Примерь их, сказал Эдеварт, но тут же спохватился. Он понял, что платье на неё сейчас не налезет, и отложил его в сторону, потом бесцеремонно поднял Рагну со скамьи и надел на неё безрукавку.

О, эта безрукавка, как раз то, в чём она так нуждалась последние полгода, чтобы скрыть свою беременность! Она стояла в обновке и оглядывала себя; красивая безрукавка, отделанная шёлковым шнуром, какой здесь ни у кого не было, скрыла её полноту, казалось, будто Рагна уже родила. Если бы утром кто-нибудь сказал мне, что я получу такой подарок! — твердила она. Если бы кто-нибудь хоть намекнул мне об этом! Как была, в безрукавке, Рагна без сил опустилась на скамью.

Эдеварт: Гм! Значит, договорились, в следующую субботу. Я выйду ближе к ночи. Тогда я успею встретиться с ним в воскресенье и вернуться в понедельник рано утром.

И всё это из-за меня! — пробормотала она. Но теперь её как будто больше не занимало, что произойдёт вечером в следующую субботу, она думала только о безрукавке, о своём новом наряде, перед Эдевартом опять был ребёнок.

Пора готовить обед! — вспомнила она.

Но когда они поднялись на палубу, Рагна вдруг замолчала и несколько раз сплюнула за борт; она пыталась держаться, побороть недомогание, однако Эдеварт понял, что ей хочется вернуться на берег. Он бережно отвёз её на лодке к сараям.

Всё шло неплохо, Эдеварт занимался рыбой, питался всухомятку и пил кофе. В четверг утром к нему пришла бабушка Рагны и сообщила важную новость. Эта новость повергла Эдеварта в глубокое раздумье, и некоторое время он размышлял, не отменить ли задуманную поездку в Нурдвоген. Может, отказаться от этой поездки? Может, в ней уже нет надобности? Эдеварт думал, думал и наконец решил: никуда он не поедет! Однако в субботу вечером всё-таки сел в лодку и отправился в Нурдвоген. Добрался он туда уже ночью. В воскресенье утром Эдеварт поднялся на борт к шкиперу, но никакой драки на этот раз между ними не случилось, обе стороны проявили готовность прийти к соглашению. Поначалу дерзость Эдеварта заставила шкипера слегка побледнеть: что он себе позволяет, этот щенок! Эдеварт: Я приехал сюда не лясы точить, ребёнок уже родился. Шкипер засмеялся: Ребёнок? Какой ещё ребёнок? Шкипер был невозмутим. Езжай на берег, щенок! Эдеварт: Я приехал, чтобы получить для неё деньги, вы должны ей помочь хотя бы на первых порах. Убирайся к чёрту! — рявкнул шкипер. Однако Эдеварт не испугался. Шкипер рванул ворот рубахи так, что одна пуговица отлетела, дышать ему стало легче, но толку от этого было мало. В каюте на баке находился один человек, тоже бергенец, которому ни к чему было знать об этом деле, и шкипер не осмеливался говорить громко, чтобы не привлечь его внимания, он только процедил сквозь зубы: Ты и сам в тот вечер был не прочь побаловаться с ней, а теперь хочешь всё свалить на меня! Эдеварт бросил на него взгляд, жёсткий и гневный, как удар кулака. Шутки в сторону! — сказал он, еле сдерживаясь от гнева, на его побелевшем лице заходили желваки. Шкипер: Что ты за важная птица, что являешься сюда с такими требованиями?

Предупреждаю тебя, убирайся на берег подобру-поздорову! У меня на баке есть человек... Так и быть, я не стану сразу выпускать вам кишки! — крикнул Эдеварт. По я никуда не уйду, покуда не получу для неё деньги! Потише, крикун! — рыкнул на него шкипер. Тебя слышно даже в селении! Эдеварт, дрогнувшим голосом: Давайте зовите сюда вашего человека! Пусть послушает!

