Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Когда он вошел, ропот удивления пробежал по залу, все глаза устремились на него, кроме глубоких, темных очей безучастной ко всему Мериамун. Но когда она подняла глаза и взглянула на него, то побелела, как мертвец, и схватилась за сердце. Даже фараон заметил перемену в ее лице и спросил ее.

– Ничего, это от жары и запаха благовоний! – отвечала она. – Приветствуй же чужеземца!

Между тем она держалась рукой за золотую бахрому трона, чтоб не упасть.

– Добро пожаловать, странник! – вскричал фараон. – Добро пожаловать. Как зовут тебя, где живет твой народ, где твоя родина?

Склонившись перед фараоном, Одиссей повторил свой вымышленный рассказ, добавив, что его зовут Эперит из Алибаса, рассказал также, как был захвачен сидонцами, как дрался с ними и плыл по морю, а в заключение показал свой шлем с воткнутым в него осколком копья.

Когда Мериамун увидала шлем, то вскочила на ноги, словно собираясь уйти, и упала назад, побледнев еще более.

– Царица… помогите царице… ей дурно! – закричал Реи, не спускавший с нее глаз.

Одна из прислужниц царицы, очень красивая женщина, подбежала к ней, встала на колени и начала согревать ей руки, пока Мериамун не очнулась.

– Оставь! – произнесла она сердито. – Пусть раб, который держит куренья, будет хорошенько наказан! Я останусь здесь, я не пойду к себе! Оставь!

Испуганная прислужница тотчас же отошла. Фараон приказал слугам увести капитана сидонцев и убить его на рыночной площади. Но Курри, так звали того, бросился к ногам Одиссея, моля о пощаде. Скиталец был добр теперь, когда пыл битвы миновал и кровь его текла спокойно в жилах.

– Милости, фараон Менепта! – вскричал он. – Прошу тебя, окажи милость, пощади этого человека! Он спас мою жизнь, когда матросы хотели бросить меня за борт, позволь же мне уплатить ему свой долг!

– Я пощажу его ради тебя! – отвечал фараон.

Курри отдали царице Мериамун, чтоб служить ей и делать для нее вещи из золота и серебра.

Скитальцу отвели комнату в царском дворце. Фараон был очень доволен, что чужеземец так красив и силен.

Одиссей вышел из зала аудиенций вместе с Реи; царица Мериамун снова подняла глаза и взглянула на него. Бледное лицо ее ярко вспыхнуло. Одиссей заметил страх и краску Мериамун, заметил ее красоту, но подумал, что она больна, однако, оставшись наедине со старым жрецом, спросил его об этом, попросив объяснить ему страх и смущение царицы.

– Мне показалось, – добавил он, – что царица узнала меня, как будто видела мое лицо, и испугалась меня, но я никогда в жизни не видел ее. Она очень красива, но кажется больной!

Сначала, пока Одиссей говорил это, Реи улыбался, но потом смутился и молчал. Видя его смущение и вспомнив, что он настоятельно просил его вытащить острие копья из шлема, Скиталец закидал его вопросами. Тогда частью от усталости, частью из уважения к нему, а может быть, потому, что тайна тяготила его сердце, старик увел Скитальца в свою комнату во дворце и рассказал ему историю царицы Мериамун.

ГЛАВА VI. История царицы Мериамун

Реи, жрец бога Амена, начал свой рассказ нехотя и медленно, но скоро увлекся и стал рассказывать с увлечением, присущим старым людям.

– Царица прекрасна, – сказал он, – видел ли ты кого-нибудь красивее в своих странствиях?

– Она очень хороша, – ответил Скиталец, – я желал бы, чтоб она была здорова и счастлива на троне!

– Вот об этом-то я и хочу говорить с тобой, хотя рассказ мой может стоить мне жизни! – сказал Реи. – Но легче будет на сердце, когда я скажу тебе, и может быть, ты можешь помочь и мне и ей, когда узнаешь все! Фараон Менепта, ее супруг, – сын божественного Рамсеса, вечно живущего фараона, сына Солнца, почивающего в Осирисе.

– Он умер? – спросил Одиссей.

– Он живет вечно на лоне Осириса, – ответил жрец, – и царица Мериамун – его побочная дочь.

– Брат обвенчан с сестрой! – воскликнул с удивлением Одиссей.

