Затем я помню, что слетел с моего трясущегося стального насеста, сброшенный взрывной волной, и упал в песок позади танка, возле привязанного на буксире джипа. Кто-то из сидевших в джипе был ранен чем-то, отчего полетел и я, но оказалось — это была пустяковая ссадина, и мы все трое бросились к тросу, чтобы отцепить машину. Когда мы, наконец, ее отвязали, я послал ее вперед к полковнику и начал дубасить по металлическим бортам танка, чтобы заставить водителя оглянуться на меня.
Мы стояли прямо на самой середине единственной дороги, которая вела с берега, а вся лавина вторжения, казалось, громоздилась позади нас или, прорываясь сбоку, стремительно неслась за нашей машиной. Люди неуклюже бегали по отмели, тяжело переваливаясь под тяжестью своего снаряжения и оттого, что ноги вязли в песке. На всех нас были надеты подмышками, вокруг туловища, большие плоские, похожие на круглую кишку, резиновые спасательные пояса.
Проклятый водитель не мог услыхать меня из глубины танка. Танк был задраен наглухо. Докричаться к нему внутрь не было никакой возможности. Снаряды сыпались, то не долетая до нас, то перелетая через наши головы и взметая фонтаны песку. Затем вдруг раздался тонкий, высокий, пронзительный звук, и я только потом понял, что это заряд 88-мм орудия, — понял это уже потом, потому что, если вам случится услыхать его совсем близко, то ни думать, ни припоминать, что это такое, вам не приходится. Обычно вы, прежде чем успеваете что-либо сообразить, оказываетесь ничком на земле, — так молниеносно следует за этим звуком инстинктивное движение спрятаться. Но он, должно быть, пронесся куда-то очень далеко, так как я не могу припомнить, слышал я его взрыв или нет.
Затем последовало несколько ужасных минут, я вскочил и начал дубасить по танку, потом опять нырнул в песок, снова услыхав тот же звук. Никто уже не бежал мимо. Все затихло на отмели вокруг меня. Все лежали. Я только одно понимал, что, покуда мой танк будет торчать здесь, это орудие будет непрерывно палить, пока не попадет в него. Я вскарабкался на танк спереди и начал колотить по бронестеклу у водительской щели. Люк нерешительно открылся, и оттуда высунулась голова в футбольном шлеме. Я завопил ей в ухо: — Вон ко всем чертям поскорей отсюда! — Голова исчезла. Люк закрылся, и, наконец — наконец — наконец-то, мы сдвинулись с места.
Мы переползли через дюну. Под укрытием дюны со стороны моря длинный ряд людей копошился в песке, пытаясь устроить что-то вроде окопов. Я величественно восседал на спине моего танка, но управлять им не имел возможности. Он двигался по следам, которые шли впереди, затем вдруг водитель круто повернул и поехал вдоль внутреннего края дюны.
Здесь уже не было песчаных фонтанов. Слева от меня лежала лагуна, о которой я так много думал. Вода стояла тихо, неподвижно. За ней поднимались покатые холмы, одетые сочной зеленью, с купами деревьев среди лугов и лесом, вырисовывающимся на горизонте. Вдали, на расстоянии одной или двух миль, возвышалась над деревьями одинокая колокольня, которую я видел еще с моря.
Спустившись ярдов на сто вдоль берега лагуны, мы внезапно наткнулись на другие танки. Люки у них были открыты, танкисты стояли рядом и стаскивали с себя большие-большие пневматические баллоны, которые торчали у них сзади, словно турнюры. Эти баллоны составляли часть нашего непромокаемого снаряжения. Полковник — командир танкового отделения — и несколько сержантов стояли тут же и посмеивались.
Когда я сполз сверху и присоединился к ним, мой друг водитель круто повернул танк и раздавил пятигаллоновую жестянку с машинным маслом, которую сняли с другого танка. Меня с ног до головы окатило черной маслянистой жижей. Она капала у меня из ушей, стекала по носу. Все смотрели и хохотали. Нам было очень приятно стоять здесь, на солнечном берегу. И все это оказалось так просто.
