Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Его застигли врасплох. Вдруг постучали в дверь. Он открыл, и на него обрушился удар кулака. Оглушенный, он упал. Тогда незваные посетители ворвались в комнату. Высокий бросился к нему и заломил ему за спину руки, а недомерок принялся изо всех сил молотить его кулаками. Маколи вырвался, завязалась яростная потасовка, дрались и руками и ногами. Громилам удалось опять его скрутить. Снова высокий держал, а низенький бил кулаками. Но на этот раз они не смогли его повалить. Шаг назад, «нырок», и кулак недомерка с хрустом врезался в стену. Маколи размахнулся и нанес удар с такой силой, что отдалось в плече. Потом все сплелись в сплошной клубок. Они дрались свирепо, как барсы. Драка длилась десять минут. Потом все трое, как мертвые, валялись на полу.

Первым зашевелился Маколи. Он подполз на четвереньках к кровати и взобрался на нее. Распрямившись, вытянулся. Сел. Хотел ощупать пальцами лицо, но отдернул руки: ему показалось, что они притронулись к лицу прежде, чем успели до него дотянуться. Левый глаз видел только то, что впереди, казалось, что на него надели наглазник. Чтобы увидеть в зеркале лицо, Маколи пришлось повернуть и голову и шею. Пошатываясь, направился он к зеркальному шкафу. Навстречу ему двигался человек с совершенно незнакомым лицом. Он вгляделся в него пристально, вертя головой то вправо, то влево.

Смыв с лица кровь и причесавшись, он не стал пригляднее. Наоборот, теперь он выглядел еще уродливей, ибо с каждой минутой становилось заметнее, как сильно он изуродован. Сейчас уже и на правом глазу появился «наглазник». Но узнать себя было вполне возможно. Он надел свежую рубашку. Старательно счистил пятна крови с костюма. Увязал в бумагу сверток и уже собирался выйти, как вдруг заметил двух своих противников. Бояться их теперь было нечего. Высокий парень с крутыми плечами лежал, опираясь затылком о плинтус. Недомерок распростерся у изголовья кровати с вытаращенными глазами и застывшим в ужасе лицом. Зажал между ногами руки - видно, Маколи крепко саданул его в пах.

Маколи спустился по лестнице и вышел в полутемный холл. Что-то мелькнуло в полумраке, он инстинктивно обернулся, затем бросился в ту сторону и железной рукой пригвоздил к стене тревожно заюлившего Донни. Тот был изумлен, увидев вместо своих наймитов Маколи, так изумлен и застигнут врасплох, что невольно прижался к стене; но вскоре его растерянность сменилась испугом.

- Ты погоди, погоди, - лепетал он, облизывая губы, - это ведь не я придумал…

Маколи притянул его к себе рывком. Донни поднял вверх руки.

- Ну, не надо! Не надо!

Маколи продолжал держать его за ворот и в упор глядел ему в лицо.

- Нет, - пробормотал он. - Я тебя не трону. - Ты - единственное, что осталось у нее. Прямо скажем - не богато.

Он снова притянул к себе обомлевшего, трясущегося Донни.

- Смотри во все глаза, - сказал он. А потом опиши ей все, что увидел. Все в точности опиши. Может, ей это пойдет на пользу. Может быть, она совсем угомонится.

Он выпустил из пальцев скользкий шелк рубашки. Донни Кэррол шмыгнул в сторону и убежал.

На поезд Маколи не опоздал. Он устроился в багажном вагоне и растянулся на нарах, прикрыв лицо газетой. Большую часть дороги он ехал один. В Коффс-Харбор у него появился попутчик, молчаливый щекастый мужчина в круглой шляпе, с портфелем в руке. Он как зачарованный уставился на Маколи. Маколи осведомился, не завидует ли тот ему, ибо в этом случае, пообещал он вновь прибывшему, он запросто доведет и его физиономию до такой же кондиции. Попутчик добросовестно старался не глядеть в сторону Маколи, но это оказалось свыше его сил.

Часов в двенадцать дня Маколи подошел к больнице. Сестра в ужасе побежала за доктором. Фицморис, которому не удалось скрыть свое замешательство при виде Маколи, пустился в расспросы. Но Маколи его оборвал.

- Я знаю, что похож на мартовского кота после драки. И вы это знаете. Так о чем тут говорить? Скажите, что с ней?

