В ОГНЕВОЙ ВЗВОД
В огневых взводах не хватало людей, и вскоре капитан снова отрядил меня в орудийный расчет Поливанова. В глубине души я был рад этому решению. Разведка, конечно, дело нужное, но мне хотелось видеть врага через прицел орудия. Да и скучал я по своему расчету — сам себе удивлялся, когда это я успел привязаться к этим ребятам.
— Расскажи что-нибудь! — потребовал Леша Пчелкин, когда выпал свободный час.
— О чем тебе рассказать? О том, что ближе к нам, или о том, что дальше?
Он смотрел на меня так, словно чуял подвох, и, удостоверившись, что я настроен серьезно, сказал:
— Расскажи о том, что дальше.
Я молчал с минуту, мысленно пробегая страницы книг с обгоревшими переплетами. Они мелькали передо мной как наяву, словно я снова попал в библиотеку. И вдруг одна из страниц застывала неподвижно, и я снова прочитывал ее, теперь уже вслух. Останавливался и спрашивал Пчелкина, знает он это или нет. А он, конечно, никогда не видел такой библиотеки, и ему не приходилось читать обгоревших книг той первой военной зимой…
— Хочешь, расскажу, как ирокезы строили небоскребы и мосты?
— Расскажи… А кто эти… ирокезы?
— Индейцы, краснокожие, слыхал?
— Слыхал. Ну и как они строили?
— Есть небоскреб в Америке, больше ста этажей. Так вот, они работали без спасательных поясов.
— И не страшно?
— Не боятся они высоты. Они половину всех мостов там построили.
— В Америке?
— На северо-востоке. Они живут у Великих озер… Я читал как они карабкались по железному каркасу, зажав щипцами раскаленные заклепки. А каждая заклепка в килограмм.
— И много их там, ирокезов?
— Сейчас мало осталось. Купера не читал?.. Их истребили.
— Жаль, хорошие летчики были бы.
— Летчики из них получились бы что надо.
Я задремал, закончив нехитрый рассказ, но Пчелкин растормошил меня, и я рассказал ему с серьезным видом об автомобиле с помятым взрывом радиатором, который после второй бомбежки выправился совершенно.
— Да ну? — тихо удивился Пчелкин. — Сочиняешь! Расскажи еще что-нибудь. Только правду.
Я рассказал ему о термитах, которые выращивают грибы. Они вспахивают и боронуют свой огород лапками, удобряют его остатками растений. Когда почва готова, термиты сажают через правильные промежутки кусочки грибницы.
— Как люди, — заметил Леша.
— А есть муравьи портные. Для постройки гнезд они сшивают листья деревьев.
— Хорошо живется разной твари… — задумчиво пробормотал подсевший к нам Поливанов.
* * *
За нашими плечами — бои и тяжелые, долгие переходы, но бодрость Пчелкина, какое-то душевное его здоровье удивляли… Поздно вечером я видел его у речки. Он вел в поводу коня. Медленно, как-то смиренно вел его, и красно-чалый конь шел за ним уступчиво, бережно переступая усталыми ногами, опустив голову. Повод ни разу не натянулся, конь осторожно нюхал воду, но не ступал в нее, ждал… Они вместе вошли в реку, и темные струи раздались перед конским крупом и ленивой, невысокой волной набежали на берег — от нее шелохнулись тростники и заводи.
Они поплыли на тог берег. Пчелкин нырнул, а конь обеспокоенно косил глазом. Но тотчас успокоился, как только показалась над водой голова Пчелкина и он снова заработал руками Они вышли на другой берег, и вдруг все переменилось: они побежали по берегу — сначала человек, за ним конь. Послышались ржание, звонкое, веселое ржание коня, глухие удары его копыт и снова тихое, протяжное ржание… А человек крикнул что-то веселое, что-то похожее на «огой!» или «оэй!». И конь припустил так, что далеко оставил за собой человека, и, поняв оплошность, остановился и стоял, повернув назад голову. Человек приблизился к нему, и они снова побежали, но теперь они были связаны поводом, и конь бежал впереди, как будто это он вел человека в поводу…
— Гей! Гей! — кричал человек и бежал вслед за ним; оба промелькнули в прибрежных кустах; красно-чалый конь был похож на быструю тень. И человек, светлое продолговатое пятно, летел за ним так быстро, так резво перебирал ногами, что я не успевал ловить мелькание странной группы в темневшей ночной зелени…
— Оэй! — донеслось до меня издалека.
