Lass mem Aug' den Abschied sagen,

Den mein Mund nicht nehmen kann! [48]

Том вздрогнул, услышав, как захлопнулась дверь автомобиля. Кто-то приехал. “Бернард вернулся на такси”, — подумал Том.

Но это была Элоиза.

Она стояла, роясь в кошельке, и ветер развевал ее длинные белокурые волосы.

Том кинулся к дверям и распахнул их.

— Элоиза!

— А Тоом!

Они обнялись. “А Тоом! А Тоом!” Он уже привык к такому произношению его имени, и в устах Элоизы оно ему даже нравилось.

— Ты такая загорелая! Давай я рассчитаюсь с этим парнем. Сколько ты ему должна?

— Сто сорок франков.

— Вот мошенник! Из Орли это… — Том не стал заканчивать фразы, даже по-английски, и уплатил водителю. Помочь с багажом тот не вызвался.

Том отнес вещи Элоизы в дом.

— Ах, как хорошо дома! — произнесла Элоиза, раскинув руки. Она швырнула на диван большую сумку из ковровой ткани греческого изготовления. На Элоизе были коричневые кожаные сандалии, розовые расклешенные брюки и американский морской бушлат. Интересно, где она его раздобыла, подумал Том.

— Дома все нормально. Мадам Аннет отдыхает у себя в комнате, — сказал Том, переходя на французский.

— Просто жуткая поездка! — воскликнула Элоиза, плюхнувшись на диван и закуривая сигарету. Ей требовалось несколько минут, чтобы перевести дух с дороги, и Том решил тем временем отнести ее чемоданы наверх. Элоиза завопила, когда он ухватился за один из них: там было что-то, предназначавшееся для первого этажа, и он взял другой. — Слушай, тебе обязательно надо разыгрывать из себя расторопного американца?

— Да. — А что ему еще делать? Стоять над ней и ждать, пока она придет в себя? Он отнес все в ее комнату.

Когда он вернулся, в гостиной уже была мадам Аннет, и они с Элоизой говорили о Греции, о яхтах, о домике в какой-то рыбацкой деревушке, где Элоиза останавливалась. Исчезновение Мёрчисона они еще не успели обсудить. Мадам Аннет не чаяла души в Элоизе, потому что любила прислуживать, а Элоиза любила, когда ей прислуживают. Есть Элоиза отказалась, но согласилась, по настоянию мадам Аннет, выпить чая.

Затем она рассказала Тому об отдыхе на “Греческой принцессе”, как называлась яхта, принадлежавшая оболтусу по имени Зеппо. Это имя всегда напоминало Тому о братьях Маркс [49]. Том видел фотографии этой волосатой обезьяны, чье самомнение, насколько мог судить Том, было ничуть не ниже, чем у крупных греческих акул-судовладельцев, а между тем Зеппо был всего лишь сыном какого-то мелкого хищника, промышлявшего недвижимостью и выжимавшего соки из своих служащих, в то время как из него, как утверждали Зеппо и Элоиза, выжимали соки фашистские полковники. И все же он делал неплохие деньги, позволявшие его сыну болтаться по морю на яхте, кормить рыб икрой и наполнять палубный бассейн шампанским, которое перед купанием нагревали.

— Надо было спрятать шампанское от таможенников, — объясняла Элоиза, — вот Зеппо и вылил его в бассейн.

— А с кем Зеппо спал? С женой американского президента?

— С кем попало, — с отвращением ответила Элоиза по-английски и выпустила струю дыма.

Том знал, что не с Элоизой. Элоиза порой бывала кокетлива, но Том был уверен, что после их женитьбы она не спала ни с кем, кроме него. И уж во всяком случае не с этой гориллой Зеппо. На это Элоиза никогда не согласилась бы. Если верить слухам, Зеппо обращался с женщинами по-скотски. Правда, Том считал — хотя и не осмеливался высказывать свое мнение женщинам, — что если уж женщина пошла на это ради бриллиантового браслета или виллы на юге Франции, то жаловаться после этого ей не на что. Элоиза, казалось, была в основном раздражена из-за женщины по имени Норита, которая ревновала к ней какого-то мужчину, пытавшегося за Элоизой ухаживать. Том слушал этот женский вздор вполуха, думая в это время, под каким соусом поднести Элоизе кое-что из новостей, чтобы они не слишком расстроили ее.

