— Ну и… — подтолкнул его Сэм.

— Да не очень у него получалось, — нехотя ответил Саров, — собственно, ничего не получалось. Только при использовании резонансных трансформаторов Теслы были какие-то намеки, что-то небольшое, короткоживущее.

— Вот! — радостно воскликнул Сэм. — Тесла секрет знал! И устройства создал! Они, устройства эти, простые были, для несведущего человека так и вовсе на одно лицо, весь секрет был в частоте и мощности.

— Возможно, — не стал спорить Саров, — жаль, что он этот секрет с собой в могилу унес.

— Как знать, как знать, — тихо прошептал Сэм.

Днем отправились на прогулку по городу. Сэм немало удивился, когда Саров предложил пойти пешком.

— Нынешние пешком ходить разучились, — сказал он, — у нас тут либо бегом в спортивном костюме, либо на машине.

— А я не нынешний и не тутошный, я из другого времени-пространства, — ответил Саров.

Ответ Сэму понравился.

Когда вышли из дома, Саров обратил внимание на отсутствие какой-либо таблички, указывающей, что здесь находится музей Теслы. «Похоже, действительно не для всех, — подумал он, — но при этом вход свободный. Все правильно старик написал. Название улицы обязывает».

Прогулка Сарова разочаровала. Вернее, разочаровал город. Они прошлись по Пайкс-Пик-авеню, по Койот-стрит, по Проспект-Лейку, под их ногами была земля, по которой ступали ноги Теслы, они даже постояли на том месте, где располагалась его лаборатория, но — никакого отклика в душе.

— Ничего, — сказал Сэм, чутко, уловив разочарование Сарова, — вот осмотришься в музее, мы с тобой в горы съездим, там совсем другой коленкор. Тебе понравится: уезжать не захочешь.

«Пока что он уверен, что я не захочу уезжать из его дома», — подумал Саров. Он проанализировал свои чувства. Уезжать действительно не хотелось.

После ланча они с Сэмом побродили по музею, останавливаясь то у одного прибора, то у другого. Потом Сэм, сославшись на усталость, удалился в свою спальню. Саров решил было посмотреть телевизор — что там в мире делается? — но не нашел его. Возможно, хозяин счел, что этому относительно молодому устройству не место в его лавке древностей. А может быть, он просто не любил смотреть телевизор. Саров тоже не любил, так что нисколько не расстроился. В мире же ничего хорошего произойти не могло, по крайней мере, с точки зрения телевизионщиков, зачем и смотреть?

Он зашел в отведенную ему комнату, и тут же наткнулся взглядом на пластиковый пакет со шкатулкой. Он достал ее, поставил на стол, отодрал скотч, откинул крышку, принялся вновь перебирать документы. Потом включил настольную лампу, чтобы лучше разглядеть некоторые детали на чертежах и схемах. Так увлекся, что не расслышал, как тихо отворилась входная дверь.

Это был Сэм. Он заглянул в образовавшуюся щель, удовлетворенно улыбнулся, глядя на открытую шкатулку и на спину Серове, склонившегося над столом, тихо притворил дверь и на цыпочках удалился.

Саров не понимал, что с ним происходит. Ему бы следовало веером рассылать свое резюме или, выложив перед собой стопку визитных карточек обзванивать многочисленных коллег, с которыми он познакомился на конференциях и семинарах, а еще лучше делать и то и другое одновременно, землю носом рыть, держать нос по ветру, носом чуять, в общем, искать работу, без которой он в этой стране никто. А вместо этого он уехал к черту на рога, в забытый богом городишко, в эдакий американский Урюпинск, да нет, что он говорит, Урюпинск просто стольный город по сравнению с этим Мухосранском, и вот уже три дня сидит тут, восторгаясь антикварным хламом, и копаясь в пожелтевших от времени бумажках, пытаясь выудить из них информацию, которой, скорее всего, в них нет. Бросать, бросать все и лететь в Лос-Анджелес, веером рассыпать, тьфу, черт, это он себе уже говорил. Хотя не помешает и повторить, потому что желание лететь есть, а желания бросить все — нет, потому что лететь хочется не в Лос-Анджелес, и даже не в Москву, что в сложившейся ситуации было бы куда как правильнее, а в некий городок по соседству, всего-то в пяти часах езды, в котором он был лишь несколько раз в жизни, да и то проездом, и еще один раз провел ночь в каком-то кошмарном сне, но даже в кошмарном сне не могло присниться, что он захочет вернуться в этот городок, чтобы встретиться с женщиной, которую он видел тогда в первый, и единственный раз. Ну вот, выкристаллизовалось. Стоило покопаться в себе, чтобы понять, что же с тобой происходит. Ты приводишь себе всякие аргументы, сам же понимаешь их надуманность и злишься за это на себя. Показать пленку! Посоветоваться! Да повидаться хочется, а уж потом — показать пленку и посоветоваться.

