Английское адмиралтейство, представители которого находились в районе учения (задача по охране транспортов была возложена на британский военно-морской флот), установило, что транспорты были атакованы немцами еще на пути к месту назначения. Таким образом, войска, находившиеся на них, не имели возможности узнать, что им предстояло делать. Если бы немцы застигли их на обратном пути, каждый рядовой был бы так начинен "совершенно секретными" сведениями, что его стоило бы послать на опрос в Берлин.
Но что сталось с «биготными» офицерами? Представитель адмиралтейства при штабе Монтгомери доложил, что, согласно произведенному расследованию, торпедные катера не могли захватить пленных. Характерно для Монтгомери, а может быть, и для всякого офицера армии, что он не дал себя убедить и отдал приказ о новом расследовании. Совершенно случайно мне довелось принять в нем участие. Дело в том, что американские инженеры, занятые в учении, были из инженерно-десантной бригады, а я первый год своей военной службы провел в составе управления инженерно-десантных войск. В восемь часов утра я получил приказ сесть в штабную машину и попытаться разыскать какого-нибудь знакомого, своими глазами видевшего все, что произошло.
Проездив восемь часов, я отыскал-таки двух лейтенантов, наблюдавших всю картину с палубы того транспорта, у которого торпедой сорвало корму. Их рассказ существенно отличался от донесений адмиралтейства. Адмиралтейство считало, что немцы не могли взять пленных, потому что их катера, нанеся удар, пустились наутек от огня конвойных кораблей. Мои же лейтенанты сказали мне, что если конвойные корабли и вели огонь по катерам, то это происходило где-то за линией горизонта, ибо вблизи потопленных судов они ни одного конвойного корабля не видели. Погибшие транспорты шли непосредственно впереди и позади того, на котором находились мои знакомые. Суда пошли ко дну в огне взрывающихся боеприпасов. Катер, напавший на транспорт моих знакомых, первой торпедой сорвал у него корму, постоял неподвижно, покачиваясь на темных волнах, а потом имел наглость включить прожектор, осветивший головы людей, барахтавшихся в воде. Покружив среди них, катер, наконец, скрылся в темноте. Он, безусловно, имел возможность подобрать утопающих.
Когда эти и другие сведения дошли до главного штаба, там не на шутку всполошились, ибо за это время выяснилось, что без вести пропало около десяти «биготных» офицеров. Был день, когда в штабе Монтгомери серьезно обсуждалась необходимость изменить всю операцию, поскольку противник, как думали, был подробно осведомлен почти обо всех наших планах. Но случилось одно из тех чудес, какими богата война: сотни утонувших так и не были найдены, а трупы «биготных» офицеров нашли все до одного. Они всплыли на своих непромокаемых надувных куртках и были опознаны. А те пленные, каких немцы могли захватить, ошибочно считали, что вторжение пойдет по такому же плану, как в Сицилии и в Салерно. Тактика, которую мы избрали, еще оставалась тайной.
Эта тактика интересовала теперь всех будущих у частников вторжения от Монтгомери и Брэдли до солдат, потевших в учебных боях на севере Англии и штурмовавших натурмакеты германских укреплений. Плевать было теперь на стратегию. Нужно было переправиться на материк и закрепиться там. Плевать на высокую политику и неважно, кто чем будет командовать, плевать на все на свете, только бы добраться до дюн Нормандии!
Каждому было предопределено свое место в сложнейшей процедуре посадки на суда. В этом можно было убедиться, глядя с воздуха на «колбасы» и ряды крошечных палаток в яйцевидных лагерях.
"Колбасами" назывались участки, где сосредоточивались составные части войск вторжения, потому что на карте они имели форму колбас. Каждая из них занимала четыре-пять миль дороги и полей по обе ее стороны. В полях были разбиты лагери. Колбасы сползали, параллельно одна другой, с холмов почти до полосы низкого берега по всему южному побережью Англии.
