Золотой диск запутался в развесистых кронах деревьев.

— Сегодня полная луна, — задумчиво сказала Маолия, — помнишь, как месяц назад…

— Тогда я называл тебя — мисс Бишоп, — улыбнулся Брент.

Маолия вздохнула.

— Тебе не скучно? — спросил Брент. — Может быть, зайдем в клуб?

— Нет, нет, — запротестовала девушка. — Сегодня я ухожу слушать джунгли. Джунгли поют при полной луне.

— Я тоже хочу слышать ночную песню джунглей.

— Это дано не каждому. Только тот, кто любит джунгли, услышит их ночной голос.

— Мне дано, потому что я люблю тебя…

Они вышли за границу жилого сектора, и бетонированная тропа увела их в сторону Желтого озера.

В другое время Брент вряд ли согласился бы на прогулку в этот отдаленный уголок, затерянный в буйных зарослях. Но впереди мелькало белое платье Маолии, он старался не отставать. Бесшабашное удальство вдруг овладело им. Он догнал девушку и взял ее за руку.

— Ночью ты совсем другая, Маолия.

— Это потому, что ночью луна.

— Нет, не потому. Днем тебе некогда быть такой, какая ты есть на самом деле.

Они вышли к берегу озера. Прямо перед нами возвышалась громада незаконченного, заброшенного сооружения. Залитые призрачным светом бетонные перекрытия фантастической террасой спускались к черной воде, толстые сваи были похожи на идолов, охранявших покой обиталища вечности. Тишина…

— Я доверила тебе тайну лунного храма, — прошептала Маолия. — Идем, и ты услышишь, как поют джунгли…

Она взяла Брента за руку и увлекла на самую вершину террасы.

Взобравшись наверх, Брент чуть не закричал от восторга. Он с упоением смотрел на подлунное море зарослей, на темное зеркало воды, рассеченное надвое светлой дорожкой, с благоговейным трепетом вглядывался в лицо любимой.

— Я принесу тебе цветок, — сказал Брент и стал спускаться вниз, туда, где в темной гуще ветвей благоухали белые пятна.

— Вернись, — крикнула вдогонку Маолия. — Там могут быть ядовитые змеи.

— Обещаю тебе, что не сделаю им ничего дурного, — весело откликнулся Брент.

Когда он вернулся и, тяжело дыша, положил ей на колени большой, влажный от росы белый цветок, она сказала:

— Обещай, что ты никогда больше не будешь так пугать меня.

— Тебе нравится? — спросил он.

— Да, он как будто сделан из тончайшего фарфора. Нет, нет, он лучше — он живой, он дышит ароматом джунглей.

— Быть может, в этом цветке кроется тайна твоего имени?

Она рассмеялась счастливым смехом.

— Хочешь, я расскажу тебе легенду о любви?

— Когда ты рассказываешь, джунгли открывают мне свои тайны, Маолия.

— Ну, хорошо. Слушай.

Она приласкала нежные лепестки цветка, показала его луне в раскрытых ладонях и, все еще любуясь им, заговорила нараспев:

— Это было давно, так давно, что этого не помнят даже мудрые змеи. Жила на свете семиглавая Нага — повелительница змей. Мудра была мать кобр, а сила мудрости ее была заключена в красивом камне, похожем на застывшую каплю крови. Пришел однажды юный воин Анук, наступил на шею старой змее и отобрал у нее талисман. Он украсил им свою грудь.

Но лишенная мудрости Нага была еще достаточно хитра и сказала она воину: “Ты храбр, Анук. Скажи, чего ты больше всего на свете хочешь, и я выполню твое желание”. Задумался юноша и говорит: “Больше всего на свете я хочу полюбить”. — “Хорошо, Анук. Иди за мной и ты полюбишь”. И привела его Нага к Красной реке. “Ему понравится дочь Красной реки Нанг и утопит она храбреца в быстрых волнах”, — радостно думала семиглавая кобра.

Анук увидел прекрасную Нанг и полюбил ее так, как можно любить только однажды. И красавица полюбила воина и стала его женой.

Увидела Нага, что жив остался Анук и счастлив. Прокляла она тогда Нанг словами страшных заклятий: “Когда мрак окутает джунгли, когда появятся первые звезды, да покроется твое тело, прекрасная, черной шкурой, что темнее самой темной ночи, и да превратишься ты в злобного зверя. Ужасно мое проклятие, и нет от него спасения. Берегись, храбрый Анук, вырвет Нанг твое дерзкое сердце и растерзает на части”. Сказала так семиглавая Нага и, шипя, уползла в джунгли.

