Теперь она рассуждала нормально и сознавала, что играет на первом этаже. Потом она вдруг заметила, что сидит в халате, что руки ее не особенно чисты, а обломанные ногти потрясли ее своей безобразной формой. Когда же это она так испортила их? Потом ее обдало неприятным, гнилостным запахом, исходившим от ее собственного тела. Как можно было так опуститься? И почему она села играть на первом этаже? Удивление Марии все возрастало. Она услышала позади себя покашливание Бориса и чирканье спички, потом – голос какой-то женщины, говорившей полушепотом. Значит, в гостиной чужие люди. Ей стало стыдно за свою плохую игру и за то, что она вышла к гостям одетая так небрежно. Тогда она перестала играть и обернулась.

Ирина и Борис сразу заметили, что гримаса безумия слетела с лица Марии, а глаза смотрят хоть и растерянно, но разумно, словно оценивая все, что ее окружает. Это были больные глаза с неодинаково расширенными зрачками, но они принадлежали мыслящему существу. В них светилось понимание всего происходящего. Маска безумия, которая отделяла Ирину и Бориса от сознания больной, была неожиданно сброшена, и это привело их в замешательство.

Вначале Мария покраснела – при виде незнакомой женщины она подумала о том, как плохо выглядит она сама. Затем она как будто узнала Ирину, заметила, как хорош овал ее здорового лица, как красивы линии ее плеч и груди и почувствовала горечь и боль. Что ей здесь нужно, этой девушке? Ее красота и свежесть оскорбляли самолюбие Марии. Она вспомнила, что видела ее несколько месяцев назад в баре, и смутно заподозрила, что это бывшая любовница Бориса. Ее обуяли ревность и гнев. Да, Борис зашел слишком далеко!.. Разве можно было приводить ее сюда? Мария забыла спросить себя, каким образом эта девушка очутилась здесь, но гнев ее сразу же возрос. Ей почудилось, будто эти карие, до омерзения красивые глаза разглядывают ее с нахальным любопытством, почти дерзко и вызывающе, словно хотят сказать, что заметили грязь на ее руках с обломанными ногтями и все прочие недостатки ее внешности. Ей показалось, что девушка держит себя враждебно и угрожающе, вот-вот бросится на нее и что-то с ней сделает. Мария смутно сознавала, что страх ее нелеп и смешон, однако он нарастал с каждой секундой. Мысль ее отчаянным усилием попыталась его прогнать, но не смогла. Все ужаснее становился этот непреодолимый страх. Наконец она уступила, перестала сопротивляться ему и потонула в каком-то мраке, в котором ее безумие вспыхнуло снова, а обломки разбитого сознания и на миг ожившие воспоминания рассеялись бесследно. В следующее мгновение маниакальная идея снова завладела всем ее существом. Теперь ей казалось, что девушка, сидящая перед нею, – ее злейший враг, который ее преследует и хочет убить, чтобы пожрать ее руки, мозг, легкие. Все расширялись, все страшнее становились карие глаза этого врага. Теперь он ждал удобного момента, чтобы броситься на нее. И вдруг лицо Марии искривилось от ужаса, все тело ее затрепетало. Она вскочила и с диким пронзительным криком бросилась по лестнице на второй этаж.

– Она меня узнала! – проговорила Ирина, ужаснувшись в свою очередь.

– Да, узнала, – подтвердил Борис. – А потом сознание ее затуманилось снова… Это было только мимолетное просветление. Но она ничего не помнит… Словно она тебя и не видела.

Ирина прижала руку ко лбу и откинулась назад в кресле. Пронзительный крик больной еще звенел у нее в ушах.

– Страшно! – сказала она, совсем расстроенная.

– Я хотел, чтобы ты ее увидела.

– Зачем?

Ирина вскинула голову. Ей давно уже был знаком этот холодный, спокойный, циничный тон. Таким тоном Борис говорил, когда хотел оправдать какое-нибудь свое решение.

Он понял, что предисловия излишни, и сказал напрямик:

– Я хочу развестись с ней.

– Ты не имеешь права делать это сейчас!.. – воскликнула Ирина, почти испугавшись его слов.

– Как не имею права? – В голосе Бориса звучал все тот же ледяной цинизм. – Закон разрешает. Я говорил с адвокатами.

– Не путай закон с чувством долга! – Ирина задыхалась от возмущения. – Ты не должен оставлять ее теперь… Ты не смеешь выбросить ее, как тряпку, после того как отец ее умер, а ты благодаря ей забрал в свои руки «Никотиану»!.. О, Борис!..

Она смотрела на него разочарованная, негодующая и все-таки с тем сочувствием, которое, сама не зная почему, испытывала к нему, что бы он ни делал.

– Я хочу жениться на тебе, – сказал он ровным голосом, словно речь шла о чем-то совершенно обыденном.

Ирина почувствовала, что сердце ее сжалось от волнения, от блаженства и гордости, но ответила твердо:

– Я не могу согласиться на это.

И тотчас же поняла, что другого пути нет.

– Ты всегда решаешь все вопросы сгоряча, – проговорил он с грустью, но примиренно, так как ожидал подобного ответа. – Лучшие годы нашей жизни пройдут, пока я буду искупать свои ошибки, продолжая жить с помешанной. А потом?

– Что потом?

– Когда жизнь пройдет?

– Не бойся, жизнь мимо нас не пройдет… То, что ты сделал, не ошибка. Без «Никотианы» ты не был бы счастлив.

– Но теперь «Никотиана» моя, а второе, чего мне недостает, – это ты… Нам надо подумать о себе.

– А Мария? – спросила она.

– Жизнь Марии кончена. Какой смысл исполнять свой долг по отношению к существу, лишенному сознания?

– Есть смысл! – Ирина окинула глазами обстановку маленького дворца. – Ты никогда бы не смог завладеть «Никотианой», если бы не она. Она тебе создала домашний очаг. Наверное, все здесь подобрано и устроено ею… И наконец, ты только что сам видел, что создание ее может возвращаться.

– Но это бывает очень редко.

– Подумай о ее муках в эти мгновенья.

– Она их сразу же забывает.

– Но я не могу их забыть… Я всегда буду помнить выражение ее глаз – вот такое, какое я только что видела.

– Тогда что же нам остается делать?

На лице его отразились волнение и такая же мрачная, пламенная нежность, как тогда, в ресторане.

– Ничего, – ответила она. – Я буду твоей любовницей.

– По ты не из тех женщин, которые могут легко на это пойти… Ты возненавидишь меня.

– Не бойся!.. Я ненавижу только «Никотиану».

Он задумался, йотом быстро сказал:

– Этого недостаточно. Это может разрушить нашу жизнь. Я тебя люблю, я хочу, чтобы ты стала моей женой, чтобы у нас были дети, семья…

– Дети, семья? – повторила Ирина удивленно.

Ей показалось странным, что он может этого желать.

– Да!.. – проговорил он. И добавил сурово: – Значит, надо ждать смерти Марии?

– Ах, не говори о смерти!.. Лучше подумай, где нам встречаться.

– Я куплю тебе дом или хорошую квартиру.

– Никакого дома! – вспыхнула она. – Достаточно снять небольшую квартиру, в которой мы будем только встречаться… Я не собираюсь становиться содержанкой.

Он умолк, чтобы не оскорбить ее еще больше. Ирина посмотрела на часы. Было далеко за полночь. Когда они поднялись, чтобы уйти, она снова услышала беспорядочные и трагические звуки рояля, по клавишам которого стучали безумные, пораженные тяжкой болезнью руки. Больная снова начала играть свой концерт.