И это учла Москва, превращая кипчакские пастбища в свои пашни, а Россию — в поставщика сельскохозяйственного сырья для Западной Европы. Колонизаторы били по здоровью народа. Уничтожали его самобытность.

Распахивая земли Великой Степи, без лишних слов уничтожали и ее древние памятники — курганы, кладбища, каменные статуи, остатки поселений. Опять же не сразу, не вдруг. Однако настало время, когда их не осталось — исчезли бесследно. И уже ничто не говорит о степном народе. Исчез вместе с памятниками!

В городе Орле на месте старинного кладбища построен завод. Кто докажет теперь, что там было кладбище?

Молва пока жива, но молва — не доказательство.

Жемчужиной в книге В. Г. Тизенгаузена сияет произведение, старательно выписанное Ибн-Баттутой, которого европейцы назвали «аравийским Марко Поло». Этот стоглазый араб, тонкий знаток души народов, искусный наблюдатель жизни, в 1335 году путешествовал по Золотой Орде и оставил «Подарок наблюдателям по части стран и чудес путешествий». Блестящая книга!

Если Марко Поло в 1298 году познакомил Европу со степным Востоком, то Ибн-Баттута сделал это для арабских стран. Эти два великих свидетеля поведали лишь то, что видели. Ни о какой политике, пристрастии и неискренности они не помышляли. Обычаи, обряды, быт — ничто не ускользнуло от их пытливых взоров.

Ибн-Баттута написал так: «Местность эта, в которой мы остановились, принадлежит к степи, известной под именем Дешт-и-Кипчак». Великодушный араб сохранил имя страны, которой по русским «историям» никогда не было. «Дешт-и-Кипчак — страна, которая простиралась в длину на восемь месяцев пути, а в ширину на шесть месяцев. Аллаху это лучше известно!»

Да воздаст Всевышний ему по его заслугам. Стоглазый араб увидел: никакого Дикого поля к югу от Москвы не было. А была страна, над историей которой просто сгустился туман.

Все осталось. Но в тумане.

Первым заигрывать с кипчаками начал московский князь Иван Грозный. Вот был хитрый лис. В 1570 году он стал приплачивать атаману донских кипчаков, Сарык-Азману, за то, чтобы тот грабил польские и ногайские караваны, следующие через Степь. Дальше — больше. Донцов нанимали для военных походов. Вскоре Москва получила наемное войско — стрельцов. По-тюркски говорило это войско, с Дона были его удальцы.

Приручали донских кипчаков кнутом и пряником. Пряники раздавали через Сарык-Азмана и других атаманов, а кнут — через ногайских ханов. Эти две приманки действовали безотказно.

Ведь покорив Казань и Астрахань, Москва проделала гениальный трюк. Придумать его мог человек, глубоко сведущий в политике. Русские уговорили ногайских ханов — Орду Больших ногаев — пройти из Азии в Европу, где климат и земли лучше. Словом, пожалели бедных, помня древнее правило дипломатии: «Враг моего врага — мой друг».

Позже, уже при Петре, в 1708 году, граф П. М. Апраксин, «вчерашний татарин», проделал то же самое с калмыками.

Донские кипчаки сразу почувствовали присутствие пришельцев, начались их войны с ногайцами. Потом с калмыками. Они, эти войны, были на руку только Москве.

Доверчивые ногайские и калмыцкие правители, купленные подарками, послушно выполняли приказы русского царя. Даже при выборе хана ногайцы испрашивали дозволения у русского царя. Так, при выборе хана Иштерека из Москвы пришла астраханскому воеводе инструкция: «И вперед на ногайскую орду князем по их закону сажать в Астрахани перед государевыми бояры и воеводы, а не у них в юртах, и чтобы их учинить в государеве воле и в холопстве навеки».

Руками ногайцев и калмыков воевала Москва в Степи, истощая ее. А в XVII веке сделала новый шаг к своей главной цели — испросила разрешения на строительство русских городков-крепостей, якобы оборонять Московию от набегов крымцев. И выгоду посулила очевидную — скупать на Дону излишки урожая.

С 1613 года начала строиться дальняя оборонительная система Москвы. Строилась она в соседнем государстве… Сокольск, Добрый, Белоколодск и другие городки росли в Степи, как грибы после дождя. А рынки в Москве ломились от «степного» товара — туши продавали не на вес, а на глаз.

