— Мне ее продали как новую. И потом, “Ванна” датирована только прошлым годом, а между тем в ней тоже присутствует чистый кобальт.
В “Часах” кобальт использовался очень скупо, лишь местами усиливая тень. У Мёрчисона был исключительно острый глаз. Том вспомнил, что чистый кобальт присутствовал и в “Красных стульях” — более ранней картине Дерватта, подлиннике. Интересно, зафиксирована ли где-нибудь дата ее создания? Если бы им удалось как-нибудь доказать, что “Красным стульям” всего три года, то можно было бы просто-напросто послать Мёрчисона с его измышлениями подальше. Надо будет уточнить это у Джеффа и Эда, подумал Том.
— Вы точно помните, что писали “Часы”? — спросил Мёрчисон.
— Я знаю, что это моя картина, — ответил Том. — Возможно, я был в Греции или в Ирландии, когда писал ее, — я не запоминаю дат. К тому же даты, указанные в каталогах галереи, не всегда совпадают с фактическим временем создания картины.
— Мне кажется, что “Часы” — не ваша работа, — сказал Мёрчисон с типично американской добродушно-снисходительной убежденностью.
— Господи, почему же? — произнес Том не менее добродушно.
— Я понимаю, все это, может быть, несколько бесцеремонно с моей стороны. Но я видел ваши ранние работы в Филадельфии. Вы, мистер Дерватт, я сказал бы…
— Зовите меня просто Дерватт. Мне так больше нравится.
— Вы, Дерватт, такой плодовитый художник, что, мне кажется, могли бы и забыть… не вспомнить какую-то из своих картин. Безусловно, “Часы” написаны в вашей манере, и тема типична для вашего… мм…
Джефф, который так же, как и Эд, внимательно слушал Мёрчисона, воспользовался паузой.
— Но, мистер Мёрчисон, ведь картина была прислана из Мексики вместе с другими работами Дерватта. Он всегда отправляет нам две-три картины одновременно.
— Да. На “Часах” указана дата — той же черной краской, какой сделана подпись Дерватта. Три года назад. — Мёрчисон перевернул полотно обратной стороной и продемонстрировал им всем подпись и дату. — Я отдавал картину специалистам, чтобы они удостоверили их подлинность. Так что, видите, я все проверил очень тщательно, — сказал Мёрчисон, улыбаясь.
— Тогда я не совсем понимаю, в чем проблема, — сказал Том. — Если на картине моим почерком указано, что я писал ее три года назад, то, значит, это было в Мексике.
Мёрчисон посмотрел на Джеффа.
— Мистер Констант, вы говорите, что “Часы” были высланы вам одной партией с двумя-тремя другими картинами?
— Да. И, по-моему, две другие имеются здесь на выставке, — их владельцы живут в Лондоне. Это “Апельсины” и… Ты не помнишь вторую, Эд?
— Может быть, “Видение птицы”?
По удовлетворенному кивку Джеффа Том понял, что это действительно так, — или же Джефф очень умело притворялся.
— Да, точно, — подтвердил Джефф.
— Там другая техника, — возразил Мёрчисон. — Там тоже есть фиолетовый цвет, но он получен за счет смешения красок. Эти две картины, о которых вы говорите, — подлинники, хотя и более поздние.
Тут Мёрчисон был не совсем прав. Обе они были подделками. Том очень осторожно почесал бороду, сохраняя невозмутимый и чуть насмешливый вид.
Мёрчисон перевел взгляд с Джеффа на Тома.
— Вы, конечно, можете обвинить меня в нахальстве, но, простите меня, Дерватт, мне все-таки кажется, что вашу работу подделали. Я даже больше скажу: готов спорить на что угодно, “Часы” писали не вы.
— Но, мистер Мёрчисон, — вмешался Джефф, — это же легко проверить…
— Показав мне квитанцию о получении определенного числа картин в определенное время? Полотна, поступившие из Мексики, и даже, возможно, не имевшие названия?
— Бакмастерская галерея — единственный официальный дилер произведений Дерватта. Вы купили эту картину у нас.
