Но ведь он тебе не пишет!

Не пишет, согласилась она, это у него странность такая. Он сам сказал перед отъездом, что не будет писать, пока не добьется чего-нибудь, о чём стоит сообщить мне, например, что он заработал много денег или стал солидным человеком. Лет через пять, сказал он.

А как ты с детьми будешь жить без денег, он подумал?

Не знаю. Но он понимает, что в Доппене мы не умрём с голоду, потому что я могу ткать. Я начала ткать ещё до его отъезда, он-то почти ничего в дом не приносил.

Молодые люди сидели и беседовали, и любой человек мог бы слушать их разговор, в нём не было ничего предосудительного. Вечером она приготовила ему постель на сеновале, и он сам отнёс туда тяжёлые покрывала. Они вместе устроили ему на сене удобное ложе, Лувисе Магрете держалась немного по-матерински, ведь она лучше знала, как надо стелить постель. Они даже смеялись, она была не из тех, кто унывает.

Когда она ушла, он пошёл следом за ней, ему не хотелось расставаться, так велика была его любовь. Он давал ей это понять и ласковыми словами, и смущённым прикосновением руки, конечно, это было дерзостью с его стороны, но Лувисе Магрете не обижалась, она только качала головой и улыбалась — Эдеварт был такой молодой, красивый и сильный, с детства приучен к тяжёлой работе, и она не отвергала его нежность.

Во дворе Лувисе Магрете заглянула в окно дома, чтобы убедиться, что дети спят и укрыты как следует, а потом предложила Эдеварту, если он хочет, конечно, зайти в дом и поболтать ещё немного, завтра воскресенье, можно встать и попозже.

Но разговаривать в доме оказалось невозможно, дети забеспокоились во сне, они не привыкли спать под разговор, в конце концов девочка открыла глаза. Мама, что случилось? — спросила она. Ничего, спи!

Не желая мешать детям, они снова пошли на сеновал. Между ними ничего не произошло, ровным счётом ничего, они только невинно держались за руки, пока Эдеварт рассказывал, что во время поездки в Берген всё время думал о ней. Он был такой молодой, глупый, красивый, от волнения облизывал пересохшие губы, не поднимал глаз, и сердце у него трепетало. Иногда он громко, по-мужски, хмыкал, чтобы подбодрить себя. Может, в том и не было надобности, она с улыбкой слушала его, и наверняка он ей тоже нравился, потому что перед уходом она позволила ему поцеловать себя. О Господи, ему можно поцеловать её! Он даже не просил о поцелуе, но губы их встретились сами собой.

Не раздеваясь, в чём был, Эдеварт рухнул ничком и зарылся в покрывала, чтобы отгородиться от всего мира со своей тайной.

С тех пор они проводили вечера на сеновале: в доме они мешали детям. У них всегда было о чём поговорить, и они всё время придумывали новые темы. Он рассказал, как ему трудно было её разыскать. На пароходной остановке никто не знал, как попасть в Доппен. Усадьба Доппен? Понятия не имею. И вдруг один молодой человек говорит: Я знал человека, которого звали Хокон Доппен. Да-да, подхватил другой, я тоже его знал...

Так это же мой муж! — воскликнула Лувисе Магрете. Видишь, его всюду знают, у него золотые руки!

Эдеварт, удивлённо: Твой муж? Не может быть! Про того Доппена сказали, что он сидит в тюрьме.

В тюрьме? Нет-нет, тогда это не он, пробормотала она.

Они сказали, что он сидит в Тронхейме.

Она замотала головой: Нет-нет, это кто-нибудь другой!

Ну и ладно, сказал Эдеварт. Словом, я попросил этих парней отвезти меня сюда на лодке. Никто из нас не знал, куда плыть, между пароходной остановкой и Доппеном столько зелёных заливов, и мы всё плыли и плыли. Но потом я вспомнил, что, когда наша шхуна вошла в залив, мы услышали шум водопада, и тогда я узнал это место. Это самый красивый залив на свете!

Правда? Мне тоже так кажется.

Эдеварт: Я хотел бы остаться здесь навсегда.

Я бы тоже этого хотела, задумчиво произнесла она, но...

