Та лишь загадочно улыбнулась в ответ, отрицательно покачала головой и взглядом показала на сверток: ну же, давай, открывай. Саров развернул бумагу, внутри лежала бобина с лентой. Саров только глянул на заправленный в специальный держатель кончик ленты, как сразу хлопнул себя ладонью по лбу и рассмеялся.
— Если вдуматься, то едва ли не самое очевидное. Как же я о кино забыл?! Но это мы даже смотреть не будем, по крайней мере, не сейчас, — он повернулся к Фрэнсис, — или там что-нибудь интересное?
— Я не знаю, — коротко ответила она.
— Да, это не документы, — согласился Саров, — тут техника нужна.
У них опять произошла маленькая схватка с Фрэнсис за право упаковать вещественное доказательство, как окрестил пленку Саров. Победила, естественно. Фрэнсис, а Саров обратился к документам, лежавшим на самом дне шкатулки. Это были копии писем. Саров принялся читать их подряд, благо, они были короткими.
«22 сентября 1899 года
Дорогой Лука,
прошу нижайше извинить меня за долгое молчание, но со мной тут произошли удивительные события. О некоторых ты, вероятно, уже слышал, о других я могу пока рассказать только тебе. Кроме всего прочего я приручил дикую кошку по имени Молния и хожу весь исцарапанный. Но в этих царапинах, Лука, кроется истина. В каракулях высокочастотных электромагнитных разрядов я обнаружил мысль, которая перевернет всю нашу жизнь. Уверяю тебя, что ты вскоре будешь читать свои стихи лично Гомеру, а я неподалеку буду обсуждать свои открытия с Архимедом. Что будет делать при этом миссис Филипов? Вероятно, общаться с богинями.
Искренне твой,
Николай I, Колорадо-Спрингс»
«Письмо его другу Роберту Джонсону, интересное письмо, — подумал Саров, — а вот и письмо жене вышеозначенного Джонсона, идущей под кодовым именем миссис Филипов».
«2 января 1902 года
Моя дорогая миссис Джонсон,
принимаю ваши упреки, но видеть кого-либо в сочельник, даже и вас с Робертом, мою единственную семью, было выше моих сил. На меня произвело чрезвычайно тягостное впечатление даже не сообщение о ничтожном успехе итальянского проходимца, а поднявшаяся вокруг него шумиха. Томас Мартин при поддержке Михаила Пупина и Чарльза Штейнмеца готовят итальянцу торжественную встречу, несомненно в пику мне, а ведь двое последних, кроме того что они в научном плане на голову выше этого воришки, были когда-то моими соратниками, а Мартина я до этих дней считал своим другом. Стоит ли говорить, что банкет решено провести в „Уолдорф-Астории“, моей вотчине. Я тоже получил приглашение, но, конечно, не пойду! Я уезжаю в Уорденклиф. Теперь, как никогда раньше, я хочу как можно быстрее завершить строительство и показать миру истинные возможности беспроводной передачи энергии и информации; великие возможности, которые недавней неуклюжей демонстрацией низведены до уровня ярмарочного фокуса. Но, признаюсь, даже не это уязвило меня больше всего. Как он посмел выбрать для своего опыта мой любимый день!
Искренне Ваш, Никола Обворованный»
«3 января 1902 года
Дорогой мистер Тесла,
вы меня дважды удивили, милый друг! Как можно так расстраиваться из-за таких пустяков? И как вы, при вашем уме и прозорливости, не разгадали ниспосланного вам знака? Итальянцы, как все католики, чрезвычайно суеверны и никогда по собственной воле не изберут пятницу, 13 для сколько-нибудь важного дела. Его вело Провидение, которому известны ваши пристрастия. Время все расставит по своим местам, через несколько лет никто не вспомнит имени итальянца в истории останется только ваше имя как творца беспроводной системы и день 13 декабря 1901 года, когда сигнал был впервые передан через Атлантический океан.
Не надо забиваться в Уорденклиф. Если вы несчастливы и разочарованы, если вам кажется, что вам не везет, тем больше причин искать общения и поддержки у ваших верных друзей.
В самом деле, если бы весь мир ополчился против вас, их поддержка от этого стала бы только прочнее.
Искренне ваша, Кэтрин Джонсон»
«Даже великим нужно, чтобы их иногда гладили по головке и по шерстке, — усмехнулся Саров, — наверно, у Теслы было не так много таких писем, тем более от женщин, вот он и сохранил его в своем архиве, чтобы перечитывать в тяжелые минуты». Он взял следующее письмо.
«13 февраля 1903 года
Уважаемый мистер Морган,
прошу прощения, что причиняю беспокойство, когда ваш ум занят последствиями финансового кризиса, но мое дело не терпит отлагательства. Что я пишу?! Мое дело?! Нет, НАШЕ общее дело не терпит отлагательства. Все свои важнейшие дела я начинал в пятницу, 13, это больше, чем суеверие, это одно из неотъемлемых составляющих успеха. Сегодня именно такой день. После долгих проволочек, связанных в значительной мере с недостатком финансирования, я получил, наконец, все необходимое оборудование. Ещё до полуночи мы начнем его монтаж. У меня нет сомнений, что ровно через четыре недели, в пятницу 13 марта мы проведем полномасштабные испытания и впервые явим миру НАШУ систему. Я не сомневаюсь в успехе. Помешать мне может лишь одно: нехватка денег. На завершение работ и на проведение испытаний нужна ничтожная сумма — пятьдесят тысяч долларов.
Мое последнее предприятие окупило себя более чем в две дюжины раз, а в умелых руках оно даст еще больше.
Помогите мне завершить работу, и вы убедитесь сами.
Срок пришел. Нельзя терять ни дня.
Искренне ваш,
Н. Тесла»
В шкатулке оставалось еще несколько писем, но Саров тупо смотрел на лист, который он держал в руках, точнее, на дату в самом верху. «13 февраля, пятница», — подумал он, перевел взгляд вниз и прошептал:
— Срок!
— Ой! — немедленно встрепенулась Фрэнсис и посмотрела на часы на стене. — Времени-то сколько! Засиделись мы с вами, а ведь вы, наверно, устали, целый день в дороге, за рулем. Вам нужно отдохнуть. В гостиницу вы не устроитесь, у нас в городе большой конгресс по математическому моделированию социальных процессов, все гостиницы забиты под завязку, — тараторила она, не давая Сарову вставить и слова, — да я вас никуда и не отпущу. У меня есть специальная комната для гостей, вы в ней и разместитесь. Нет-нет, вы меня нисколько не стесните. Пойдемте, я вам покажу. А шкатулку вы можете взять с собой, вдруг вы захотите что-нибудь посмотреть перед сном.
Она всунула Сарову шкатулку в руки. Он только подивился: когда же она успела все сложить? И вот он уже идет вслед за Фрэнсис по лестнице на второй этаж.
Вот тут моя спальня, — Фрэнсис показала в один конец короткого коридора, — я ужасная трусиха и даже, когда ночую одна, запираюсь в своей спальне. А вот ваша, — она показала в другой конец коридора, — там тоже есть щеколда, если вы боитесь, — хихикнула она.
— А душ там есть? — спросил Саров.
— Конечно, — ответила Фрэнсис, — там все есть. А если вдруг захотите кофе, или чаю, или печенья, то спускайтесь вниз, на кухню. Спокойной ночи! — воскликнула она и упорхнула в свою комнату.
Щелкнула задвижка на двери. «Во как! — усмехнулся Саров. — Меня, что ли, боится? Неужели я такой страшный?»
