Вот и договорились, продолжал Нурем. Кнофф не станет узнавать у других закупщиков, сколько они отдали за рыбу в такой-то или такой-то день, а коли и спросит, то наверняка получит от других шкиперов тот же самый ответ, потому что все шкиперы поступают так же, они-то меня этому и научили.

Ну, коли все так делают!.. Эдеварт сдался.

Всё будет хорошо, считал Нурем, этот пожилой, всеми уважаемый шкипер и состоятельный землевладелец. Нужно только договориться между собой и писать одну и ту же цену. А то, что их суда теперь разделятся и галеас пойдёт на запад, им только на руку, лишь бы цены на рыбу не слишком отличались одна от другой.

Перед уходом шкипер Нурем пожал руку своему дорогому молодому другу, и Эдеварт принял это как своего рода клятву в верности. А что ему ещё оставалось? Если он сообщит об этом плане хозяину, ему наверняка не поверят — Нурем уже давно работает на Кноффа, и с чего это Эдеварту быть лучше всех остальных, с чего он станет мешать самому себе? Ясное дело, Нурем хитрец, дружбу и гостеприимство, оказанное им Эдеварту, он использовал для того, чтобы втянуть его в свои махинации.

Таковы люди.

Наконец рыба пошла всерьёз и шла некоторое время; Эдеварт всё покупал и покупал, и благословенные шиллинги уютно чувствовали себя в потайном ящике стола, аккурат до середины марта, когда разразился шторм и остановил промысел. Штормовое предупреждение оставалось поднятым три дня.

Люди долго потом вспоминали тот шторм, погода на равноденствие словно сошла с ума, ветер сотрясал землю и перепугал людей. Началось с небывалого в тех местах затишья: всё словно вымерло, даже морские птицы молчали, мир походил на спеленатого ребёнка. Эта тягостная неподвижность была хуже всего, она не позволяла думать Ии о чём другом, людей давило это бессмысленное ожидание. На двенадцать часов миропорядок по какой-то причине нарушился, и одного этого сбоя было бы достаточно, чтобы души не выстояли, — но вот вздрогнул стебелек на дерновой крыше рыбацкой избушки, вздохнул ветер, тишина даёт течь, море опять оживает, вдали что-то возникает... что-то приближается, как шлейф, как шумный поток, приближается, приближается, вступает одна труба, её голос пробуждает другие трубы, звучат трубы, тромбоны и органы, они ревут, воют и неистовствуют. За два часа море превращается в белый ад.

Люди не пострадали, у них было двенадцать часов, чтобы спасти снасти и укрепить тросами крыши домов и рыбацких избушек. Третий день оказался самым тяжёлым, грохот моря не умолкал ни на минуту, месяц, бегущий среди туч, напоминал раскосый глаз. Наконец штормовое предупреждение сняли.

Только через неделю промысел начал налаживаться, отчасти в том была вина и самих рыбаков. Они пошли за рыбой на свои старые места, но там рыбы не было, прошли дальше в море — нет, пусто. Рыбаки снова стали искать её ближе к берегу, тут и нашли, она шла в море, оказалось, рыба пережидала шторм у берега. И снова недели две рыбаки брали большие уловы, Эдеварт покупал и покупал, шиллинги превращались в крупные купюры, которые ложились в бумажник.

На Пасху Каролус со всей артелью отправился домой, он хотел проведать жену, вдруг ей полегчало. Йоаким воспользовался случаем, чтобы переправить домой через Вест-фьорд свой невод. Эдеварт послал с ним отцу два далера из накопленных им денег. Ах этот отец, никогда-то он ничего не просил, лишь всякий раз, получая небольшую помощь, изумлённо качал головой!

Но Пасха прошла, а Каролус с артелью так и не вернулись. После праздников промысел возобновился, и Эдеварт опять стал скупать рыбу, однако и на седьмой день Пасхи Каролуса всё ещё не было в Скорвене. Что там дома стряслось? Эдеварт послал телеграмму, но ответ пришёл только на десятый день Пасхи; Йоаким телеграфировал, что загородил неводом залив Хоммельвикен, недалеко от Поллена, сельдь замечательная, и заперто её в заливе видимо-невидимо, несколько перекупщиков уже есть, соль и бочки тоже, этой зимой артель в Скорвен больше не вернётся. Низкий поклон...

Об этом случае писали и говорили — дар Провидения, послание Небес, сказочная удача.

Чёртов Йоаким, глаз у него оказался зорче, чем у других, к тому же никто, кроме него, не промышлял там сельдь; когда они, возвращаясь из Скорвена домой, шли мимо Хоммельвикена, Йоаким приметил птиц и фонтаны двух китов, направлявшихся к берегу. В минувшем году ему довелось быть на лове сельди, он узнал приметы и крикнул Каролусу, чтобы тот остановился. Поначалу Каролус воспротивился, он спешил домой к Ане Марии, но киты и птицы, они хоть какого нурланнца насторожат. И Каролус уступил. Они посовещались, действовать следовало незамедлительно. Как им удалось раздобыть в Нижнем Поллене четырёхвесельную шлюпку, как удалось набросить один конец невода на береговую скалу и изготовиться вовремя принять косяк — они и сами потом удивлялись. Киты и птицы шли за сельдью в глубь залива — только бы косяк не повернул назад! Йоаким, хозяин невода и глава артели, ждал решающего момента: он должен был рассечь косяк на две части и протянуть невод с берега на берег. Птицы были уже у них над головой, со всех сторон их окружала сельдь. Гребите! — крикнул Йоаким, и рыбаки налегли на вёсла. Они гребли среди сельди, которая шла в залив. Каролус счёл, что они отсекли слишком малую часть косяка, но Йоаким показал вперёд. Давай к берегу, прямо вперёд! — крикнул он. А то мы запрём и китов! Это было чудо, постепенно рассечённый неводом косяк разделился, и киты стали преследовать ту часть, которая снова повернула в море. Когда невод достиг другого берега залива, в запасе осталось ещё не меньше дюжины футов.

Залив был заперт, но люди трудились до вечера, пока не убедились, что всё сделано правильно. У них не было водяного бинокля, но они и так знали, что дно в заливе чистое и белое, они проверили два места, где сельдь могла бы просочиться, и, представляя себе огромную мощь косяка, усилили крепления на берегу. Теперь всё зависело от прочности невода!

Запор был поставлен, и артель надеялась на удачу. Староста Каролус и другие опытные рыбаки заключили, что, верно, тот же благословенный лофотенский циклон побывал и здесь и пригнал к берегу и сельдь и китов. В Поллене люди рассказывали всякие страсти про этот шторм, с небес доносился неслыханный доселе гул, такой силы шторма никто и припомнить не мог: одна женщина везла из леса дрова, так ветер свалил с ног и её и лошадь; крыши со многих домов унесло в море — неудивительно, что люди плакали, жались друг к другу и молились Богу. И неудивительно также, что Ане Мария, которая и до того была почти как дурочка, теперь помешалась окончательно, она легла в постель и завязала себе рот, точно боялась что-то выболтать.

Но стоило шторму утихнуть, как люди пришли в себя, а добрая половина даже устыдилась, что молилась Богу. Мало того, когда артель Каролуса вернулась домой вся в чешуе от сельди и сообщила, что они заперли залив рядом с Полленом и теперь загребут кучу денег, души в этом бедном селении возликовали, даже Ане Мария встала с постели, сняла со рта повязку, и страха в ней теперь было не больше, чем во всех остальных.