Правда, справедливости ради следует признать, что не он начал обострять отношения. Поскольку Лиутпранд однажды уже исполнял дипломатическую миссию в Константинополе в качестве посланца от маркграфа Беренгара и в ранге простого диакона был хорошо принят греками, он рассчитывал, что теперь его, уже епископа и уполномоченного представителя могущественного императора, встретят еще более радушно. Однако он обманулся в своих ожиданиях. Мало того что в порту ему пришлось долго стоять под проливным дождем, ожидая встречающих, так еще его заставили идти пешком до отведенной ему резиденции. Обидчивый Лиутпранд истолковал это как нанесение обиды не столько ему лично, сколько Оттону I, послом от которого он прибыл. Правда, расстояние, которое тогда пришлось ему преодолеть пешком, было невелико, судя по тому, что из его резиденции была видна гавань, но все равно эта прогулка противоречила дипломатическому протоколу и должна была расцениваться как неуважение к послу и его государю. Император Никифор и не отрицал этого, в личной беседе признавшись Лиутпранду, что охотно принял бы его милостиво и с почетом, но политика Оттона I не позволяет ему поступить подобным образом. Более того, он назвал Лиутпранда шпионом.
Причиной, по которой Никифор отнесся к нему с недоверием, явилось предшествующее посольство Доминика, опрометчиво обещавшего ему, что германский император не будет никоим образом причинять Византийской империи ущерба; между тем теперь Оттон I присвоил себе императорский титул и претендовал на византийские провинции. Получалось, что или Доминик был лжецом-клятвопреступником, или же Лиутпранд не признает правду. В еще более неловкое положение поставило его прибытие посланцев от папы римского, доставивших письмо, в котором Никифор именовался как «император греков», а об Оттоне I говорилось как о «римском императоре». Папские легаты прибыли в Константинополь с той же целью, что и Лиутпранд Кремонский — для установления дружественных и родственных отношений между правителями двух империй, но из-за оплошности в тексте письма (впрочем, можно полагать, что это была сознательная формулировка, отражавшая приверженность папы идее Римской империи, воплощением которой для него являлся Оттон I) едва не испортили все дело. Византийцы пришли в бешенство: для них был только один римский император, один всемирный правитель-космократор — их василевс. Послы папы еще легко отделались, будучи лишь брошенными в темницу (их даже не сочли достойными казни ввиду их невысокого общественного положения), но и Лиутпранда продержали в Константинополе почти как пленника четыре месяца. Наконец, ему позволили уехать, вручив два послания, одно для Оттона I, скрепленное золотой печатью (хрисовулом), а другое для папы римского с серебряной печатью.
О содержании послания, доставленного из Константинополя Лиутпрандом, мы не знаем. Можно предположить, что Никифор не пошел на прямой разрыв отношений с Оттоном I — об этом свидетельствует золотая печать на послании, которой удостаивались только наиболее уважаемые партнеры Византии. Возможно, греки продолжали придерживаться прежних условий, которые обсуждались в ходе переговоров: за порфирородную царевну Оттон I должен был уступить им лангобардские княжества, Равенну и Рим. Дешевле обошлась бы ему дружба с Византией без заключения династического брака: Фока требовал только свободу для Рима и сюзеренитет над княжествами Капуа и Беневент. Однако это были заведомо неприемлемые для Оттона I требования, поэтому он решил возобновить военные действия против византийцев. Это решение было принято еще задолго до возвращения Лиутпранда. Очевидно, у него была договоренность с Оттоном I, что его долгая задержка в Византии и отсутствие добрых вестей означают провал миссии. Именно так следует истолковывать слова Лиутпранда, сказанные им во время переговоров с греками, что его государь, если долго не получит от него вестей, обратит против них свой гнев. Впрочем, Никифор, очевидно, и не ждавший ничего хорошего от переговоров с Лиутпрандом (на наш взгляд, об этом свидетельствует присутствие тогда же в Константинополе посла от Адальберта, врага Оттона I, продолжавшего претендовать на власть в Италии), еще раньше вернулся к военному варианту решения проблемы. В июле, когда посла от немецкого императора еще не отпустили домой, он вызвал к себе представителя Адальберта и велел ему с многочисленным военным флотом отправиться в итальянские воды, что по праву могло рассматриваться как объявление войны. Примечательно, что в составе флотилии находились и два русских корабля.
