опасности, рассказал обо всем, что мог узнать касательно заговора — на этот раз невымышленного. Наградою доносчику было возвращение ему всех отнятых милостей и теперь удвоенного доверия.

— Прав ли я был, предостерегая вас, государь, от помилования герцога Иоанна?

Эта фраза, ежедневно повторяемая Пеэрсоном, была моральной цепью, которою он крепче прежнего приковал к себе короля. Руководя Эриком, временщик мог бы отстранить от него роковую катастрофу, если бы действовал осмотрительно, стараясь привлечь к королю приверженцев, а не отвратить от него последних, и без того немногих: тирания может скрутить, но не привязать; где потребны узы любви, там менее чем где-нибудь у места кандалы и колодки.

— Входить в переговоры с герцогами Иоанном и Карлом, — внушал Пеэрсон королю, — напрасная трата времени, которая может только ускорить ваше низвержение. Отстаивать вашу корону мечом вы не в силах, и потому всего лучше вместо меча пустить в ход кинжал, пистолет наемника или яд, которым не брезгует итальянская политика… Братоубийство — грех, но уничтожение двух заговорщиков дело необходимости и дело честное!

Эрик не противоречил, и участь герцогов была решена, но и они не дремали. В сентябре 1568 года армия мятежников двинулась к Стокгольму, овладела им и обложила Упсала, где скрывался Эрик XIV. Лишенный возможности силою отразить братьев, он вступил с ними в переговоры. Требования Иоанна и Карла нетрудно было отгадать: обещая Эрику пощаду жизни, они назначали ее ценою выдачу Пеэрсона и уступку короны Иоанну, герцогу финляндскому. Эрик не прекословил, и временщик, выданный герцогам, был колесован; но расстаться с ним было королю не так тяжко, как отречься от короны, и он медлил исполнением второго требования братьев… Жители Упсала, вместо защиты города от вторжения мятежников, готовились впустить их без боя; Эрик скрылся в соборе, потом заперся во дворце; из дворца опять бежал в собор… он окончательно растерялся, а войска герцогов между тем заняли город. Схваченный в соборном храме, Эрик умолял единственно о пощаде и, испивая чашу унижения до последней капли, тут же принес торжественное покаяние во всех своих преступлениях, сложил корону, передав ее из рук в руки герцогу Иоанну, и признал его своим законным государем (28 сентября 1568 г.). Бывший узник, теперь король Иоанн III, находя унижение развенчанного Эрика еще недостаточным, стал издеваться над ним, укоряя не за злодейства, но за причину их — безумие.

— Твоя правда, — твердо отвечал Эрик, — я был действительно безумцем и именно в тот день, когда дал тебе свободу!

Торжественно объявив Эрика лишенным престола, а сына его Густава лишенным прав престолонаследия, Иоанн III заточил бывшего короля в темницу, дав тайное повеление тюремщикам обходиться с узником сколь возможно строже и грубее. Чтобы лишить Эрика всякой надежды на бегство, его ежегодно перевозили из одной тюрьмы в другую, одну другой хуже. Грезилось ли когда Иоанну, сидевшему в темнице, попасть на престол, а теперь, сидящему на престоле, являлась ли хоть в сновидении мрачная келья и в ней на соломе, в жалком рубище его брат и бывший государь Эрик XIV? А великолепная Катерина Ягеллон, эта милосердая дщерь единоспасающей церкви, хоть в досужную минуту, вспоминала ли о другой Катерине, бывшей королеве?.. Вспоминала и довольно часто затем, чтобы к претерпеваемым узницею страданиям придумать какие-нибудь новые, еще не изведанные ею. Супруга Эрика, в темнице своей более королева, нежели в бытность свою на престоле, переносила свой жребий с великодушием мученицы. Она имела твердость скрывать от мужа свои слезы и преодолевать свои страдания, чтобы он, глядя на нее, от своих страданий не терял энергии, не упадал духом. Она внушала ему мысли о Боге; она научала Эрика перелагать свои вопли и стенания в молитвы, и эти песнопения короля-узника доныне сохраняются в устах народа шведского, будучи включены в его молитвенник…