В январе 1646 года москали предприняли «тихое» вторжение на Дон. Вроде бы с миром пошли. Отпустили 3205 вольных людей, чтобы те селились среди степняков, но около новых русских городков.

Однако не прижились люди. Сразу началось их бегство с Дона. На следующий год Москва прислала новых 2367 человек на поселение, те убежали еще быстрее… Эти цифры я взял из книги В. Г. Дружинина «Попытки Московского правительства увеличить число казаков на Дону в средине XVII века».

Увы, не на Дон бегали русские люди, а с Дона.

Не принимали их степняки, помнили старую пословицу: «С москалем дружи, а камень за пазухой держи».

В 1653 году тот камень понадобился — владелец Романова городища, и не он один, пожаловался атаману, что драгуны из Сокольска чинят насилие: «Разбивают и крадут, по дорогам бьют и грабят, ездят, собравшись заговором, свозят с покосов сено, насильственно захватывают землю».

Зарвавшихся гостей поставили на место. Да ненадолго…

Городки эти очень интересны. Там москали начали приглашать на постоянную службу в русскую армию кипчаков Дона — сперва прислугой, а потом и в строй. Иные степняки становились СЛУЖИВЫМИ российскими людьми, в 1671 году присягнули на службу русскому царю, начали получать царское жалованье, а еще получили официальное имя — «казак», что означало «участник казачьего войска», то был своеобразный «иностранный легион».

Прежде слово писалось через «о» — «козак». Им называли среднее сословие у кипчаков.

В Степи началось двуязычие, к тюркскому языку прибавился русский… Все решилось при Петре. Гнойник прорвался. Робкие заигрывания кончились карательными экспедициями. И — границы России резко продвинулись на юг. Начинал Петр с Оки, когда перешел на «тот берег реки», а кончил Азовом. Вся одураченная им Степь была под его каблуком.

В XVIII–XIX веках на Дону было как бы два Дона — мужчины говорили на русском языке (языке службы!), а женщины по-прежнему общались на родном тюркском языке. За это называли их «турчанками».

Так оно было или нет? Российская история об этом завоевании умалчивает.

Однако есть архивы. Государственные архивы, где хранятся важнейшие документы. Там я выяснил, что и Иван Грозный, и все другие русские (до Петра I) вели дела с казаками-степняками только через Посольский приказ, потому что Степь была ИНОСТРАННЫМ ГОСУДАРСТВОМ! А казаки — кипчаками.

В XVII веке, когда колонизация набирала обороты и ей нужно было дать законный ход, появилась версия, что казаки, мол, беглые русские крестьяне. Кто придумал эту нелепость? Ясно же, что не хватило бы на Руси крестьян, чтобы заселить Дон, Волгу, Яик, низовья Днепра, Прикавказье. Все-таки территория, раз в десять превышающая саму Русь!

С годами сложилась и «научная теория» о восточных славянах, ее тоже предложил царь Петр (известен его диалог с Андреем Лызловым)… «Теория» эта гроша ломаного не стоит. Она нагло кипчакскую культуру назвала славянской, не задумываясь, что славяне — это не степной народ.

Вот куда исчезли кипчаки, которых в Великую Степь привел Аттила. В небытие.

Из них «славян» делали по-разному. Иные сами записывались в русские. Иных ссылали целыми станицами в Сибирь и там под присмотром наказных атаманов учили быть не просто русскими, а послушными русскими. Запорожских и донских казаков сгоняли в болота на строительство Петербурга, ссылали на Кавказ, чтобы они там быстрее становились славянами.

На костях кипчакского народа поднималась Россия.

…Верю, настанет час, вспомнят потомки степняков светлый образ Тенгри, вспомнят запах полыни, нашей емшан-травы, и Бог простит нас, Он милостивый. Проснется Степь от беспамятства. И польются тогда вольные песни, как и тысячи лет назад.

Дорога утопала в зелени. На раскидистых деревьях, посаженных еще в прошлом веке, шелестела листва, и деревья казались солдатами, выставленными охранять дорогу. Так и остались они на своем нелегком и долгом посту. Охраняют нас с вами.