– Таков обычай царственного дома со времен детей Хора. Старинный обычай! Священный обычай! – продолжал Реи. – Но женщины, которые узаконивают обычаи, часто нарушают их. Из всех женщин Мериамун выделяется своим послушанием, остается верной старым обычаям. Брат ее, фараон Менепта, имел много сестер, но Мериамун прекраснее всех. Она так хороша, что народ назвал ее «Дитя Луны», очень умна и не знает страха. Случилось так, что она изучила, что редко бывает среди наших женщин, всю тайную мудрость нашей древней страны. За исключением царицы Тайя, никто не знает больше Мериамун, я научил ее многому…

Он помолчал немного.

– Я занимался с ней с самого детства, – продолжал он, – был ее другом и учителем, и после отца и матери она любила меня больше всех. Любит она немногих. Меньше всех привязана она была к своему царственному брату Менепте. Она бойка и жива, а он тих, и речь его медлительна. Она не знает страха, а он боится войны. С самого детства она смеялась над ним, над его речью, превосходила его всем, даже в бегах и играх, хотя это было нетрудно, так как наш божественный фараон не отличается остроумием и догадливостью. Еще ребенком она сожалела и завидовала, что он будет носить двойную корону Египта, будет могущественным властителем страны, тогда как она вынуждена жить в бездействии и бедности.

– Но странно, почему из всех своих сестер он избрал именно ее? – сказал Одиссей.

– Да, странно, и произошло это удивительным образом! Божественный Рамсес пожелал женить сына. Менепта всячески противился этому, но воля отца – это воля богов. Божественный Менепта был очень искусен в одной древней египетской игре. Это игра в деревянные пешки, очень любимая в Кеми. Конечно, игра в пешки вовсе не женское дело, но Мериамун не хотела уступить своему брату и поручила мне вырезать ей из твердых корней кипариса пешки.

Я вырезал их своими собственными руками, и каждый вечер она играла со мной, а я был лучшим игроком в то время.

Однажды на закате солнца ее брат Менепта вернулся с охоты на львов в очень дурном расположении духа, так как охота была неудачна. Он велел подать вина, выпил его у ворот дворца и стал еще мрачнее.

Направляясь в свои комнаты во дворец, Менепта шел, размахивая своим хлыстом, как вдруг обернулся и заметил Мериамун. Она сидела под большими пальмовыми деревьями и играла со мной в пешки, одетая в белую с пурпуром одежду, с золотой змейкой в темных, как ночь, волосах, прекрасная, как Хатхор, богиня любви, или сама Исида.

Я – старый человек и скажу, что не было женщины прекраснее Мериамун, и нет такой на свете, хотя наш народ толкует об удивительной красоте «Чужеземной Хатхор».

Одиссей вспомнил о рассказе лоцмана, но промолчал.

– Божественный князь Менепта увидал Мериамун, – продолжал Реи, – и подошел к нам. Ему надо было на чем-нибудь излить свой гнев. Я встал и низко поклонился ему, Мериамун небрежно откинулась на спинку кресла, грациозным движением своей нежной руки смешала деревяшки и приказала своей прислужнице, госпоже Натаске, собрать их и унести. Но глаза Натаски украдкой следили за князем.

– Приветствую тебя, царственная сестра! – сказал Менепта. – Что ты делаешь с этим? – он указал кончиком хлыста на деревяшки. – Это не женская игра, и эти деревяшки вовсе не сердца мужей, которыми можно играть по своему желанию. Эта игра не требует большого остроумия. Займись своим вышиванием, и это будет лучше.

– Привет тебе, царственный брат, – ответила Мериамун, – мне смешно слышать, что эта игра не требует остроумия. Твоя охота не удалась, займись же игрой, которую боги помогли тебе преодолеть!

– Это пустяки, – отвечал Менепта, бросаясь в кресло, с которого я встал, – но я хорошо играю и сумею дать тебе «храм», «жреца», пятерых «лодочников» и обыграю тебя. («Храм», «жрец» – так называются в игре деревяшки, Скиталец, – добавил Реи.)

– Я принимаю вызов! – вскричала Мериамун. – Но мы будем играть три раза! Моей ставкой будет священная змейка на моем челе против твоего царственного уреуса. Кто выиграет, пусть носит то и другое!

6
{"b":"11479","o":1}