Иоанн III, новый король шведский, — существо злое, низкое и бесхарактерное, — был покорнейшим слугою обеих своих жен, первой — Катерины Ягеллон, второй — Гуниллы Биэльке, и в угоду им вмешивался в дела церковные, сначала пытаясь ввести католицизм, а потом преследуя католиков в угоду лютеранам. Катерина Ягеллон, ревнуя о спасении души своего супруга, о благе Швеции, но еще того более о пользах его святейшества папы, уговорила Иоанна сделать кой-какие исправления в литургии по обряднику римскому. Король повиновался, не обращая внимания на неудовольствие лютеранских епископов и на ропот народный; что же касается до его супруги, она, взяв себе за образец Катерину Медичи, усердствуя об интересах католицизма, была не прочь ввести в Швецию даже необходимую его опору — инквизицию. Намереваясь разрушить дело рук Густава Вазы, Катерина Ягеллон играла в опасную игру, волнуя народные страсти и превращая ропот в явное неповиновение. Воспоминание об Эрике XIV, заживо похороненном в темнице, страшным и грозным для Иоанна призраком воскресло в народе, пробуждая в нем жалость к узнику и мысль о его освобождении. Лучшим средством парализовать заговор, может быть даже мятеж, казалось Иоанну уничтожение их причины в лице Эрика. Девять лет затворничества, сопровождаемого обидами и лишениями, не были приняты в соображение королем Иоанном: «Эрик страдает, но все же еще живет, а покуда он жив, мне не будет покоя!» И, заручившись этой мыслью, король приказал отравить своего брата, что и было исполнено 26 февраля 1577 года.

— Цель оправдывает средства! — сказал Иоанну III иезуит Антоний Поссевин, прибывший в тот же самый год из Рима для содействия королю в восстановлении католицизма в Швеции. Не только братоубийство, но сотни тысяч грехов Поссевин готов был отпустить Иоанну, лишь бы, в свою очередь, достигнуть своей цели. Однако иезуитские козни встретили могущественный отпор со стороны народа, епископов лютеранских и, самое главное, — Карла зюдерманландского, объявившего, что он в своем герцогстве не допустит ни одного из обрядов церкви католической… Этим временем скончалась королева Катерина Ягеллон, и в ней иезуитская пропаганда лишилась надежнейшей опоры; Иоанн III не замедлил разладить с католическим духовенством и, руководимый второй своей супругою, Гуниллою Биэльке, обратился к лютеранизму… Будь на ее месте не христианка лютеранского исповедания, но поклонница Магомета или Будды, король шведский не менее усердно старался бы о введении в своем государстве исламизма или буддизма. Что значило бы отступничество ппя человека, не задумавшегося над братоубийством?

Бурно было двадцатичетырехлетнее царствование Иоанна III. Заключив мир с Данией, он вел продолжительные войны с Россией из-за Ливонии, окончившиеся миром 1583 года, не водворившим, впрочем тишины в королевстве шведском, в котором начались междоусобия из-за престолонаследия. Не признавая за сыном Иоанна, Сигизмундом прав преемничества (так как он был избран в короли польские) шведский сенат принял сторону герцога Карла зюдерманландского… В последние годы жизни король Иоанн впал в тиранию, превзошедшую даже тиранию покойного Эрика XIV. Перед смертью своею он страдал припадками умопомешательства, сопровождавшимися страшными видениями, будто бы (как говорят летописи) вследствие угрызений совести, и скончался в предвкушении загробных мук 17 ноября 1592 года на пятьдесят пятом году от рождения.

Который из двух братьев был хуже, который из сыновей Густава Вазы был недостойнее славного своего отца? Разрешение этих вопросов предоставляем на благоусмотрение читателя.

Горе — пробный камень души человеческой и необлыжное мерило нравственных сил человека. Под бременем одной и той же скорби один падает, другой даже не поколеблется; этот смиряется пред промыслом Божиим, тот безумно ропщет; иной ищет утоления скорби в слезах и благотворениях ближним… Бывают и такие люди, которых горе ввергает в омут распутства и злодейств.