Так они ворковали целыми вечерами. Днём у каждого было своё занятие, Лувисе Магрете сидела за ткацким станком, Эдеварт наводил порядок в усадьбе. Он прожил здесь уже больше недели и давно перегородил тропу, ведущую на уступ, а потом нашёл и другую работу: привёл в порядок изгородь, поработал на поле, ему осталось только убрать несколько камней с луга, чтобы они не мешали косить.

В одиночку с ними не справиться, считала Лувисе Магрете.

Кто знает, возможно, одному это и впрямь не под силу. Но в любом случае без лома тут не обойтись.

Да, у них хватало тем для разговоров: где, к примеру, взять лом, попросить взаймы или купить? Лавка далеко, в селении за горой, Лувисе Магрете бывает там раз в месяц. Есть поблизости две усадьбы переселенцев, но у них вряд ли найдётся лом. О чём только они не говорили!

Утром Эдеварт попытался сам справиться с камнями: заострил две жерди из рябины и взялся за работу. Что ж, один-другой камень он убрал, а ямы закидал землей и прикрыл дерном; иногда, если у него не хватало сил, на жердь садились дети, а то и сама Лувисе Магрете, и своей тяжестью поднимали камень. Им было весело. Вся семья очищала землю от камней.

После обеда Эдеварт собирался снова заняться камнями. На обед была каша и молоко, хорошая еда, но Лувисе Магрете хотелось получше накормить Эдеварта, и она пожалела, что у неё нет рыбы. Его тешило, что она делится с ним своими заботами, как будто он её муж. Она попросила его сходить в чулан, вырезать из висевшего там окорока мозговую кость, разбить её и принести костный мозг — ей нужно смазать прялку, пора начинать прясть шерсть.

Эдеварт пошёл в чулан, незаметно прихватив с собой большой узел, который лежал в его мешке; там был подарок из Бергена для матери — красивая юбка из мягкой шерстяной ткани и длинная модная безрукавка, в его родном селении такие безрукавки называли «вампе». Он аккуратно повесил одежду на стену и вырезал мосол.

Вернувшись из чулана, он сказал, что сейчас пойдёт в лавку. Он уже давно это задумал.

Она взглянула на него: Что случилось? Ты хочешь уехать?

Нет-нет, просто хочу взглянуть, что там есть, мне нужен лом. От этих деревянных жердей мало проку, они гнутся.

Она, словно с облегчением: А я испугалась, что ты хочешь уехать.

Он засмеялся: Я останусь с тобой, пока ты меня не прогонишь!

Она грустно покачала головой и промолчала.

Я провожу тебя и покажу дорогу, наконец сказала она и встала из-за станка. От нас до ближних усадеб идёт тропинка, а дальше будет уже настоящая дорога. До лавки ты сегодня дойдёшь, но вернуться домой уже не успеешь.

Они остановились на горе и долго смотрели друг на друга. Лувисе Магрете, как обычно, была босиком, в одной рубахе и юбке; она раскраснелась от ходьбы, ноздри у неё подрагивали — Эдеварту она казалась очень красивой. Нельзя сказать, что она не следила за собой, просто привыкла довольствоваться малым и была бережлива.

Узнай на почте, нет ли там письма для меня, попросила она.

Эдеварта не было целые сутки. Лувисе Магрете как заботливая мать перестирала и перечинила его бельё, но время шло, и он должен был вот-вот вернуться. В чулане она нашла нарядную одежду, юбку и безрукавку, и безошибочно поняла, что он хотел этим сказать: её тронула его застенчивость. Любит ли она его, или он ей безразличен? — спрашивала она себя. Головы она, во всяком случае, не потеряла. Лувисе Магрете начала подниматься по тропинке в гору, может, ей хотелось встретить его, помочь ему с его ношей. На перевале она оглянулась и увидела в заливе плывущую лодку, это был Эдеварт. Конечно, он возвращался на лодке, не мог же он тащить лом в такую даль! Она побежала вниз и встретила его на берегу. Да, он купил лом, а заодно и лодку и кое-какие снасти — ему хочется порыбач1ггь в заливе.

Боже милостивый! — воскликнула она.

А что такого? Он не собирается хвастать, но рыбачить для него дело привычное, да и лодка-то неновая...

Боже милостивый, ты столько делаешь для меня, так заботишься!.. От волнения она не находила слов. Повесил в чулане такую красивую одежду, я даже не знаю, что сказать...