Именно этого шкипер и хотел избежать, любой ценой он должен был не допустить вмешательства своего земляка. Шкипер был не робкого десятка и мог бы сказать Эдеварту: Ладно, допустим, ты выпустишь мне кишки, а я что, по-твоему, буду сидеть и смотреть на тебя? Однако он не осмелился ещё больше разозлить этого сумасшедшего парня, который был готов позвать в свидетели кого угодно. Но и повторять без конца, что он тут ни при чём, что такого просто быть не могло, верно, парень сам виноват, а теперь решил всё свалить на него и что в любом случае ещё рано требовать от него помощи, ему ещё не предъявили никаких бумаг, он тоже не мог. Пожалуй, шкипер нашёл бы, что сказать. Но ему отнюдь не хотелось, чтобы к нему домой пришли эти проклятые бумаги от ленсмана, это был бы конец, тогда все узнали бы о его делишках, а главное, у него дома был кое-кто, кому ни в коем случае не следовало знать об этой истории! Положение было безвыходное, и шкиперу пришлось подчиниться обстоятельствам — он полез в карман. Прекратив перебранку, он протянул синенькую бумажку — пять далеров — и сказал, что на первых порах этого хватит. Они немного поспорили, и кончилось тем, что Эдеварт отправился домой с десятью далерами.

Дело сделано. Это был чертовски смелый поступок! Тем более что ребёнок у Рагны родился мёртвым.

Утром в понедельник Эдеварт пришёл на скалы, и женщины рассказали ему, как всё было. Он сделал вид, что ничего не знает. На бабушку Рагны можно было положиться, она вообще почти ни с кем не разговаривала, только кивала, слушая болтовню женщин, и занималась своим делом. Так, значит, ребёнок родился мёртвым? — спросил он у старухи. Да, и слава Богу, ответила она.

Эдеварта распирало от гордости, иначе и быть не могло, его мысли, слова и поступки словно обрели новый смысл; да, он с добрыми намерениями обманул шкипера в Нурдвогене, и сделал бы это ещё раз, если бы потребовалось, не след Рагне одной расплачиваться за то, в чём повинны были оба. Только бы она теперь с умом потратила эти деньги, а не пустила их на ветер! Бабушка сказала, что Рагна уже встала с постели и сегодня ходила в лавку.

На другой день Рагна пришла на скалы, чтобы работать вместо бабушки; она осунулась и побледнела, но в общем выглядела неплохо. Эдеварт поглядел на неё: да, выглядит она неплохо, но едва ли у неё хватит сил, чтобы работать, согнувшись в три погибели, и ворочать тяжёлую рыбу, к тому же она наверняка вчера устала, когда ходила в лавку. Он приказал ей отправиться на шхуну и приготовить обед, мальчишка отвёз её туда на лодке.

Ане Мария подошла к Эдеварту и шепнула: Ты мог бы позвать кого-нибудь другого. Рагна нездорова.

Эдеварт опешил: Не понимаю, о чём это ты? Да, она нездорова, поэтому я и поручил ей работу полегче — приготовить обед.

Молчи лучше про этот обед! — рассердилась Ане Мария. Я знаю, что у тебя на уме!

Эдеварт удивился: Ане Мария была очень бледна. Верно, она сама ещё не совсем оправилась от своего недуга, подумал он и не стал отвечать, чтобы не рассердить её ещё больше. Вскоре он заметил, что она плачет.

Много же перемен произошло в Поллене — появились душевнобольные, произошли всякие несчастья. В чужом месте Эдеварт и внимания бы на это не обратил, но здесь был его родной дом, и во времена его детства такого здесь не бывало, он не узнавал Поллена. Однако куда хуже было то, что полленцы, кажется, вознамерились напомнить ему, что значит жить дома. Он вернулся в Поллен умудрённым жизнью человеком, побывал в Бергене и всякое такое, вернулся на шхуне, груженной рыбой, вернулся с работой для всех, он вернулся сильным... а встретил только упрямство, сопротивление и неблагодарность, люди хотели работать на своих условиях, а не на его, они без конца ныли и жаловались. Как было понять, что у них на уме? Ане Мария, жившая в соседней усадьбе, совала свой нос в его дела, ему следовало выгнать её с работы, это было в его власти. Дайте только срок, в тот день, когда рыбу высушат и погрузят на шхуну, он покинет это место. А если будет штиль? Ну и что? Он и часа не станет ждать здесь ветра, в открытом море всегда есть ветер, он за любые деньги наймёт буксир, чтобы его вывели на фарватер, там-то уж ветер будет наверняка.

Рагна крикнула со шхуны, что обед готов, и Эдеварт махнул ей в ответ. Он не торопился, не поспешил на шхуну, нисколько, как-никак, а он шкипер, приедет, когда ему будет удобно. Одно то, что ему покричали: обед готов, уже было не по правилам; он придёт, когда часы покажут время, его дорогие карманные часы. Что они себе думают, эти люди!