В каждой колбасе было пять-шесть «яиц» — так называемых «постоянных» палаточных лагерей. В каждом лагере имелся небольшой штат охраны, своя кухня и столовая. Лагери были тщательно замаскированы, но все же с воздуха ряды палаток были хорошо видны, так что маскировка применялась главным образом с целью скрыть от противника, есть в лагере войска или нет.
В течение всей весны яйца и колбасы заполнялись и пустели, и снова заполнялись, так что даже в случае, если бы это движение было замечено с воздуха, окончательную подготовку к операции нельзя было бы отличить от репетиции. Войска проходили через колбасы, не располагаясь там надолго; при этом их обмундирование сдавалось для пропитки составом, делающим его непромокаемым, а постоянный персонал этих походных гостиниц кормил и обслуживал их во время короткого отдыха.
Движение гражданского транспорта вдоль всего южного побережья уже давно было запрещено, а в самые колбасы даже офицеры не имели права входить без особых пропусков. Когда в колбасах были войска, их перевозочные средства заполняли всю придорожную полосу. Машины жались друг к другу под каждым деревом, а на открытых местах прятались под маскировочными сетками. Приглядевшись к ним внимательно, можно было заметить, что их моторы и подвижные части покрыты толстым слоем консервационной смазки. Из каждой машины торчала временная труба, через которую дышал мотор.
Этот водонепроницаемый слой позволял машинам двигаться в воде, даже если она доходила до пояса водителю, но только на небольшие расстояния, потому что моторы быстро перегревались.
После переправы водонепроницаемый слой предстояло снять, как только будет преодолена первая, низкая полоса берега. Процедура эта требовала полчаса для каждой машины, сколько бы людей ни принимало в ней участия. Среди прочих удовольствий нам предстояло и это — очищать машины от водонепроницаемого слоя под огнем противника.
Во всем районе посадки на суда движение допускалось только в одну сторону, и были выпущены специальные карты с красными и синими сетями дорог. По одной сети войска спускались через колбасы к берегу, по другой поднимались обратно
Во время учений каждая машина проделывала полный круг; в день настоящей посадки им предстоял только путь до моря, а обратно должны были идти лишь санитарные машины с ранеными. Для приема их вокруг колбас уже расположились эвакопункты, госпитальные палатки, операционные под тентами, служба погребения. Проходя мимо них, войска видели, как там с утра до ночи моют и чистят, готовят скальпели и перевязочные материалы, чтобы встретить несчастье во всеоружии.
Позади госпиталей находились пункты снабжения, артиллерийские склады, ремонтные мастерские, пекарни и батальоны связи с огромными мотками медного провода, который вскоре протянулся через всю Францию.
Вся великая армия вторжения была налицо, собранная воедино с предельной точностью, как зубцы и колесики часового механизма. Вся она притаилась среди мягкой зелени девонширских холмов, такая аккуратная и мирная, так непохожая на грязную, неистовую орду, в которую она превратилась, когда ее бросили в бой на вражеский берег.
Думая об этом времени, вспоминаешь, как чисто было везде, какой у всех был подтянутый, опрятный вид, какие новенькие были машины. Тянувшиеся вдоль самого берега маленькие летние отели и курорты кишели пехотинцами в хаки и зеленых пилотках. Курортные домики не вмещали их. Из всех окон высовывались солдаты поглазеть на зрелище, участниками которого были они сами.
На холмах в лучших отелях с садами были кое-где устроены клубы Красного креста. Оттуда был виден весь берег с проволочными заграждениями и «ежами», и маленькие флотилии флота вторжения скользили из бухты в бухту, тренировались, репетировали. По дороге вдоль берега двигался поток машин; это не были машины первого эшелона, — те стояли, укрытые в своих колбасах, а просто транспорт, необходимый для повседневной связи и согласования.
Далеко в море едва заметными точками маячили сторожевые миноносцы. Ближе к берегу почти над каждым судном висел маленький аэростат воздушного заграждения, а позади на всех возвышениях теснились зенитки, и солнце поблескивало на бинокле наблюдателя, которым он медленно и неустанно обводил небо. Над головой плавно кружили истребители. А еще выше по временам протягивался белый след бомбардировщика: пока мы практиковались, эти уже работали.
