Вскоре мимо нее промчался принадлежащий фирме дешевый «форд», в котором возвращался домой директор. «Идиот! – с презрением подумала Лила. – Уж не воображал ли он, что я от радости упаду ему в ноги. Но хорошо, что я ему не нагрубила… Ведь в этом сезоне ни одна фирма не хотела брать на работу ни меня, ни отца». Она не раскаялась в своем поступке, даже когда стала дрожать от холода, а в продранные туфли набился снег и чулки промокли. Самолюбие Лилы не было уязвлено и когда она встретила на главной улице кое-кого из своих бывших одноклассниц. Оживленные, свежие, они весело пересмеивались со своими юными кавалерами; одеты они были в элегантные теплые пальто, замужние даже носили вуалетки, под которыми лица их казались какими-то неестественно, приторно нежными. Это были мотыльки моды и житейской суеты, еще в гимназии упражнявшиеся в искусстве обольщать мужчин и ловить богатых мужей. Из сожаления или пренебрежения к Лиле они теперь притворялись, что не замечают ее.

Но Лила при виде проходящих мимо нее молодых парочек почувствовала себя одинокой и покинутой. Они напомнили ей о Павле. Ее охватила тоска по нему, по счастью, но любви, которую она из гордости отвергла. Павел больше не приезжал к ним в город, а если и приезжал, то не давал о себе знать. Связь с областным комитетом осуществлял теперь другой товарищ, незнакомый, хмурый человек с партийной кличкой «Иосиф». Он только коротко передавал директивы, все время прислуживаясь к чему-то и тревожно озираясь, потом спешил уйти, не высказав своего мнения но вопросам, интересующим городских активистов и настоятельно требующим разрешения. Только теперь, сравнив Иосифа с Павлом, Лила поняла, как широк кругозор Павла и в области культуры, и в области политики, только теперь оценила его ум, его талант убеждать, его доверие к ней. Он был горяч и сердечен, и это помогало ему воодушевлять людей, выполняющих партийные задания. Он вызывал в Лиле восторг, волю к действию, радость жизни. Однако разум ее, как ни странно, боролся со всем этим. Иногда она соглашалась с темп или иными взглядами Павла, но, как только надо было применить их на практике, они вдруг начинали казаться ей недопустимыми, фракционерскими, антипартийными. Порой внутренняя борьба разгоралась в ней с такой силой, что Лила не могла спать, думала целые ночи, металась в поисках ответа, и в конце концов ничего не предпринимала. Но это-то бездействие как раз и встряхивало ее, заставляло прийти в себя и вернуться к прежним методам работы. И в этом заколдованном кругу противоречивых мыслей и чувств образ Павла становился для нее все более горько и страстно желанным.

Когда Лила вернулась домой, родители ее собирались в гости к Спасуне – работнице, которая жила по соседству и входила в их партийную тройку. По дорого со склада Шишко купил на только что полученные деньги полкило колбасы. Жена его отрезала кусок колбасы и завернула в бумагу – для Спасуны, которой жилось нелегко, как любой вдове рабочего. Два года назад муж ее бесследно исчез, осужденный за участие в конспиративной работе после провала, начавшегося где-то наверху. Теперь Спасуна летом работала на складах, а зимой стирала по богатым домам. Она героически растила двоих детей, которые уже ходили в школу.

– Ступайте, ступайте!.. Марш! – весело сказала Лила, наскоро закусывая колбасой.

Она предупредила отца, что у нее явка, и радовалась, что нынче вечером придет не хмурый Иосиф, а Варвара – новый для нее товарищ, с которой связь устанавливалась впервые.

– Лила! – озабоченно обратилась к ней мать. – В случае чего кричи, милая, чтобы услыхали соседи.

На ее продолговатом худом лице застыло выражение тревоги. Никто не говорил ей о явке, но она догадывалась обо всем, видя, как готовится Лила и нервничает Шишко.

– Какое еще «в случае чего»?… Ничего не будет, – поспешно оборвал ее Шишко. – Не лезь не в свое дело!

Но и он тревожился, так как знал, что за партийными активистами идут по пятам призраки ареста, пыток, смерти.