— И-и-и! — задрожал воздух от ржания. Оно было пронзительным и еще более веселым, чем когда конь увидел другой берег.
Они ушли дальше от берега, так что я теперь не видел их. Только слышал человеческий крик: «Оэй!», конь отзывался: «И-и-и!»
* * *
Фонарь «летучая мышь» на железном крюке, густые тени, яркое пятно света над картой, бинокль, планшет на столе, охапка зеленых веток в ведерке на полу. За столом — замполит батареи лейтенант Иван Драгулов, бойцы сидят на низких, наспех сколоченных чарах. Идет разговор.
— А что пишут в газетах? — раздается заинтересованный голос.
— Да вот пишут, что Гитлер малость напутал, объявил, что под Орлом и Белгородом не немцы первыми перешли в наступление, а Красная Армия.
— Хитрит, бандюга. Карты путает.
— Зачем это нужно ему? — спросил сержант Поливанов. — Какая от этого выгода?
— А Гитлер жаждет триумфа, компенсации за Сталинград. Сам рассуди: под Курском он бросил против нас не один десяток дивизий, в том числе немало танковых, перебросил из Западной Европы самолеты, а потом подумал-подумал, да и решил подороже продать свои первые успехи: мол, Красная Армия перешла в наступление, а он, Гитлер, не только сумел оборону удержать, но и перехватил инициативу.
— Трудно было там… на Курской дуге.
— Да уж не сладко.
— Газеты пишут об артиллеристах, отбивающих атаки «тигров». По бронированным зверям вели и ведут огонь прямой наводкой, драться приходилось и в окружении, пока не подходили наши. Сейчас совсем другое дело в смысле обстановки, — пояснил Драгулов. — Теперь немец бежит, и я думаю, артиллеристы за ним все же поспевают. Как вы думаете?
— Да уж не отстанем теперь до Берлина, — раздался уверенный голос.
— Танкистам нашим тоже нашлась там работа. Командир танкового взвода лейтенант Бессаробов на своей тридцатьчетверке за один только день уничтожил три фашистских «тигра».
— Не могут немцы теперь так воевать, как раньше, факт.
— А вот что я вам расскажу об одном нашем летчике… Фамилия его Горовец. На своем истребителе он атаковал двадцать вражеских бомбардировщиков. Запомните: двадцать! И сбил за каких-нибудь полчаса девять из них. Никто еще в одном бою не сбивал девять самолетов. Достойный пример и для нас, артиллеристов.
— А сам Горовец? Жив?
— Погиб в этом бою. И показал тем самым, как погибает настоящий человек.
— Может, скоро наша очередь. Будем наконец наступать. Сидим здесь в обороне…
— Всему свое время К тому же в обороне не легче, чем в наступлении.
— Это уж точно, не легче. О чем еще пишут?
— Союзники наступают в Сицилии. Сначала приземлились парашютисты, взяли плацдармы, потом началась переброска частей на планерах.
— На планерах над морем? Неужто осилили?
— Самолеты буксировали эти планеры почти до острова.
— Чудно как-то все…
— Да пусть хоть так помогают!
— Пора бы им настоящий второй фронт открыть!
Кто-то заботливо протягивает Драгулову газетный лоскут.
— Пишут еще о тех, кто в войне не участвует, но в мыслях идет намного дальше Наполеона. Есть ведь и такие. Польский министр Мариан Сейда заявил, что он за федерацию народов Европы, начиная с Литвы через Польшу, Чехословакию, Венгрию, Румынию и до самой Югославии и Болгарии. На что это похоже, Пчелкин, как по-твоему?
— Делить шкуру неубитого медведя, вот на что это похоже, товарищ лейтенант.
— Нет, Пчелкин, ошибаешься. Это посерьезней. Министры сидят в Лондоне, далеко от Польши, и хотят… Чего они хотят, Долина?
— Чужими руками жар загребать…
— Нет, брат. Тоже неточно. Им только рук чужих мало. Они хотят, чтобы целые народы, и поляки тоже, отдавали бы жизни сынов своих и дочерей, а им достались бы места министров в этой новой федерации, и они поспешат туда в белых манишках после того, как затихнут выстрелы. Ясно?