Ну вот, приоритеты расставлены, теперь можно спокойно думать о… пленке. Той, что была на бобине, а бобина — в шкатулке, а шкатулка — в доме, в котором… Стоп! Пленка-кинолента… Старая. Нижний предел понятен: братья Люмьер. «Прибытие поезда», в общем, конец девяностых позапрошлого уже века. Верхний — тоже: если содержимое шкатулки действительно собрано самим Теслой, то никак не позже 1943-го. Точнее определиться внутри этого интервала нельзя, он не эксперт по пленке, пленка как пленка, старая. Черно-белая, понятное дело. И не так чтобы длинная. То есть пленка-то длинная, а вот фильм — короткий. Из далекого детства или из виденных кинофильмов пришло воспоминание: большие, сантиметров в тридцать бобины, устанавливаемые в проекторе, каждый фильм — на нескольких бобинах. А в этой — минут на пять, не больше.

Пленку он размотал и посмотрел через лупу отдельные кадры. На самых первых, после титров: длинный стол, накрытый свисающей до полу скатертью, за ним в ряд — несколько сидящих мужчин, в общем, президиум. Последующие кадры не поражали разнообразием. Одни являли вид набитого битком зала с сидящими ровными рядами людьми. На большей же части было изображение сцены с трибуной типа конторки, за ней — высокий худой человек со светлыми волосами, скорее всего, Тесла, собственно, точно Тесла, кому еще быть? Эти монотонные кадры различались лишь положением правой руки оратора, она-то лежала на трибуне, то приподнималась, обращаясь к залу, то отлетала в сторону, как на памятнике Пушкину в Питере перед Русским музеем. Все! Очень содержательная фильма, как говорили в те стародавние времена. Особенно если учесть, что немая. Саров был в этом почти уверен. Руку на отсеченье он бы не дал, но мизинцем, пожалуй, рискнул бы.

Но ведь зачем-то Тесла положил эту пленку в шкатулку. Вряд ли для того, чтобы донести до получателя свой светлый образ. Для этого куда проще было положить хотя бы одну фотографию. Фотографий не было, ни одной. Какие-то фотографии были в сейфе в номере Теслы, их еще обнаружили после его смерти, Саров читал об этом, но мало ли что там было? Мы исходим из того, что все необходимое для разгадки содержится в шкатулке, так подумал Саров.

Пленку надо было прокрутить. Инадо же, какое счастливое совпадение! Осматривая вместе с Сэмом его сокровища, Саров наткнулся на старинный проекционный аппарат.

— Антикварная вещица! — сказал Сэм, перехватив взгляд Сарова. — Двадцать первый год! На станине выбито. Такие использовали для частных просмотров, домашний кинотеатр, как сейчас говорят. Только богатые люди могли себе позволить. Тесла бы не отказался от такого. Он ведь любил синематограф и часто посещал кинозалы, отдавая предпочтение легким комедиям и тому, что сейчас называют боевиками, фильмам с драками, с боксом, бокс он тоже любил. Ходил на бои и в Медисон-сквер-гарден, и в небольшие клубы. Сэма, как обычно, повело в сторону.

— И что — работает? — прервал его излияния Саров, показывая на проектор.

— У меня все работает, — с легкой обидой в голосе сказал Сэм, — вот не веришь, а я покажу! Нет, нет, не возражай, покажу!

Саров и не думал возражать. Он помог Сэму перенести аппарат в другую комнату, установить его на столе, навести на свободную стену, покрытую светлыми обоями. Сэм вышел и вскоре вернулся, держа в руках небольшую бобину с пленкой, близняшку лежавшей в шкатулке.