Шишко с женой ушли. Лила кинула в маленькую чугунную печку лопатку угля, постелила на стол чистую газету, умылась и надела единственное свое шерстяное платье, в котором ходила по воскресеньям в читальню слушать лекции. Все приготовив, она села за стол и попробовала читать, но не смогла. Ее возбуждение росло. Ей не терпелось поскорей увидеть Варвару, узнать новости. Стрелки будильника едва двигались, словно ожидание замедляло бег времени.

Наконец ровно в девять Лила услыхала быстрые шаги во дворе. Кто-то подошел к двери и, немного поколебавшись, постучал. Напряжение Лилы сразу перешло в спокойную решительность. Она вышла в маленькую прихожую и спросила немного раздраженным тоном:

– Кто там?

– Здесь живет столяр Милан?… – послышался женский голос.

Голос был певучий и удачно притворялся игривым и задорно кокетливым.

– Он жил рядом, но переехал, – негромко ответила Лила.

Она открыла дверь и увидела всю осыпанную снегом женщину в берете, старом пальто и с зонтом в руке.

– Вы не знаете теперешнего его адреса? – Тут голос незнакомки изменился, и она тоже стала говорить тихо: – У меня к нему письмо от брата, из Аргентины.

– Кажется, он работает где-то возле вокзала, – ответила Лила.

Она отступила внутрь. Незнакомка сразу, не ожидай приглашения, вошла в прихожую, стряхивая снег с пальто.

– Как вас зовут? – спросила вполголоса Лила.

– Варвара, – ответила гостья. – А вас?

– Роза, – ответила Лила.

– Так!.. Я узнала дом по высокой груше но дворе.

– Это единственное дерево во всем квартале, – сказала Лила.

Незнакомка торопилась и не стала снимать пальто. На вид ей было лет тридцать. Лицо приятное, высокий лоб, лучистые серые глаза. Она окинула комнатку испытующим взглядом, словно была чем-то недовольна. Села на табурет возле печки и, потирая руки, резко спросила:

– Вы тут одна живете?

– Нет, с родителями.

– Где они сейчас?

– Я услала их в гости, чтобы нам поговорить спокойно.

– Они тоже в партии?

– Да.

– И давно?

– С тех пор, как я их помню.

Варвара махнула рукой, словно все эти сведения ее огорчили.

– Меня заметил один агент, когда я выходила из гостиницы, – объяснила она. – Я его знаю но Софии. Высокий, с одутловатым лицом. Глаза светлые.

– Я догадываюсь, кто это. Его прозвали Длинным. Он выследил вас?

– Не смог. Я скрылась от него в толпе на главной улице. Мне лучше не возвращаться в гостиницу, хотя у меня там остался чемоданчик.

– А удостоверение личности?

– При мне.

– Переночуйте у нас.

– Это уж глупей всего!.. Неужели вы думаете, что полиция не знает, у кого меня искать? Наоборот, мне надо сейчас же уходить. У меня только несколько минут для разговора. Слушайте!.. Передаю вам сообщение областного комитета.

Варвара на миг умолкла, как бы собираясь с мыслями, потом продолжала, понизив голос, но отчетливо:

– Первое: по решению Центрального Комитета, утвержденному Политбюро, товарищ Павел Морев навсегда исключается из партии… Мотивы – неподчинение решениям Центрального Комитета и подрывная деятельность в рядах партии. Второе: областной комитет предлагает отстранить товарищей Стефана Морева и Макса Эшкенази от партийной работы среди рабочих на табачных складах, поручив этим двум товарищам организацию партийных ячеек в сечах околии и руководство этими ячейками… Третье: областной комитет напоминает всем товарищам о необходимости крепить морально-политическое единство партии и немедленно исключить из своих рядов тех членов, которые заражены оппортунизмом Павла Морева и не подчиняются общим решениям.

Варвара замолчала. Лила сидела ошеломленная. Слова Варвары хлестали ее словно бичом.

– Вот и все, – сказала Варвара. – Вы запомнили?

– Да, – глухо ответила Лила.

– Повторите!

Лила машинально повторила все сообщение.

– Так.

– Можно задать вам один вопрос? – хриплым от волнения голосом произнесла Лила.