Ввиду этих неудач Годунов, убийца настоящего Димитрия-царевича, решился отделаться от его двойника посредством отравы. Он отправил в Путивль трех иноков, знававших Отрепьева еще дьяконом, с грамотою от себя и патриарха к тамошним жителям; царь требовал от них выдачи злодея-расстриги, а патриарх угрожал им в случае неповиновения проклятьем. Монахов схватили и повели к самозванцу, который посадил на трон вместо себя в царском одеянии поляка Иваницкого.
— Знаете ли вы меня? — спросил этот подложный самозванец приведенных к нему монахов.
— Не знаем, — отвечали они, — но, во всяком случае, ты не Димитрий! Монахов обыскали, и при одном из них нашли яд. На пытке он сознался, что они подосланы Годуновым для отравления царевича. Хвалясь видимым к нему милосердием Божиим, самозванец написал грамоты к патриарху и царю. Первого он укорял за потворство хищнику престола, а второму предлагал сложить царский венец и удалиться в монастырь от суеты мирской, обещая за это не оставить его своей царской милостью… Та участь, которую Годунов хотел уготовить самозванцу, вскоре постигла его самого; при дворе нашлись изменники, решившие избавить Лжедимитрия от его соперника. 13 апреля Борис Феодорович после заседания в боярской думе принимал иностранных послов, угощал их обедом, но по выходе из-за стола внезапно почувствовал себя дурно: кровь хлынула у него из ушей, носа и рта и, несмотря на усилия врачей остановить ее, текла ручьями… Царь лишился памяти; он едва успел благословить сына и принять схиму под именем Боголепа. После двухчасовой агонии он испустил дух в той самой столовой горнице, где еще недавно пировал со своими гостями… Так окончил свое земное поприще Борис Годунов — царь-временщик, завещая престол несчастному своему сыну Феодору. С именем его мы в заголовке не сочетали ни одного мужского или женского имени — временщика или фаворитки: первого у Годунова не было по той понятной причине, что при похитителях власти вообще временщики — явление немыслимое; что же касается до фаворитки, то и эта должность при Годунове — примерном супруге и человеке нравственном — оставалась постоянно вакантною. Вместо временщиков при Годунове состояли безотлучно легионы сыщиков, шпионов, лазутчиков, в которых этот державный временщик видел надежнейших блюстителей личной своей безопасности и государственного порядка.
Присяга, единодушно принесенная Москвою новому царю, юному Феодору Борисовичу, была пополнена клятвами: «не служить и не угождать царю Бекбулатовичу и не признавать царем злодея, именующегося царевичем Димитрием». Для управления делами государственными себе в помощники Феодор Борисович вызвал в Москву князей: Мстиславского, Василия и Димитрия Шуйских и возвратил свободу и доброе имя опальному Вельскому. В товарищи главному воеводе Петру Басманову юный царь назначил князя Михаила Катырева-Ростовского. С ними вместе отправился к войскам и митрополит Новгородский Исидор для приведения царских дружин к новой присяге; она была принесена 17 апреля, и, уведомляя о том Феодора Борисовича, Басманов успокаивал его насчет верности воинов и преданности их престолу, а сам между тем уже подговаривал свои дружины — вместе с ним передаться самозванцу! Этот предатель, заискивавший милостей расстриги, рассчитывал в случае его свержения овладеть престолом царей московских. Примеры Годунова и самого Лжедимитрия подавали Басманову твердую надежду на успех, и, полагаясь на русское авось, злодей привлек на свою сторону князей Ивана, Василия Голицыных и Михаила Салтыкова и, убедив войска, что расстрига не кто иной, как Димитрий, сын Ивана Грозного, объявил его 7 мая царем московским! Половина царских дружин, отрекшись от Феодора Борисовича, провозгласила государем Димитрия Ивановича… Князья Катырев-Ростовский, Телятевский и Иван Годунов после тщетных попыток образумить мятежников бежали к Москве с царскими дружинами и иностранными отрядами, еще верными присяге Феодору Годунову… Их гнали, преследовали, Ивана Годунова захватили в плен; атаман Корела со своими донцами вышел из Кром и присоединился к мятежникам, тотчас же побратавшимися с полчищами самозванца. Князь