Он вошёл в спальню и остановился у двери.

Кноффу требовался от Эдеварта сущий пустяк, о расчёте не было и речи. Как крупный делец, время которого на вес золота, Кнофф сразу взял быка за рога: Мне доложили из конторы, что вчера на твоё имя пришёл пакет.

Да, мне прислали непромокаемую робу, с удивлением ответил Эдеварт.

За чей счёт ты её заказал?

Я думал, она пойдёт в счёт аванса.

Аванса? Мы не говорили ни о каком жалованье, сказал Кнофф. И поскольку Эдеварт от удивления лишился дара речи, Кнофф продолжил: Покуда ты ждёшь тут настоящего дела, о жалованье можешь и не заикаться.

Но...

Ты и сам это понимаешь.

Я заплачу за робу, сказал Эдеварт.

Кнофф: Так у тебя есть деньги?

Эдеварт: Кое-что есть.

Вот и хорошо, сказал Кнофф. Жалованье и всякое такое... у тебя есть крыша над головой и кусок хлеба, этого довольно, покуда человек ждёт; здесь, собственно, для тебя работы нет. И пойми, я поступаю так не потому, что у меня нет денег, а потому, что у меня такое правило.

Эдеварт рассердился: Я работаю на вас не за кусок хлеба!

Кнофф, оторопев: Чего же ты хочешь? На носу зима, а тут у тебя, по крайней мере, есть надёжное пристанище.

Эдеварт: Я уеду.

Куда?

В Тронхейм, с первым же пароходом.

Кнофф помолчал, он хотел посильней натянуть вожжи. Ну что ж, езжай в Тронхейм. Но ведь у тебя нет там работы?

Есть, отрезал Эдеварт. И ушёл.

Он тут же сложил свои вещи, а пока укладывался, ему пришла в голову мысль вернуть Кноффу непромокаемую робу, она была новехонькая, неношеная, но тогда Кнофф решит, что у него нет денег, чтобы рассчитаться за неё.

Самое правильное было бы сбежать, прихватив робу с собой и не заплатив за неё. Август поступил бы именно так, он не стал бы дожидаться понедельника, чтобы заплатить в конторе такую пустяковую сумму. Эдеварт уже научился не слишком щепетильно судить некоторые свои поступки, но от мысли бежать отказался только по той причине, что его бегство могло иметь последствия: стали бы интересоваться, чем он занимался в этих краях, и выяснилось бы, что он жил у Лувисе Магрете.

Лувисе Магрете! Странно, что никто из Доппена за это время не побывал в лавке. Эдеварт ждал каждый день, даже спрашивал о них, но хозяев Доппена не видел никто. Лодочный мастер полагал, что Хокону Доппену просто стыдно смотреть людям в глаза, а может, за четыре года, проведённых в тюрьме, он скопил немного денег и всё необходимое привёз с собой из Тронхейма. Однако перед Рождеством Хокон с женой непременно явятся в лавку за покупками...

Не успел Эдеварт в понедельник расплатиться в лавке за робу и уже собирался уехать, как пришёл старший приказчик Лоренсен и передал от имени Кноффа, что с этого дня Эдеварт будет получать жалованье матроса на шхуне. Эдеварт всё ещё был сердит и, поблагодарив, отказался: когда ещё шхуна пойдёт на Лофотены! Он не хочет даром брать деньги Кноффа. Так ему и передайте.

Однако он всё-таки оставил в усадьбе свой мешок — за ним всегда можно вернуться. Взял лишь узелок с необходимой одеждой.

Середина ноября, а барк «Солнечная радость» уже вернулся домой и стал под разгрузку. Его рейс был короткий. Поскольку большая часть команды была из Тронхейма и жила в городе, Августу разрешили поселить Эдеварта на борту, друзья обрадовались встрече — у них нашлось что порассказать друг другу.

Пальцы Августа были унизаны золотыми кольцами, жилетку украшала золотая цепочка, он пренебрёг возможностью отправиться в Фусенланнет и оттуда повести шхуну на Лофотены — нет-нет, у него другие планы! Август напустил таинственность и не сказал, чем предполагает заняться, однако не скрыл от Эдеварта, что в скором времени надеется неслыханно разбогатеть. К примеру, через несколько дней в Левангере начнётся ярмарка...

И что ты там будешь делать?

Там? А вот увидишь!

И больше ни слова, однако махнул рукой в сторону палубы и дал понять, что у него на барке повсюду спрятаны сокровища.

