Но в Санта-Фэ он не спешил. По дороге у него было еще одно дело, которое никак нельзя было откладывать. А с учетом предощущения начала новой жизни, так тем более. Кто знает, куда его эта новая жизнь зашвырнет, так и с сыном повидаться не успеешь. А когда еще представится такая возможность — who knows, как говорят в Америке. Именно им в нос…

Таньке он нарочно не стал звонил заранее, с нее станется услать куда-нибудь парня, а потом рассыпаться в притворных сожалениях: ах, какая незадача, ах, как Ромочка расстроится, я ему и говорить не буду, чтобы не расстраиваться, он ведь так редко видит отца, позвонил бы раньше, хотя бы за две недели, мы бы все переиграли, но Ромочка очень бы расстроился, если бы не смог поехать… Куда поехать? Да какая разница, Танька бы придумала, у нее это ловко выходит. К ланчу добрался до Йермо, доехал почти до самого их дома, только тогда позвонил. «Ах, какая незадача! Ах, как Ромочка расстроится!» — ответил Тань-кин голос. Он, конечно, сьездил в школу, уточнил, что баскетбольная команда, куда входил запасным Роман Сароу, уехала на матч куда-то под Лас-Вегас, вернутся поздно вечером в воскресенье. Он тяжело вздохнул: от судьбы не уйдешь! Вновь набрал Танькин номер. В дом она его не пригласила, да он бы и сам не пошел. Встретились на нейтральной территории, в кафе. Поговорили, о сыне, естественно. Обошлось без обычных Танькиных наездов и упреков, и вообще она показалась ему какой-то пришибленной. Или у них тоже что-то случилось в черную пятницу? Только подумал, как сразу у него с языке и полилось: и о вызове к Большому боссу рассказал, и о том, как в кафе напоследок с коллегами посидели, и о том, что с работой сейчас полная жопа, когда устроится и устроится ли вообще — вилами по воде писано. Танька пригорюнилась, и не только из-за алиментов. Ничего, мы потерпим, сказала она и больше к этому не возвращалась. У тебя заначка-то есть, спросила она без всякой задней мысли. Нет, ответил он искренне. Плохо, сказала она, очень плохо, я бы тебе дала в долг, да мы сами в долгах как в шелках. Давай, говорит, отъедем куда-нибудь в сторонку, курить хочется, сил нет, а здесь нигде нельзя. Выехали за город. Много времени это не заняло. Ну и дыра, думал Саров, следуя указаниям Таньки, сонный городишко, с тоски тут подохнешь. Со всеми местами, где они жили, пока были вместе, и сравнивать нельзя, небо и земля, а уж о Лос-Анджелесе и говорить нечего, Таньке бы там понравилось.

Пришел ее черед изливать душу. За два года, что они прожили врозь, много всякого накопилось, за отсутствием подруг все это вылилось на Серова, далеко не лучший объект для признаний. Он бы мог, конечно, позлорадствовать: за что боролась, голубушка, на то и напоролась. Но не злорадствовал, все ж таки она, Танька, своя, какая-никакая. И сын у них, а с ним, как водится, проблемы, у него трудный возраст, у детей всегда трудный возраст. А что ее Юджин — козел, так это он и так знал, даже не будучи с ним знаком. Что брать с торговца автомобилями? Подержанными автомобилями, без всяких на то оснований добавлял всегда Саров, желая еще больше принизить преемника. Он, по словам Таньки, в религию ударился. Они тут, в Америке, все на этом двинутые. Не так, как в России, где верят не столько в бога, сколько в высшую справедливость. Эти же верят как-то прямолинейно, буквально, от а до я, или уж скорее до z. Верят в Парня наверху, верят, что Он следит за всеми их делами и раздает пряники за хорошее поведение, верят, что они — богоизбранный народ, и в загробную жизнь, черт их побери, верят в самом что ни есть каноническом варианте, с райскими кущами, с прогулками под ручку с Большим боссом и вечным блаженством. И ладно бы просто верили, это, в конце концов, их личное дело, но ведь они эту веру другим навязывают, и весьма агрессивно. Даже американские коллеги-физики бросали на него укоризненные взгляды, когда он позволял себе высказывания, которые можно было счесть атеистическими. С ума они, что ли, сошли? Или их так затюкали? Впрочем, эти проповедники кого угодно затюкают. Особенно если их слушать. Американцы слушают. Или сами в проповедники подаются. Вот как Танькин Юджин. Но проповедует он не с телеэкрана, а, можно сказать, в пустыне, то есть в их городишке. Судя по специфическому раздражению, прорывающемуся в Танькином голосе, на это уходит весь его пыл. «В каждом проповеднике живет несостоявшийся торговец подержанными автомобилями», — вспомнил Саров слышанную где-то сентенцию. Танька, как водится, глубину мысли не оценила, даже немного обиделась: он состоявшийся, просто у него сейчас временные трудности, как у всех. Они немного поспорили, но беззлобно. Расстались вечером, по-доброму, Серов даже удивился, насколько мирно прошла их встреча, глядя вслед идущей к дому Таньке, он вдруг осознал, что она принадлежит другой, прошлой жизни. Что ему с ней делить? Что доказывать?

