– Угу. Голова садовая.

– Но разве ты не рад, что мы разрешили ему остаться?

– Бабки есть бабки, – изрек Деменсио.

– Он, поди, свихнулся. Совсем с катушек съехал.

– Может, и так. – Деменсио отвлекло появление Доминика Амадора, бессовестно косолапившего среди паломников. – Сукин сын! Раздобыл себе где-то костыли!

– Знаешь зачем? – спросила Триш.

– Да уж догадываюсь.

– Ага, он себе наконец просверлил ноги. Я слышала, заплатил мальчишке из автомастерской, тридцать, что ли, баксов.

– Псих, – сказал Деменсио.

Потом Доминик Амадор заметил его в окне и робко помахал заполненной «Криско» рукавицей. Деменсио не ответил. Триш спросила:

– Хочешь, прогоню его?

Деменсио скрестил руки:

– А это еще что – это кто, черт подери, такая? – Он указал на худую особу в белом платье с накидкой. Особа, держа в руках блокнот-планшет, с канцелярской деловитостью перемещалась от одного туриста к другому.

– Это леди с Себринг-стрит, – объяснила Триш. – Та, с Иисусом – Дорожное Пятно. Собирает подписи под петицией в дорожный комитет.

– Фига с два! Она обрабатывает моих клиентов!

– Нет, милый, штат хочет залить асфальтом ее святыню…

– Это моя проблема? У меня здесь свой бизнес.

– Ну хорошо.

Триш вышла из дома, чтобы сказать женщине пару слов. Деменсио всегда с подозрением относился к конкурентам – он предпочитал оставаться на шаг впереди. Его беспокоило, когда Доминик или остальные являлись и совали нос. Триш понимала. Махинации с чудесами – это вам не шутки.

А сомнительный спектакль с явлением газетчика сделал Деменсио раздражительнее обычного. Он мог справиться с гидравлическими неполадками плачущей статуи, но псих из плоти и крови – совсем другое дело. До поры до времени лежащий и бессвязный Синклер привлекал массу посетителей. А если он совсем свихнется? Если его бессвязная тарабарщина превратится в неистовые тирады?

Деменсио волновался, что может потерять контроль над святилищем. Он тяжело сел и уставился в аквариум, где дожидались завтрака некрашеные черепашки. Джолейн Фортунс звонила и справлялась о вонючих маленьких уродцах, и Деменсио сообщил, что все сорок пять живы-здоровы. Он не стал говорить ей про аферу с апостолами. Джолейн пообещала через несколько дней быть дома и забрать своих «драгоценных деток».

Это для меня они драгоценные, подумал Деменсио. Я должен выдоить из них все, что можно.

Когда Триш вернулась, он сказал:

– Давай и остальных доделаем.

– Кого?

– Их. – Он кивнул на емкость.

– Как это?

– Больше раскрашенных черепах – больше денег. Представь, как счастлив будет Мистер Перерожденный. – Деменсио взглянул в окно. – Чокнутый придурок похоронит себя под этими чертовыми тварями.

– Но, милый, апостолов всего двенадцать, – сказала Триш.

– А кто сказал, что должны быть только апостолы? Найди-ка ту Библию. Нам нужно еще тридцать три святых. Практически все подойдут – Новый Завет, Ветхий Завет.

Как Триш могла отказаться? Инстинкты мужа в таких делах неизменно оказывались верны. Собрав кисти и баночки с краской, она показала Деменсио первую полосу «Реджистера», который дали ей Джоан и Родди.

– Не этот малый укатил с Джолейн в Майами?

– Ага, только он не умер. – Деменсио саркастически Щелкнул по газете пальцем. – Когда она звонила сегодня утром, этот парень Том был с ней. В какой-то телефонной будке в Киз.

– В Киз!

– Да, но не говори ничего нашему любителю черепах.

Еще не время.

– Пожалуй, ты прав.

– Если он узнает, что его человек до сих пор жив, может прекратить молиться. А нам этого не надо.

– Это точно.

– Или завязать с этими его ангельскими голосами.

– Языками. Говорением на языках, – поправила Триш.

– Не важно. Врать не буду, – сказал Деменсио, – этот чокнутый шизик полезен для бизнеса.

– Ни слова не скажу. Смотри, про него пишут в той же статье.