Иван Голицын отправился в Путивль к царю Димитрию Ивановичу с повинною и с известием о присяге ему, принесенной царскими войсками. Объявив изменникам свою милость, самозванец (19 мая) приказал им следовать за собою из Путивля к Москве. Повсюду на дороге народ встречал его с дарами; ворота городов при колокольном звоне открывались перед ним настежь… В Орле незначительная горстка честных людей, отважившихся не признать самозванца, была схвачена и заточена в темницу. Масса народная с тем же восторгом, с которым семь лет тому назад приветствовала Бориса Годунова, теперь теснилась навстречу мнимому Димитрию Ивановичу, целуя его ноги, даже чепрак его верхового коня… Подобно тучам хищной саранчи, надвигались на Москву тысячи приверженцев самозванца. Передовым отрядом хищников были остатки верных дружин Катырева-Ростовского и Телятевского: они принесли Феодору Борисовичу роковую весть об усилении самозванца и движении его к Москве. Царь щедро наградил немногих верных своих слуг, обещался осыпать милостями всех и каждого, готовых последовать их похвальному примеру; распорядился о перехватывании подметных, возмутительных грамот, подсылаемых самозванцем в столицу, но дух измены уже обуял москвитян, а самозванец сумел им воспользоваться. Он отправил в Красное село под Москву двух своих клевретов, Пушкина и Плещеева, поручив им возмутить сперва поселян, а затем и столицу. Купцы и ремесленники Красного села, с честью приняв посланников самозванца, вооружась повели их к Москве и почти беспрепятственно вступили в город, так как посланные им навстречу ратники царские бежали от них безо всякого сопротивления. К красносельцам присоединилась чернь и в числе многих тысяч бежала за ними до Лобного места, где Пушкин и Плещеев во всеуслышание прочитали манифест самозванца. «Вы клялись, — писал он жителям Москвы, — хранить верность отцу моему и его потомству, а сами выбрали Годунова. Не упрекаю вас: думая, что Борис убил меня, зная его лукавство, обольщенные им и запуганные, вы не поверили, что я, спасенный Богом, иду к вам с милостью, кротостью и любовью. И в этом извиняю вас, оправдывая упорство ваше неведением и страхом. Теперь все города и войска русские — мои, будете ли вы, москвитяне, проливать кровь братьев в угоду Марье Годуновой и ее сыну? Им не жаль святой Руси: они не своим, а чужим добром владеют, они рады и всю Москву разорить. Вспомните царствование Годунова с его опалами и казнями, с унижением именитейших дворян, ссылками бояр, притеснением торговых людей. От нас будет вам не то: чины и богатые награды ожидают бояр, милости—людей приказных, льготы — купцов… Еще ли вы будете упорствовать? За меня кроме сильного войска полки литовские; самые иноверцы, ногаи, и те изъявили готовность постоять за меня, но я отказался от их услуг, щадя вас… Покоряйтесь же и бейте челом царю законному!»
Чтение этого воззвания произвело на народ глубокое впечатление. Как бы в подтверждение истины слов мнимого сына Ивана Грозного духовенство и бояре, оцепенев от ужаса, не принимали никаких мер к обузданию разгоравшегося мятежа. Мстиславский, Вельский и Шуйские решились было, выйдя на Лобное место, увещать народ, но им отвечали проклятьями Годуновым и возгласами о здравии царя Димитрия Ивановича… Затем толпы разъяренной черни устремились в Кремль, взломали двери дворца и свели с трона Феодора Борисовича, на котором несчастный юноша искал безопасности; Мария Григорьевна Годунова, упав к ногам начальников восстания, умоляла их только о пощаде его жизни: Не оскорбляя семейства царского, мятежники посадили его во дворце под стражу и, арестовав всех родственников Годуновых, разграбили их имущество. Главным распорядителем при этом судьбище народном был князь Вельский, гнусною изменою отплативший Феодору Борисовичу за свое прощение и все ему оказанные милости. Москва присягнула самозванцу, находившемуся в это время в Туле, а 3 июня знатнейшие вельможи и бояре отправились к нему с повинною… Вскоре прибыли в столицу присланные Лжедимитрием князья: Голицын, Мосальский, дьяк Сутунов и Петр Басманов с дружиною. Им поручено было самозванцем учинить суд и расправу.