Заплакала прекрасная Нанг, задумался юный воин. Велико было их горе.

И сказал юноша Красной реке: “Ты — мать Нанг, ты — и моя мать. Я отдам тебе талисман змей, только скажи, как мне спасти солнцеликую дочь твою”. И бросил Анук в быстрые волны камень, похожий на застывшую каплю крови.

Вспенились волны, нахлынули на прибрежный песок и ласково обняли ноги воина. А когда они отступили назад, остался лежать на песке сверкающий камень. И сказала Красная река: “Возьми талисман, смелый Анук. Я смыла с него мудрость змей, и нет в нем теперь змеиного яда. Когда замерцают первые звезды и дочь моя Нанг превратится в пантеру, красный камень сделает тебя неуязвимым. До рассвета будет она рыскать по джунглям, и люди в своих селениях будут с трепетом внимать ее грозному реву. Когда же ночь, гонимая солнцем, уползет в свои прохладные норы, Нанг снова вернется к тебе женщиной до первых звезд. И будет так каждый день и каждую ночь, пока не загонишь ты злую пантеру в жерло горы, изрыгающей дым, пепел и пламя. Сгорит тогда звериная шкура Нанг и вы будете счастливы. Ужасно проклятие матери кобр, но ты — человек и должен победить змеиную злобу”.

Бросился Анук лицам в песок и застонал от горя и гнева. А когда поднял голову, не было уже возле него прекрасной Нанг. Только огромная черная кошка, рыча, лакала из реки темную воду, в которой отражались бледные звезды. Гордый клич исторг из своего сердца Анук и бросился к зверю. В страшной борьбе сплелись их тела, дрогнула земля и застонали джунгли. Взвалил юноша на плечи тяжелую ношу и понес ее к горе, изрыгающей пламя, но вырвалась пантера и убежала.

Обрадовались змеи, зашипели: “Нет, не одолеть Ануку оборотня, не удастся загнать на огненную гору”. Не слышит Анук их шипения, без устали преследует Нанг и каждую ночь вступает в борьбу за свое счастье.

Сколько веков прошло с тех пор — никто не знает. Но старые люди рассказывают, что одолел Анук злые чары змеи и вернул себе прекрасную Нанг. А кобры с тех пор, завидев человека, поднимаются на кончик хвоста и смотрят, не сверкнет ли на его груди талисман Наги. Откуда им, глупым, знать, что самый дорогой талисман человека — его сердце, источающее свет любви…

Маолия умолкла. Брент нежился на темных волнах покоя. Ему хотелось бесконечно молчать и бесконечно слушать голос Маолии, звуки ночного леса, пение цикад. Внезапно черная тень молнией промелькнула над их головами. “Kxa, кха”, — насмешливо крикнула ночная птица и, мягко помахивая сильными крыльями, полетела над водой “вдоль лунной дорожки. Было что-то зловещее и жуткое в этом неторопливом полете.

Тонко пели приборы, тихо нащелкивал автомат, регистрирующий режим, на светящееся табло проскакивали цифры. Брент стоял у окна и наблюдал, как вентилятор бесшумно втягивал всебя сигарный дым. Он, не оглядываясь, знал, какие движения выполняют Маолия и Смит за операторским пультом, и точно определит момент включения светового сигнала готовности. Он почувствовал вопрошающие взгляды своих помощников и кивкам головы подал команду.

— Напряжение снизилось на двадцать восемь процентов, — громко предупредила Маолия.

— Заряжаются энергонакопительные блоки, — пояснил Брент. — Смит, свяжите меня с сектором Мелтона.

— Сию минуту, шеф. Готово!

— Говорит Брент. Давайте полную мощность.

Брент бросил телефонную трубку.

— Полная мощность, шеф! — доложил Смит. — Ребята Мелтона знают, что от них требуется.

— Оставьте свои комментарии при себе.

Несколько минут Брент внимательно изучал показания многочисленных шкал. Наконец, он протянул руку и резким, точным движением перебросил рубильник.

За стеной возник неясный гул, будто приближалась гроза. С каждой секундой гул нарастал и скоро превратился в пугающий грохот. Стрелка виброметра быстро подползала к запретной черте. Маолия оглянулась: на побледневшем лице Брента проступила испарина. Смит предостерегающе поднял руку, но Брент остановил его взглядам. Стрелка перевалила дозволенную границу и замерла на следующем делении.