Она солгала – что с нею случалось редко – и покраснела. Домашние работы по алгебре и латинскому языку она написала еще в пятницу вечером – в первый день трехдневных каникул, которые предоставлялись учащимся для сбора винограда. На виноградник она хотела пойти после обеда, так как это было самое удобное для встречи с Борисом время: в эти часы отец дежурил в полиции, мать была занята дома – присматривала за разгрузкой винограда, а Динко помогал работникам на винограднике. Ирина сошла вниз, позавтракала и вернулась в свою комнатку – такую же чистую, какой была ее душа еще вчера. Вместо того чтобы учить уроки – их она отлично запоминала, быстро проглядев заданное на перемене, – она дочитала «Пальмы на тропическом взморье», начала «Гирлянды с Гавайских островов» и погрузилась в сладостную грусть, которую возбуждали в ней эти книжки.

Чакыр вернулся к обеду и рассердился, узнав, что Ирина не ушла на виноградник с утра. Ее вчерашнее смущение встревожило его. Он поворчал, пожурил дочь за непослушание, но вкусный обед и доброе вино исправили его настроение. Виноградник дал хороший урожай, да и цена на табак поднималась. Чакыр подремал недолго, потом начистил сапоги и ушел на службу.

Ирина собралась в путь. Волосы она уложила еще с утра. Ей очень хотелось нарядиться получше – надеть белую юбку из льняного полотна и темно-синюю шелковую блузку с короткими рукавами, но она боялась вызвать подозрения матери и ограничилась тем, что надела новые спортивные туфли и простой серебряный браслет – подарок отца, полученный после продажи прошлогоднего табака.

Когда она вышла из дома и направилась к винограднику, ее охватила тревога. То был не страх – сильная, как пантера, она не боялась мужчин, – а, скорее, смущение, возникшее от неуверенности в себе. Зачем она идет на это свидание? А вдруг это усложнит ее жизнь, помешает занятиям, расстроит ее планы… Не лучше ли вернуться? Но что-то неумолимо и властно влекло ее к безработному юноше в поношенном костюме, с красивым лицом и холодными глазами.

Сбор винограда подходил к концу, и только кое-где на виноградниках еще оставались люди – они пели песни, играли на аккордеонах и гитарах. По шоссе навстречу Ирине двигались повозки, тяжело нагруженные корзинами с виноградом. В кустах стрекотали кузнечики. Откуда-то выскочил заяц и помчался по табачной стерне. Синее небо, ласковое солнце, не порождавшее ни зноя, ни духоты, горы, равнины и холмы, утонувшие в пламени умирающей растительности, дышали спокойствием, напоенным печалью и тихой чувственностью южной осени.

Борис лежал под вязом на пожелтевшей траве и, подперев голову рукой, читал книгу. Читал сосредоточенно, словно ушел из города только затем, чтобы провести день на воздухе, и не интересовался, придет ли Ирина. Заметив ее, он спокойно поднялся и сунул книгу в карман.

– Я не думал, что ты придешь так рано, – сказал он, подавая ей руку.

– Мне надо вернуться домой к семи, – объяснила она.

– У тебя строгие родители?

– Да, как все простые люди. Но я привыкла уважать их предрассудки.

– Это хорошо. – Борис посмотрел на нее испытующе, словно стараясь разгадать что-то в ее характере. – Это говорит об умении избегать лишних конфликтов.

– Просто я люблю своих родителей.

Его холодное красивое лицо с темными, глубоко сидящими глазами почему-то смущало ее.

– Готов спорить, что ты впервые пришла на свидание – сказал он, заметив, как она взволнована.

– Нет, не впервые, – солгала Ирина из гордости. – Ходила и раньше.

– Как?… За город? – спросил он с шутливым возмущением.

– Да, за город. С воспитанными мужчинами, конечно.

– Ты не умеешь лгать.

– А ты плохо поступаешь, заставляя меня лгать.

– Не так уж я плох!.. – возразил он насмешливо и добавил: – Здесь очень пыльно, да и люди ходят – еще подумают, что у нас с тобой любовь. Хочешь, пойдем через сосновую рощу к часовне?