К тому же он ожидал, что в любую минуту на пороге появится изможденная фигура Бернарда. Он медленно расхаживал по комнате, поминутно взглядывая на дверь.

— А я был в Лондоне, — сказал он.

— Да? И как съездил?

— Я привез тебе кое-что. — Он сбегал наверх (его лодыжка чувствовала себя гораздо лучше) и принес брюки с Карнаби-стрит. Элоиза тут же примерила их в столовой. Брюки оказались ей впору.

— Они мне ужасно нравятся! — сказала она, потискав Тома и поцеловав его в щеку.

— Кроме того, я привез из Лондона некоего Томаса Мёрчисона. — Том рассказал ей о его таинственном исчезновении.

Элоиза ничего не слышала об этом. Он сообщил ей о подозрениях Мёрчисона насчет подлинности “Часов” и добавил, что, по его убеждению, никто картины Дерватта не подделывает, и потому он, как и полиция, недоумевает, куда мог деться Мёрчисон. Элоиза не имела представления ни о подделках, ни о том, что ее муж получает от “Дерватт лимитед” ежегодный доход в размере двенадцати тысяч долларов — примерно столько же, сколько и от ценных бумаг, доставшихся ему в наследство от Дикки Гринлифа. Деньги Элоизу интересовали, но откуда они поступают, ее не заботило. Она знала, что средства, выделяемые ее отцом, составляют примерно половину их семейного бюджета, но никогда не кичилась этим перед Томом, и он знал, что этот вопрос ее не волнует. Это тоже была черта, которую он ценил в Элоизе. Том сказал ей, что “Дерватт лимитед” настояла на том, чтобы он получал небольшой процент от их доходов, потому что он помог организовать им дело несколько лет назад, еще до встречи с Элоизой. Деньги перечислялись ему через нью-йоркскую фирму, занимавшуюся продажей художественных материалов под маркой “Дерватт”. Часть денег Том инвестировал в США, а другая часть пересылалась во Францию и переводилась во франки. Глава этой фирмы знал о том, что Дерватта не существует, а его картины подделываются.

— И еще одно, — продолжал Том. — Тут у меня пару дней гостил Бернард Тафтс — ты, по-моему, никогда его не встречала, — и как раз сегодня он забрал свои вещи и куда-то отправился. Я не знаю, собирается он вернуться или нет.

— Бернард Тафтс? Un Anglais? [50]

— Да. Я не очень хорошо его знаю. Так, друг моих друзей. Он художник, а сейчас он расстроен из-за ссоры со своей подружкой. Возможно, он уехал в Париж. Я решил сказать тебе о нем на случай, если он вернется. — Том рассмеялся. Он все больше проникался уверенностью, что Бернард не вернется. Может быть, он взял такси до Орли и отправился первым же рейсом обратно в Лондон? — И еще одна новость: мы приглашены завтра на обед к Бертленам. Они будут в восторге, что ты вернулась. Ох да, чуть не забыл: у меня был еще один гость, Кристофер Гринлиф, кузен Дикки. Пробыл здесь дня три. Ты не получила письма, где я о нем пишу? — Она не получила, так как отправлено оно было только во вторник.

— Моn dieu! [51] Ты, я смотрю, развлекался вовсю, — произнесла Элоиза с забавной ревнивой ноткой в голосе. — А по мне ты скучал?

Том обнял ее.

— Я скучал по тебе, очень.

Вещь, которую Элоиза привезла для украшения гостиной, оказалась приземистой и солидной вазой с ручками. На ней были изображены два черных быка, выставивших рога друг против друга. Ваза была довольно красива, но Том не спросил, дорогая ли она и старинная ли, потому что в данный момент ему было не до того. Он включил проигрыватель и поставил “Времена года” Вивальди. Элоиза пошла к себе распаковываться и принимать ванну.

К половине седьмого Бернард не появился. Том чувствовал, что он в Париже, а не в Лондоне, но это было лишь его субъективное ощущение, и полагаться на него было нельзя. Ужинали они дома, и во время ужина мадам Аннет рассказала Элоизе об английском джентльмене, который приезжал утром справиться насчет мсье Мёрчисона. Элоиза слушала ее с интересом, но довольно вялым, и было видно, что она не обеспокоена. Гораздо больше ее интересовал Бернард.