Все это оказалось так просто, потому что произошла ошибка — и, насколько мне известно, одна-единственная во всей высадке — ошибка навигационного свойства. Дорога с берега, по которой мы перевалили за гряду дюн, не была принята в расчет при составлении плана высадки, потому что она была слишком на виду, и это вызывало сомнение в том, что она пригодна для использования. Можно было с уверенностью сказать, что это ловушка с проволочными заграждениями, минами и прочими сюрпризами. Высадка планировалась севернее дороги, но благодаря совершенно ничтожной ошибке в день вторжения весь участок высадки переместился на несколько сот ярдов южнее того, чем предполагалось. Таким образом, наш десантный участок, обозначенный на карте в красном секторе «Юта» буквой «Д», пришелся как раз против этой дороги. Первые же машины так прямо и поехали по этой дороге. Немцы не минировали и не охраняли ее. Очевидно, это был выход к морю, оставленный для населения.
За этим чудом номер один следовало чудо номер два. По ту сторону дюны, против этого проезда с берега, была построена на протяжении двух миль единственная искусственная дорога через затопленное пространство в глубь страны. Эту дорогу можно было видеть на наших аэроснимках. Однако никто при составлении плана вторжения не отважился рассчитывать на то, что дорога эта уцелеет после высадки первых отрядов, — так легко было ее разрушить. Если даже она не была минирована, достаточно было одного снаряда из полевого орудия, чтобы разворотить ее и привести в полную негодность. Однако в это утро, в день вторжения эта дорога — этот ковер, ведущий в рай материка, была в девственно-неприкосновенном виде. По-видимому, и эта дорога была оставлена либо для нужд местного населения, либо для того, чтобы снабжать немецкие пулеметные гнезда на отмели.
Полчаса спустя, когда мы, очистив наши танки от защитной густой смазки, двинулись колонной через этот настил, никто даже и не выстрелил в нас ни разу. Мы слышали, как палили орудия у подножья холмов, — их снаряды, пролетая над нами, падали на отмель, — но ни один немецкий командир не позаботился обстрелять этот драгоценный проезд. Проехав немного, мы обнаружили, что небольшая группа немцев пыталась остановить первый из танков-амфибий, которые пошли на них еще на рассвете. Трупы их валялись в грязи на краю дороги или торчали из воды у самого берега. Дорога была очень узкая, и на ней было два поворота. Один американский танк-амфибия на одном из поворотов сполз в воду и стоял, погрузившись почти наполовину. Он, по-видимому, не был поврежден, но команда бросила его и двинулась пешком. Мы не видели ни одного убитого американца, а между тем мы поднимались по склонам холмов со скоростью десяти миль в час.
Время близилось к полудню. И пока что никаких неприятностей не предвиделось. Мы были теперь очень близко от того места, откуда немецкие орудия били по берегу. Но нам было приказано не останавливаться и не, искать их, а держаться от них подальше. Где-то среди этих холмов находились американские авиадесантные войска, и для них, если они не погибли при сбрасывании, очень важно было получить наши танки в полной сохранности.
К тому времени как мы достигли колокольни, которую я заметил еще с нашего судна, верхушку ее уже успели чем-то сбить. Она стояла посреди маленькой деревенской площади, и тут я увидел совершенно поразительное зрелище: на краю дороги, огибавшей площадь, на углу валялся труп немецкого солдата, его столько раз переехало гусеницами танков, что он стал совершенно плоский, как фигурка из вырезной картинки, в буквальном смысле слова совершенно плоский. Рукава его серого мундира были раскинуты крестом, черные сапоги и ноги в них были так плоски и тонки, словно их вырезали из куска грязной картонки.
На площади стоял военный полисмен из пехотного полка высадившегося раньше нас. И он, не дожидаясь нашего вопроса, прямо указал нам на какой-то проход. За проходом шла открытая дорога, и мы снова загрохотали и покатили в глубь Франции. Мне казалось, что я узнаю эту дорогу. Через несколько миль должен быть перекресток, и поворот направо приведет нас к Сент-Мер-Эглиз. Мы не встретили ни друзей, ни врагов до этого перекрестка. Затем уже у самого перевала, под крутым гребнем холма? мы увидели одиночный американский танк. Экипаж его сидел возле него на дороге. Мы с полковником ехали теперь в нашей машине. Мы отделились от колонны и подъехали к танку. Командир танка сказал нам, что они высадились два часа тому назад, что когда они приехали сюда, какие-то пехотинцы велели им остановиться. Там что-то такое есть за холмом. Мы спросили, что именно. Сержант пожал плечами. Он ответил, что пехота ушла, но что его лейтенант явился сюда попозже и пошел оглядеть местность. В него чем-то пальнули, и он велел сержанту подождать здесь, пока не появится кто-нибудь еще.