- Вам ведь надо все начистоту, - сказал Фицморис. - а я и сам не знаю. Приближается кризис. Если он минует благополучно, крепкой и здоровой она уже не будет, но на ноги мы ее поставим.

- Что значит кризис?

- Представьте себе нитку, - ответил Фицморис. - Смерть тянет ее за один конец, жизнь - за другой. Это и есть кризис. Все, что могли, мы сделали. Больше мы ничего не можем сделать. Теперь все зависит от нее.

Все зависит от нее - от крохотного комочка плоти и крови, - сердчишко - не крупнее, чем двухшил-линговая монетка, на пояс ей браслетку надеть можно, шейку - двумя пальцами одной руки обхватить.

Сестра вручила Маколи два письма и небольшой пакет, завернутый в газету. Она сказала, что его оставил какой-то старик. Маколи ушел в парк, выбрал безлюдное местечко и прочел письма. Одно из писем, с вложенной в конверт синей пятифунтовой банкнотой, оказалось от Красавчика Келли. Келли писал, что узнал обо всем из газет, надеется, что мерзавца поймают, желал Маколи всего доброго и полагал, что приложение к письму ему как-нибудь пригодится. В постскриптуме он добавлял:«Ты будешь смеяться, но я снова на колесах». Второе письмо было от Лили, полное тепла и сочувствия. Он развернул пакет. Там оказалась пачка тонко нарезанного табака. На клочке бумаги нацарапано карандашом:«Я проходил в этих местах, когда услышал. Очень сожалею. Не вешай нос. Она ищо маладая, поправится. Возвращаю долг. Я никакой-нибуд прищалыга. Сэм Байуотер».

У Маколи потеплело на сердце, но в то же время он встревожился: казалось, все они хотят смягчить удар, вот-вот готовый на него свалиться. Он решил вернуться в больницу. Потом подумал, не надоел ли он всем, без конца слоняясь там. Незачем все время лезть на глаза людям. Да еще с такой физиономией.

Он решил, что, немного вздремнув, отключится, отдохнет и почувствует себя лучше. Но ему не спалось. Не спалось даже на прохладной зеленой траве, где он улегся, подставив солнцу лишь руки.

В его воображении теснились мрачные и угрожающие картины. Вот он сидит и ждет. Прислушивается к шагам. Вокруг бесшумно снуют сиделки. Всех их ждет дом, подружки, родители, поклонники. Все они заняты делом. Им не о чем тревожиться. Это их повседневный быт: больные, мертвые, одних приносят, других уносят.

А вот он, Маколи, сидит и ясно видит: из дверей выходит доктор и шагает по навощенному паркету коридора, штанины брюк развеваются на каждом шагу, он не успел и рта открыть, а приговор уже написан на его лице. Маколи слышал, как стучат по крышке гроба комья земли, видел простиравшуюся перед ним дорогу, по которой он идет один.

Все это было так невыносимо достоверно, что лицо его покрыл холодный пот и чувствовалось: нужно что-то сделать, чтобы хоть немного успокоить нервы. Его свэг еще лежал в участке. Он подумал, не наведаться ли туда. Но решил, что не стоит… пока не стоит. Всем сразу бросится в глаза его распухшая физиономия, пойдут расспросы; как бы не нажить хлопот: кто знает, что он натворил с тем долговязым и с недомерком?

Трясущимися пальцами он вынул из кармана осколок зеркальца и стал разглядывать свое лицо.

Такое лицо если и могло принадлежать человеку, то лишь доисторическому обитателю джунглей. Опухшее и перекошенное. Расквашенные губы вздулись. На шее прямо под подбородком похожий на родимое пятно зеленовато-голубой синяк. На скуле - коричневая ссадина. В довершение безобразия нос распух и торчит куда-то вбок.

Дождавшись темноты, он пошел к больнице. Его волнение достигло предела. Измученный, ссутулившийся, как старик, он сел и начал ждать. Все было в точности, как он представлял себе. Он увидел, как выходит доктор. Идет по коридору. Маколи вглядывался в его лицо, но ничего на нем не прочел. Он встал, задыхаясь от волнения.

Доктор заметил его. Сразу же заулыбался и, стиснув руки, поднял их, как победитель-боксер, над головой.

И вот доктор перед ним, но Маколи не может взглянуть ему в лицо. Слова, которые тот говорит, как бы долетают издали. Маколи удалось расслышать лишь одно-два. Руки дрожат. Он сжимает их в кулаки.

48
{"b":"115208","o":1}