К часовне!.. Но это очень далеко! Она не успеет вернуться домой до возвращения отца. Однако безотчетное желание новизны побудило ее согласиться.

По узкой и крутой тропинке они пересекли сосновую рощу, устланную коричневатой хвоей и напоенную запахом смолы. Холм был высокий. Часовня стояла на его вершине посреди поляны, поросшей боярышником, шиповником и бурьяном. За поляной склон круто обрывался вниз; тут были отвесные скалы и осыпи, к подножию которых подходил лес. Место было тенистое и дикое, и с него открывался красивый вид на город и долину реки. Когда они вышли на поляну, Борис снял пиджак и расстелил его на высохшей траве. Они сели против солнца, лицом к городу. Дома там, внизу, походили на крошечные игральные кости, разбросанные у реки, а между ними, на улицах и площадях, как муравьи, копошились люди. Дневной поезд из Софии полз к вокзалу, как маленькая гусеница. Пока Ирина и Борис шли рощей, они говорили о пустяках, а теперь умолкли.

– Значит, медицина!.. – сказал он слегка насмешливо и закурил сигарету.

– Да.

Она смотрела вдаль. Ее нежные смуглые щеки раскраснелись от ходьбы.

– А замуж не выйдешь?

Он усмехнулся, но Ирина этого не заметила.

– Нет, сначала окончу университет.

Она стала рассказывать ему о своих планах, призналась, что мечтает работать в далеких южных краях. Борис наблюдал за нею с холодным блеском в глазах.

– Планы хорошие, – сказал он наконец. – Так и должна жить девушка твоего типа… Но что касается южных стран, боюсь, все это глупые фантазии.

– Почему? – спросила она.

– Человек чувствует себя хорошо только там, где можно хорошо заработать.

– Ты ничуть не похож на своих братьев, – задумчиво проговорила Ирина.

– Да, ничуть. Они коммунисты.

– Что с твоим старшим братом? Чем он занимается теперь?

– Читает запрещенные книги и подстрекает дураков на борьбу против властей… Кончил отделение романской филологии, но учителем его не берут, у него судимость за участие в сентябрьских событиях[5]… Занимается переводами… попрошайничает или что-то в этом роде… точно не знаю.

– Как жаль!

– Чего?

– Что он коммунист.

– Еще бы!.. Этими глупыми идеями он заразил и младшего брата… Причинил семье тысячу неприятностей, заставил нас терпеть лишения. Вообще он оказался неумным и неблагодарным человеком.

Ирина нахмурилась.

– Ты несправедлив, – сказала она. – Твоего брата никак нельзя назвать глупым или неспособным. Знаешь, мне кажется, что одна моя одноклассница влюблена в него.

– Знаю!.. Это Лила, дочь истифчии[6] Шишко. Она ведь, правда? Когда брат бывает в городе, они постоянно вместе… Два сапога пара… Оба нахватались коммунистических идей, и это помогает им и в любовных делах приходить к согласию. Сочетают идейное с приятным.

– Замолчи!.. Лила порядочная девушка.

– Я этого не отрицаю. Я говорю только о брате. Когда у человека нет денег или он не способен их заработать, он находит успокоение в коммунистических идеях. Мои братья утешаются именно таким способом.

– Ты все время говоришь о деньгах… Твой отец, должно быть, очень беден, – сочувственно заметила Ирина.

– Да, варварски беден, ужасно беден!.. – подчеркнуто громко подтвердил Борис. – Впрочем, это известно всему городу. Мы не вылезаем из долгов разным бакалейщикам, булочникам, мясникам. Вот почему для меня нет ничего ненавистнее бедности.

– Чем ты теперь занимаешься?

– Ничем.

– Как ничем?

– Да так!.. Изучаю табачное дело.

Она хотела было сказать ему о вчерашнем разговоре с отцом, но предпочла промолчать.

– А что тебе может дать табачное дело?

Борис поморщился и не ответил. Разве способна девушка понять, какие возможности таит в себе табачное производство?

– Почему бы тебе не поехать в Софию? Там ты мог бы и работать, и учиться в университете, – продолжала она, глядя на него теплым взглядом.

– Потому что я не такой дурак, как мои братья, – ответил он.