– Это – ее «Африканское королевство». Издание «Тайм энд Лайф Букс». В пятьдесят четыре года она одна отправилась в Африку. «Я открыла для себя племя нуба, – говорила она. – Это были самые счастливые люди, которых я когда-либо встречала. Они были добры, у них не было дурных мыслей, и они не знали ни краж;, ни убийств. Они жили в абсолютной гармонии с природой. Они приняли меня в свою среду и любили меня так же сильно, как я любила их».

Мария рассматривала фотографии. Лени не обманула – они с удовольствием позировали ей. Неиссякаемая сексуальная энергия шла волной из каждой ее работы. Естественная, почти животная красота черных африканских тел и видение западного художника сотворили своеобразную гармонию красоты.

Снимки аборигенов сменились живописными уголками подводного мира и его экзотических обитателей.

– В семьдесят лет, подделав в документах возраст, Лени получила разрешение на подводные съемки, – пояснил Василий. – То есть занялась дайвингом. Снимала огромный подводный мир… Вот как вы думаете, сколько ей лет на этой фотографии?

– Лет семьдесят? – предположила Мария.

Пылающие страстью к жизни глаза Лени вообще казались юными.

– Ну… – разочарованно протянул Василий. – Гораздо больше – девяносто! А ее бойфренду – пятьдесят. Она умерла в сто четыре года, до самого конца он был с нею с тридцатилетнего возраста… Вот такая вот история.

– Потрясающе! – Намек был так прозрачен, что было бы глупо оставить его незамеченным. – Захочешь – не сочинишь специально, а жизнь берет и подбрасывает. Но… Лени, как и, впрочем, многие легендарные женщины, та же Шанель, Эдит Пиаф и так далее, – это исключение…

– А вы никогда не задумывались о своей исключительности ? – Василий закрыл альбом и поймал ее взгляд. – Вы – тоже исключение. И, как у всех исключений, у вас все только начинается. Поверьте мне. У вас еще вся жизнь впереди.

– Ты не звонишь, значит, все в порядке? – вкрадчивый, с хрипотцой и легкой насмешкой голос, несомненно, принадлежал Андрею.

– Да, отлично все! – Она взглянула на себя в зеркало.

По губам пробежала усмешка: «А кто-то говорил – невозможно!» Вдруг захотелось рассказать Андрею, как он был не прав, как глупо ошибся, говоря, что ей ничего не светит. Но она прикусила губу: ну уж нет.

Андрей опередил ее:

– Знаешь, хотел тебе сказать… тебя тут видели с… приятелем… Это твое дело, но, я надеюсь, ты понимаешь – журналистам это ни к чему…

У меня что, не может быть никаких дел, кроме государственных?! – разозлилась Мария: мало ли с кем ее можно увидеть?! – Это друг моих знакомых. Он известный дизайнер. Делает свое дело: готовится к персональной выставке, приглашает меня…

– Отлично. Отлично, что друг, – примирительно согласился Андрей. – Но, когда журналисты зададут тебе закономерный вопрос, тебе придется не только убедительно им врать, но и не краснеть при этом. А кстати, он к этому готов? К твоему вранью?

– Андрюш, – она взяла себя в руки, – ты торопишь события. Между нами ничего нет. И, скорее всего, ничего никогда не будет. Это действительно друг. Он немного в меня влюблен…

– Кто? Он? Молодой человек из мира роскошных образов современности? Дорогая, все это очень здорово, что ты говоришь, но ты вообще отдаешь себе отчет в происходящем? ! Хочешь узнать мнение эксперта?

– В чем? Во взаимоотношениях полов? – наигранно фыркнула она.

– В политике, Мария, в политике. И немножечко – в жизни. Если, конечно, ты не считаешь, что я совсем дурак…

– Нет, я так не считаю. Давай. Выкладывай. Я послушаю…

– Он тебя использует. Это понятно. Все, что ему нужно, – твое имя. Он будет светиться с тобой, где только возможно. Это повысит его какой-то там гламурный статус. Но очень отрицательно скажется на твоем…

Люди мыслят штампами. Даже очень умные люди. И бредовый монолог Андрея – лишнее тому подтверждение.

