Саша поерзал в кресле, изгибаясь, чтобы удобнее было смотреть в окно. Машина, тихо гудя, неслась по улице, густо обсаженной тополями и тутовником. Мелькали редкие фонари.
— Можно, я открою окно? — спросил Саша и, не дожидаясь разрешения, повернул рукоятку. В лицо ударил тугой теплый ветер. — Сказочный город! — воскликнул он.
Таксист понимающе хмыкнул. Саша снова завозился в кресле. Возбуждение не проходило. Саша почувствовал, что его трясет. Мелькнула мысль, что можно позвонить Кате завтра же, зазвать ее сюда — получится лучше любого моря. Гулять по аллеям, держась за руки. Есть вишню, сидя на лавочке в парке. Целовать потемневшие от ягодного сока губы. Рассказывать, рассказывать глупую детскую историю и слушать Катин смех — мягкий, как шелест листьев. Как шепот воды, стекающей по камню. Нетерпеливое ожидание мохнатым комом вертелось под ребрами, не давая усидеть на месте, и, чтобы хоть как-то развеяться, Саша снова принялся болтать.
— Да, совершенно сказочный город. Кому-то он покажется однообразным — все эти тихие бульвары, пятиэтажки, дворы… Но так и должно быть! Именно как в сказке! — Таксист ухмыльнулся, но Сашу уже несло. — Вам не кажется странным, что в сказках одни и те же слова повторяются много раз, ни капли не изменяясь? Ведь так легко построить фразу чуть по-иному, слегка изменить слова — и скучное однообразие будет нарушено. Но нет — навязчивые фразы повторяются и повторяются, как будто… — он помолчал. — Как будто кому-то очень нужно, чтобы слова запомнили, выучили наизусть. Но зачем?
— Зачем? — спросил таксист. Его голос показался Саше каким-то булькающим, и говорить расхотелось. Но таксист выжидающе скосил выпуклый глаз, молчание становилось неловким, и Саша неохотно ответил:
— Может быть, затем, чтобы кто-то сказал их в нужное время и в нужном месте, ничего не перепутав. Это очень важно — правильно произнести… заклинание.
Очень скоро Саша убедился, что удивительный дом виден только с одной точки, и только если смотреть под определенным углом. Иногда заметить привычный просвет в ветвях удавалось не сразу, и Саша переминался с ноги на ногу, осторожно наклонял голову, подавался вперед и вновь откидывался к стене — пока, наконец, не открывался таинственный двор. В такие моменты все плыло и дрожало перед глазами. От мысли, что окошко исчезло, Саша готов был расплакаться.
Конечно, он попытался проникнуть за стены. Но оказалось, что теремок совершенно недоступен: Саша не нашел ни ворот, ни калитки. Стена, выходившая на улицу, была густо заплетена виноградом, и однажды Саша попытался на нее залезть — пока не видит бабушка, разговорившаяся с соседкой. От стены пахло чуть подплесневелыми пряниками, штукатурка осыпалась под руками, и шершавый кирпич больно царапал коленки. Торопясь и холодея от страха, Саша залез почти на самый верх. Стоит только чуть подтянуться, и совсем-совсем близко увидишь теремок. В нос ударило горькой зеленью, бешено заколотилось сердце. Саша помедлил — и лоза под ногой оборвалась. Обдирая живот и ладони, Саша заскользил вниз и рухнул прямо под ноги зазевавшейся бабушке.
Сквозь собственный рев он услышал: глупый, да нет там ничего. Как же нет, всхлипывал Саша, там домик. Кто в нем живет? Никто там не живет, отвечала соседка, и говорила уже бабушке: просто заасфальтированная площадка, совершенно пустая. Старый дом снесли, новый не построили. Странно, конечно, ну да в любом городе таких странностей — лопатой греби… Бабушка возмущенно качала головой. А Саша не верил и ревел все отчаяннее, не стесняясь и не слушая уговоров.
После этого случая он несколько дней не смотрел в листвяное окошко, но притяжение теремка не исчезало. Саша снова часами торчал на балконе. В темноте дворик становился невидимым, зато в просветах деревьев появлялись новые чудеса. Тенистые улицы озарялись призрачным светом, совсем не похожим на обыкновенное электричество. По аллеям вдруг пробегали волны шелеста, похожего на смех, и Саше казалось, что он может различить в нем странные, нечеловеческие слова. А дальше, дальше была площадь — огромная площадь, освещенная разноцветными, яркими огнями, и если хорошенько всмотреться, можно было увидеть светлые тени, плывущие над каменными плитами. Тени кружились в танце; иногда до Саши доносилось пение и тревожная музыка, от которой сладко замирало внутри. Порывы теплого ветра приносили сухой аромат корицы, горечь ночных цветов, беспокойный душок плесени.