Вечером Август достал из отсека восемь коробок с сигарами, завернул их в какое-то покрывало и поручил Эдеварту нести. Мы пойдём в город, сказал он, там есть одно место, где мы продадим их, но ты всё время должен молчать.

Они вошли в табачную лавку; похоже, Август уже бывал здесь, он поздоровался как свой человек и, к удивлению Эдеварта, почти перестал говорить по-норвежски, время от времени он произносил какие-то непонятные слова и объяснялся жестами. С помощью блестящего перочинного ножа он открывал коробку за коробкой, показывал свой товар и снова закрывал их. Отдав коробки, он получил деньги, небрежно сунул их в карман и сказал: Хотетьещё? Да! — ответили ему. И товарищи ушли.

Ты продал сигары? — спросил Эдеварт.

Пустяки, несколько коробок, ответил Август, мне хотелось немного помочь хозяину лавки.

На другой вечер он продал дюжину коробок в лавку колониальных товаров, Эдеварт сам отнёс их туда, сделку совершили в задней комнате — Август открыл коробки, показал сигары, предложил лавочнику понюхать их и протянул руку за деньгами: Хотетьещё?

Что ты им говоришь перед уходом? — спросил Эдеварт.

Хотите ли ещё, объяснил Август. Меня тут принимают за русского. Пошли быстрей, сегодня мы успеем ещё в одно место, благо, вечер тёмный.

Эдеварт отнёс другую дюжину коробок в маленькую табачную лавку, там за прилавком хозяйничала женщина. На полках были выставлены и бутылки с вином. Когда друзья вошли, она улыбнулась им и сразу провела в боковую комнату, где стояли софа и стол со стульями; хозяйке, высокой, крупной, бойкой и красивой женщине, было лет тридцать. Она угостила их вином; Август опять произнёс свои странные слова, но Эдеварт молчал. Оказалось, что в этот вечер хозяйка не может расплатиться за сигары, Август улыбнулся своей неотразимой золотой улыбкой и дал понять, что это ровно ничего не значит, ни-че-го, подождёт «до другой вечер». Перед уходом Август поцеловал хозяйку за дверью и, очевидно, о чём-то договорился с ней, показав на свои карманные часы и опять произнеся какие-то непонятные слова.

Почему ты выдаёшь себя за русского? — спросил Эдеварт.

Так они больше верят мне и считают, что совершают выгодную сделку, но это и на самом деле так. Я продаю сигары дешевле, чем другие поставщики, и товар у меня лучше, у меня просто превосходные сигары. Понимаешь, мне-то они обходятся совсем дёшево. Я покупаю сигары у рабочих, которые свёртывают их на табачной фабрике в Риге; разумеется, рабочие воруют их и потому отдают за те деньги, что я им предлагаю. К тому же я не плачу таможенных сборов. А должен бы!

Но почему ты заставляешь меня их носить?

А ты ещё не понял? Русский должен иметь слугу. Вот приедешь в Россию и увидишь, там ни один господин не понесёт даже самый маленький узелок. Для этого у них есть слуги. А если ноша большая, господин нанимает двух слуг.

Сколько же у тебя этих коробок с сигарами?

Август важно вскидывает голову: Осталось несколько сотен. Тысячу коробок я продал ещё до твоего приезда.

И кто же тогда был твоим слугой?

Август, опешив: Кем... ах, слугой! Никто, я просил своих покупателей, чтобы они сами приходили на барк за сигарами. А тебе что до этого?

Эдеварт, задумавшись: Да так, ничего. И ты решил разбогатеть, торгуя этими сигарами?

На это я не желаю отвечать, обиделся Август. Я тебе ещё не всё рассказал о своих делах. Но может, ты заработал больше, чем я? Покажи-ка, что у тебя есть?

У меня ничего нет.

Та-ак! Тогда почему ты хочешь поссориться со мной?

Поссориться? Эдеварт уже раскаивался в своих словах. Я тебе вот что скажу, Август, на всём побережье я никого не ставлю так высоко, как тебя. И если у тебя весь трюм набит грузом, который поможет тебе разбогатеть, я буду только рад, честное слово!

Они ещё долго говорили на своём удивительном нурланнском диалекте, употребляя много странных и неожиданных слов, их речь была совершенно неправильной, но прекрасно выражала их мысли. Август опять подобрел, ему больше ничего не мешало хвалиться, как прежде, он и сам диву давался, сколько успел за один этот рейс: Я прибыл в Россию, сошёл на берег и сумел сделать то, чего другому на моём месте ни за что бы не сделать, спроси хоть кого из команды!