Кого удивил бы сегодня такой расклад: он – сорока двух лет, ей – немного за тридцать… Никого! Шестидесятилетние «папики» пестуют восемнадцатилетних девочек. Один приятель Марии как-то высказался: женщины делятся на две возрастные группы – до двадцати и все остальные… И ничего. Привычная норма. Общество не возмущается.

Иное дело – женщина. Как это все достало!

– Да что это такое! – Мария взорвалась. – Кому какое дело до моей жизни?! Ты категорически отказываешь всем в нормальных чувствах ко мне? Ты думаешь, любви – ее вообще нет? Какое ты имеешь право так говорить о человеке, которого совсем не знаешь? Мне с ним интересно! Он другой, понимаешь? В нашем мире вы все – словно солдаты в униформе… Одна фраза, а дальше за любого из вас я могу сказать все остальное. А он другой! Неожиданный, сложный и поэтому – классный! Если даже, будь по-твоему, он циничен, то его цинизм, по крайней мере, выглядит привлекательным…

– Стоп! – перебил Андрей. – С тобой все ясно. Не ясно другое: зачем ты его идеализируешь?.. Сама же говоришь – он дизайнер. Известный дизайнер – значит, из гламура. Откуда тут взяться сложности? Ты же не наивная девочка. Ты – политик.

– А я буду его идеализировать! – выпалила она. – Потому что если вас, мужчин, не идеализировать, то после двадцати можно повеситься! А я не только политик, я – женщина. И вешаться не собираюсь!

Мария нажала отбой и швырнула на диван трубку.

Автомобиль с частными номерами проехал ворота госдачи. Проверка документов и десяток дежурных вопросов нисколько не смутили водителя. Женщина на переднем сиденье заметно нервничала. Ей было неловко. Эти охранники всегда вводили ее в состояние короткого ступора, как будто всегда что-то в ней подозревали, в чем лучше признаться сразу. Плюс неудобно было по отношению к Василию – уж очень долго они проверяли его документы. Ох, зря она так отчаянно решилась на встречу здесь!

– Здесь живет часть правительства, депутаты, от этого все так строго, – пояснила она. – Зря мы сюда приехали, да еще на вашей машине… Я предложила, а вы сразу согласились. Безумие какое-то!

– Да в гробу я их видел и раньше, и сейчас ! – Василий равнодушно пожал плечами. – А поехали правильно…

Она заинтересованно посмотрела на водителя: что значит «правильно»?

– Вы не понимаете… Для меня это – жутко интересно. Женщина-политик и ее государственная дача. Всякие ФСБ, ФСО, МЧС, МВД вокруг. Ну, в общем, круто. Политический мир, одним словом. От этого стоит. Не надо париться – все о'кей.

Привычно иронизируя, Василий быстро, одним щелчком, убирал в ней надоевшие комплексы. Создавал позитивное настроение в любой ситуации – даже такой противной, как сейчас.

– Я здесь редко бываю. Чаще всего, когда надо поработать в тишине, отключиться от города. – Она бессознательно продолжала открещиваться от всего, что, по ее мнению, стояло между ними. Один страх сменился другим: – А что мы будем делать?

– Как – что? – театрально изумился он. – Чаю попьем! Это уже входит в традицию… Вы приглашаете меня попить чаю в «Метрополь», теперь – на дачу…

– Точно!

Пригласила на чай… С преодолением препятствий в виде нескольких километров шоссе. Да еще на государственную, охраняемую ФСБ дачу с прослушками! «Боже мой! Что я делаю? Ой, да ладно, будь что будет, – улыбнулась она. – В конце концов, я свободный человек. Пошли они все – я имею право на счастье…»

С явным удовольствием попивая чай, они сидели на диване перед работающим телевизором. Василий с любопытством оглядывался вокруг, задавая кучу вопросов. В полумраке мрачновато проглядывалась югославская стенка семидесятых годов, на облупившемся подоконнике – горшки с фикусами, лакированный блестящий журнальный стол завален газетами, в буфетной стойке нагромоздился советский хрусталь и посуда с государственными штампами.

– С ума сойти! Это все – из какого-то лохматого прошлого! Ничего не изменилось! На власть время действительно не воздействует… А кто здесь раньше жил?