Деменсио проглядел первые несколько абзацев, пытаясь одновременно открыть бутылку растворителя.

– Видишь? «Помощник заместителя ответственного редактора по очеркам и разделу "Стиль"». Это еще что за должность, черт возьми? Ха, не удивительно, что он катается в грязи.

Триш вручила ему букет кисточек.

– А что скажешь про футболки со Святыми Черепахами? И может, брелки для ключей…

Ее муж поднял глаза.

– Да! – сказал он с первой улыбкой за день.

Когда до Тома Кроума дошла очередь в телефоне-автомате, он позвонил родителям на Лонг-Айленд и велел не верить тому, что они увидят в газетах.

– Я живой.

– Вместо чего? – спросил его отец.

«Ньюсдей» поместила статью не в спортивном разделе, поэтому старик Кроум ее не увидел.

Том кратко описал поджог, проинструктировал своих о возможных будущих расспросах прессы, потом позвонил Кэти. Он был по-настоящему тронут, услышав, что она плачет.

– Ты бы видел первую страницу, Томми!

– Ну, все не так. Я в порядке.

– Слава богу. – Кэти шмыгнула носом. – Артур тоже твердит, что ты умер. Даже купил мне кулон с бриллиантом.

– На похороны?

– Он думает, будто я думаю, что он имеет отношение к твоему убийству – как я и думала до этого момента.

– Я думаю, он и сжег мой дом, – сказал Кроум.

– Не он лично.

– Ты поняла, о чем я. Труп в кухне – вероятно, его помощник, верный, но неосторожный.

– Чемп Пауэлл. Мне так кажется, – уточнила Кэти. – Том, что мне делать? Я не могу спокойно видеть Артура, но, честно говоря, я не верю, что он собирался причинить кому-то вред…

– Собирай вещи и езжай к матери.

– И бриллиант по правде красивый. Одному богу известно, сколько он стоит. Так что, знаешь, какая-то часть Артура хочет быть честной…

– Кэти, мне надо идти. Пожалуйста, никому ни слова, что говорила со мной, ладно? Сохрани пока все в тайне, это важно.

– Я так рада, что с тобой все хорошо. Я так молилась!

– Вот и продолжай, – сказал Кроум.

Было яркое и ветреное осеннее утро. Небо безоблачное, полное чаек и крачек. Море волновалось, но не штормило – типично для мертвого сезона между Днем благодарения и Новым годом, пока все туристы еще на Севере. Для местных то было особое славное время, несмотря на упадок выручки. Многие капитаны-перевозчики даже не загоняли судна в доки: вероятность неожиданных заказов была слишком далека.

Джолейн Фортунс задремала в машине. Кроум дотронулся до ее руки, и она открыла глаза. Во рту пересохло, в горле першило.

– Эххх, – сказала она, потягиваясь.

Кроум вручил ей чашку кофе:

– Доброе утро.

– Где наши мальчики?

– Все еще в грузовике.

– Как думаешь, они кого-то ждут?

– Не знаю. Они мотались туда-сюда, разглядывали лодки.

Щурясь от яркого света в лобовое стекло, Джолейн нашарила солнечные очки. Она увидела на противоположном конце пристани красный «додж», припаркованный у двери в магазин снастей.

– Опять в инвалидной зоне?

– Угу.

– Засранцы.

Они решили, что человек за рулем, должно быть, Бодеан Геззер – это имя значилось в удостоверении, согласно источнику Тома в дорожном патруле. Несмотря на дыры от пуль, отличное состояние машины говорило о владельце, который не стал бы мимоходом одалживать ее убегающим бандитам. Том и Джолейн до сих пор не знали имени компаньона Геззера, того типа с хвостом и больным глазом.

А теперь новая загадка: третий человек, которого вдруг высадили на дороге во тьме среди ночи, – Джолейн и Том наблюдали со стоянки видеомагазина, куда заехали, чтобы переждать. Что-то в поведении третьего казалось Джолейн знакомым, но в серо-синей темноте черты его лица были неразличимы. Фары проезжающих машин выхватывали печально бредущую полноватую фигуру. К тому же – австралийская шляпа-сафари.

Этим утром на пристани его не было и следа. Кроум не понимал, что это значит.

Джолейн спросила, позвонил ли он своим.