Вечерами Саша уговаривал бабушку пойти погулять. Вцепившись в мягкую морщинистую руку, он устремлялся вверх по улице — туда, где мелькали огни площади. Но волшебное разноцветье оборачивалось фарами машин, светофорами и мутно-синими вывесками. По улицам спешили обыкновенные, скучные люди, и слышны были обыкновенные, понятные и неинтересные слова.
Иногда Саше все-таки удавалось поймать тени тайной жизни, видимой с балкона. В густой аллее прятался каменный бассейн с торчащим над ним багровым валуном, по которому тихо стекали прозрачные струи; в темной воде под прелой листвой угадывалось движение скользких черных рыб. Из асфальта выпирали корни тутовника, лиловели под ногами пятна от упавших ягод, и черные, лаковые ягоды висели над головой. Стены домов расступались, за чугунной решеткой виднелся сад, пахло сыростью и цветами. Самый обычный тротуар превращался в волшебную дорожку, если посмотреть на него правильно, самым-самым краешком глаза. Увидев новые следы, Саша покрепче хватался за бабушкину руку. Страх и любопытство терзали его, но стоило взглянуть на город прямо и внимательно, и разочарование окатывало унылой волной.
Спасаясь от тоски, Саша предпочитал стоять на балконе. Теремок спал — теперь Саша был в этом уверен. Но можно разбудить его — и тогда неуловимые тени станут настоящими, откроется проход в стене, и наконец-то можно будет все-все рассмотреть. Саша часами мечтал о том, как будет бродить среди разноцветных огней, как войдет в волшебный дом. Стоит только сказать нужные слова, и все это станет настоящим. Но что случится с Сашей, если он зайдет в теремок? И сможет ли он вернуться домой? Что-то подсказывало: из чудесного города нет выхода, и даже медведь не сможет разрушить чары. Сказки правдивы в главном, но начинают врать, как только дело доходит до финала. Чтобы не было так страшно. Чтобы глупые дети не боялись говорить волшебные слова… Саша стоял на балконе и смотрел на зашторенные окна. А за окнами ждали, ждали…
Лето катилось к концу, виноград, оплетающий стены, стал багровым, и в кронах тополей появились бледные пятна. Все суше становилась трава в парке, от воды сильнее пахло прелью и ванилью, и под стеклом дедушкиного стола появились две узкие бумажки — билеты на поезд. Тягуче-жарким днем, когда особенно громко стрекотали цикады, бабушка достала с антресолей чемодан, и Саша понял, что все кончено. Лето прошло, пора ехать домой.
Он вышел на балкон. Двор теремка, днем всегда сонно оцепеневший, на этот раз показался мертвым. Виноград замер черными резными тенями. Не шевелились плотно задернутые белые шторы. Безжизненность двора была невозможной, невыносимой. Не надо, сказал себе Саша. Нельзя. Он попытался отвернуться, уйти, но ноги словно вросли в цемент. Давило раскаленное небо, въедался в глаза слюдяной блеск плит. «Я не хочу», — прошептал Саша, покачнувшись на ослабевших ногах и цепляясь за стену. «Хочешь», — ответили слепые глаза окон. «Хочешь», — прошелестели листья, и на плиты упала перезрелая вишенка. Теремок ждал. Саша облизал пересохшие губы.
— Кто… — От обморочного ужаса закладывало уши, и не слушался язык. Саша глубоко вдохнул и зажмурился. — Кто-кто в теремочке живет?
За белыми шторами очнулись и внимательно взглянули Саше в самую душу.
Машина повернула, фары скользнули по густым кронам. Теперь они ехали по знакомому Саше с детства бульвару. Блеснули мокрые камни бассейна.
— Я совсем рядом жил, — тихо сказал Саша. Таксист промолчал. Гул мотора терялся в шепоте листьев, далеко впереди мелькали разноцветные огни, и Саша понял, что это не светофоры и не фары. Все фонари погашены в темной аллее — у бликов на мокром асфальте нет ничего общего с электричеством. Глупо, подумал Саша. Ты же с детства знаешь, чем на самом деле кончается сказка про теремок. Так зачем эти понарошечные игры с фамилией? Отчаянно захотелось заплакать. Собрав в кулак остатки воли и разума, Саша закусил губу и отвернулся от окна. Машина снова повернула, с шуршанием проехала в глубь темной улицы и остановилась.