— Я все это понимаю, — сказал Мёрчисон, — и не обвиняю ни вас, ни Дерватта. Я просто говорю, что не верю в подлинность этой картины. Я не знаю, что произошло на самом деле. — Мёрчисон посмотрел на всех троих по очереди, несколько смущенный собственной горячностью, но не намеренный сдаваться. — Но я убежден, что художник не может вернуться к краске или сочетанию красок, которыми он когда-то пользовался, если он нашел им замену столь тонкую и вместе с тем столь существенную, как бледно-лиловый цвет в новых работах Дерватта. Вы не согласны, Дерватт?
Том вздохнул и прикоснулся к усам указательным пальцем.
— Я не знаю. Похоже, я не так подкован теоретически, как вы, мистер Мёрчисон.
Наступила пауза.
— Так как же, по-вашему, нам следует поступить, мистер Мёрчисон? — спросил Джефф. — Вернуть вам деньги? Мы будем только рады сделать это, потому что Дерватт только что удостоверил подлинность картины, а стоит она теперь, уж поверьте, гораздо больше десяти тысяч долларов.
Том надеялся, что американец согласится, но они не на такого напали.
Мёрчисон помолчал, сунул руки в карманы брюк и взглянул на Джеффа.
— Благодарю вас, но я хочу убедиться в своей правоте, а не получить деньги. И раз уж я нахожусь в Лондоне, где много истинных — может быть, даже лучших в мире — знатоков живописи, то я намерен показать “Часы” какому-нибудь эксперту, чтобы он сравнил их с бесспорными творениями Дерватта.
— Ну вот и хорошо, — дружелюбно отозвался Том.
— Большое спасибо, что согласились встретиться со мной, Дерватт. Я был искренне рад познакомиться с вами. — Мёрчисон протянул ему руку.
Том крепко пожал ее.
— Я тоже, мистер Мёрчисон.
Эд помог Мёрчисону упаковать картину и дал ему новую бечевку взамен разрезанной.
— Я смогу связаться с вами через галерею? — спросил Мёрчисон у Тома. — Скажем, завтра?
— Да, конечно, — ответил Том. — Они будут знать, где меня найти.
Когда Мёрчисон вышел, Джефф и Эд дружно и с огромным облегчением вздохнули.
— Ну и насколько это серьезно, по-вашему? — спросил Том.
Джефф разбирался в живописи лучше и потому ответил, с трудом подбирая слова:
— Я думаю, это будет серьезно, если он втянет в дело экспертов. А он это сделает. Пожалуй, в этой его идее насчет фиолетового цвета что-то есть. Это может послужить первым звеном, за которым потянется кое-что похуже.
— Почему бы нам не вернуться к тебе в студию, Джефф? — сказал Том. — Вы можете выпустить меня опять с черного хода, как Золушку?
— Да, конечно, — улыбнулся Джефф, — но сначала я хочу поговорить с Леонардом. Я приведу его, чтобы он взглянул на тебя.
Джефф вышел.
Гул в галерее стал тише. Том посмотрел на Эда, чье лицо было довольно бледным. “Я-то могу исчезнуть, а ты нет”, — подумал Том. Том расправил плечи и поднял руку, растопырив два пальца в виде знака “V”.
— Не вешай носа, Банбери. Прорвемся.
— Или же они нас… — Эд сделал неприличный жест, демонстрирующий, что с ними сделают.
Вернулся Джефф с Леонардом, невысоким и очень аккуратным молодым человеком в костюме в эдвардианском стиле [9] с бархатной отделкой и множеством пуговиц. При виде Дерватта Леонард залился счастливым смехом, и Джефф замахал на него руками.
— Это бесподобно, просто бесподобно! — сказал Леонард, оглядывая Тома с ног до головы с искренним восхищением. — Мне приходилось видеть неплохие спектакли, уж поверьте, но ничего похожего, — с тех самых пор, как я сам в прошлом году изображал Тулуз-Лотрека с подвязанными к спине ногами. — Леонард не мог отвести глаз от Тома. — Кто вы?
— Это, — сказал Джефф, — тебе знать не обязательно. Достаточно сказать…
— Достаточно сказать, — вставил Эд, — что Дерватт только что провел блестящую пресс-конференцию.
— А завтра Дерватт исчезнет, — прошептал Джефф, — вернется в Мексику… А теперь исчезни тоже, Леонард, — у тебя там есть дело.
— Чао! — сказал Том, приподняв руку.
— Hommage [10], — отвечал Леонард. Пятясь и кланяясь, он добрался до двери, где произнес: — Зрителей почти не осталось. И выпивки тоже.