Итак, военные действия на юге Италии возобновились. Отчет о посольстве, представленный Лиутпрандом Оттону I по возвращении из Константинополя, весь пропитанный враждебным отношением к грекам, фактически служил призывом к новой войне и оправданием ее. Это подстрекательское донесение задавало тон военной кампании Оттона I 969 года в Южной Италии. Сразу после Равеннского синода Оттон I выступил против греков, продвигаясь на юг по Адриатическому побережью. 31 октября он уже был в Анконе, где пожаловал дарственную грамоту в пользу наконец-то утвержденного Магдебургского архиепископства. 2 ноября Оттон I провел в присутствии многочисленных епископов, графов и других представителей знати судебное заседание в Фермо, на котором подтвердил грамотой независимость монастыря Сан-Кроче от епископа и его земельные владения. В тексте документа прямо говорится о намерении императора двинуться в Апулию, чтобы отобрать ее у греков и присоединить к своим итальянским владениям. Продвигаясь к намеченной цели, он совершил остановки в Альтерно и Пескаре, где были составлены дарственные грамоты в пользу его супруги, императрицы Адельгейд, причем ходатайствовал о пожаловании владений не кто иной, как их сын, император Оттон II.
Оттон I собирался овладеть Бари, важным в стратегическом и торговом отношении портовым городом на Адриатике, служившим яблоком раздора для греков, немцев и сарацин. Однако он натолкнулся на сильное сопротивление, поскольку город защищали не только сухопутные войска, но и флот, которого у него самого не было. Очевидно, здесь действовали те самые корабли, которые в июле вышли из константинопольской гавани. Сознавая невозможность захвата Бари, Оттон I ограничился тем, что разорил окрестности города. Более подробных сведений о событиях того похода нет. В источниках сохранилось упоминание только об одном примечательном происшествии: когда немецкое войско после неудачной попытки штурма Бари направлялось в Калабрию, 22 декабря 968 года между девятью и десятью часами утра случилось полное солнечное затмение, вселившее ужас в воинов Оттона I.
Император со своей свитой и войском в течение нескольких месяцев оставался на юге Италии. В Апулии он праздновал Рождество, а Пасху (11 апреля 969 года) в Калабрии. В этой еще не завоеванной и не покоренной стране он уже чувствовал себя господином: в грамоте, пожалованной 18 апреля близ Кассано в Калабрии, он говорит о себе, что по праву императора устанавливает законы и раздает приказы своим подданным, как калабрийцам, так и прочим итальянцам, равно как и немцам. Хотя в этом походе Оттона I сопровождал такой испытанный в боях союзник, как Пандульф Железная Голова, военные успехи были более чем скромны, что, очевидно, пытались компенсировать (или просто сорвать злость), опустошая страну грабежами и пожарами.
Видимо, убедившись в бесполезности продолжения этой кампании, Оттон I вскоре поворачивает назад и уже 28 апреля находится опять в Апулии, где жалованной грамотой благодарит своих союзников, каноников из Болоньи, служивших, несмотря на свое духовное звание, в его войске. 1 мая он прибыл в Бовино, где, продолжая вознаграждать преданное ему духовенство, подтвердил монастырю Каза Ауреа в Пескаре все его владения, права и привилегии и разрешил возводить укрепления (которые, как, очевидно, полагал, могли быть полезны и ему самому в случае возобновления военных действий) и иные постройки. Примечательно, что в тексте грамоты содержится фраза, уточняющая обстоятельства, при которых было совершено дарение: «К нам, возвращающимся из Калабрии, которую мы пытались подчинить своей власти…» В этих словах звучат и горечь от постигшей неудачи, но вместе с тем и напоминание самому себе о поставленной цели, хотя и не достигнутой на сей раз, но не отмененной. Затем он покидает территорию, ради которой вступил в борьбу с Византией, и уже 20 мая располагается лагерем в Романье, где по ходатайству эрцканцлера Италии, епископа Пармского Губерта, делает щедрые пожалования монастырю Асти. Однако наступление жаркого времени года вынуждает немцев переместиться еще дальше на север, и уже 26 июля Оттон I находится в своей резиденции в Павии, где, словно бы замыкая цикл дарений, совершает пожалование земель в пользу Магдебургского архиепископства, чем ознаменовалось и начало его экспедиции в Южную Италию в октябре предыдущего года.