Ему пришлось вернуться чуть назад, чтобы попасть на сороковую трассу, а дальше он помчался навстречу солнцу. В Винслоу они встретились. Солнце зависло в зените, наблюдая, как Саров перекусывает в придорожном кафе, потом каждый отправился своим путем, солнце — на запад, Саров — по-прежнему строго на восток. По бокам дороги, до самого горизонта простирались унылые пейзажи, собственно, один пейзаж — пустыня, расчерченная извилистыми линиями дорог, отходящих к видневшимся в отдалении редким городишкам и поселкам. От Альбукерке Саров свернул на север, на двадцать пятую.

Уже в сумерках подъехал к Санта-Фэ. Следуя плану, нашел Бергер-стрит, поехал вдоль линии домов, таун-хаусов и отдельных коттеджей, выстроенных в традиционном местном стиле, симбиозе украинских мазанок и европейского фахверка, белые оштукатуренные стены расчерчены темными линиями деревянных балок, вот только крыши плоские, зачем тут крыши с крутыми скатами, если скатываться нечему?

Как этот стиль называется, попытался вспомнить Саров и — не вспомнил. Все бы ничего, но как-то однообразно и голо. Деревьев почти нет, да и кустов возле домов тоже немного. Возможно, весной проявятся какие-нибудь клумбы с цветами или хотя бы газоны, а пока вокруг домов — мертвое пространство, как будто все асфальтом укатано.

Один дом выбивался из этого ряда. По обеим сторонам невысокого крыльца зеленели два пушистых прямоугольника, что-то вроде туи, рядом стояла скамейка, на которой сидел соломенный Страшила из «Волшебника Изумрудного города». Из «Волшебника страны Оз», поправил себя Саров, так вернее, хотя, в сущности, одно и то же. Он посмотрел на номер дома и резко нажал на тормоз — приехали! Этот Фрэнсис живет с женой или матерью, думал он, направляясь по дорожке к дому.

Дверь открыла молодая женщина лет двадцати восьми — тридцати, довольно высокая, с развитыми формами, которые подчеркивали тесные джинсы и обтягивающая водолазка, с пышными волосами и сильно загорелым, несмотря на зимнюю пору, лицом.

— Добрый вечер, прошу извинить за поздний визит, — сказал Саров, — могу ли я видеть мистера Клиффорда, Фрэнсиса Клиффорда?

— Мистера Клиффорда? — женщина удивленно подняла брови. — Здесь нет никакого мистера Клиффорда, Фрэнсиса Клиффорда, — и тут же рассмеялась, глядя на обескураженное лицо визитера, — может быть вас устроит мисс Клиффорд? — и, протягивая руку для рукопожатия: — Фрэнсис Клиффорд, можно — Фрэнси, так даже лучше.

В голове Сарова одна за одной пронеслось несколько мыслей. «То-то у меня было ощущение какой-то неестественности во время нашей переписки, такого-то то ли обмана, то ли розыгрыша, а ларчик-то просто открывался!» Но он не успел сосредоточиться на этой в целом очень верной мысли, как накатил давний, еще советских времен анекдот: а сейчас четыре гарных хлопца з Ливерпулю заспевают песню «Шиз-вумэн» или на мове: «Бона це баба». И тут же: «Черт бы подрал этот английский язык. Искренне ваш оказался искренне вашей, Фрэнсис оказалась Фрэнсиськой, Фрэнсисихой, нет, все же, скорее, Фрэнсисенькой. Милая, однако, женщина», — подвел итог Саров и с некоторым опозданием протянул руку.