Дионис и дух вина

Заканчивались же беседы, как правило, «женской темой» (речами об их доблестях, добродетелях и пороках). Один из его сюжетов посвящен умению сочетать беседы и напитки: «Те, кто лишает застолья философии, …поступают хуже гасящих свет. Ведь люди благовоспитанные и разумные не станут хуже, если унести светильник: их взаимное уважение не зависит от того, видят ли они друг друга. Если же к действию вина присоединится грубость и невежество, то и сам золотой светильник Афины не сделает такой симпосий благопристойным и радостным. Ведь, собравшись вместе, напиваться и насыщаться в молчании уподобляло бы людей животным, да это и невозможно… Философы, осуждая опьянение, называют его пьянственным суесловием; а суесловие означает не что иное, как пустую болтовню. Но пустая болтовня, превысив известную меру, переходит в наглость, безобразнейшее и отвратительнейшее завершение пьянственного излишества».

Греческий симпосион

И хотя на ниве управления общественной жизнью его достижения были не столь заметны, как «Жизнеописания», ставшие, пожалуй, самым популярным источником исторических знаний среди любителей античности, все же рискнем вам дать совет: пусть начнет с Плутарха тот, в ком проснулась неистребимая любовь к истории. В нем он обретет редкое сочетание мудрости, гармонии и знаний. В чаше его дивного таланта словно слито содержание знаменитых апулеевских чаш. Слава этого выдающегося историка Греции с годами только будет крепнуть… Критик В. Белинский в письме к В. Боткину от 28 июня 1840 года, говоря о своих удивительных впечатлениях от плутарховских «Сравнительных жизнеописаний», не скрывая своего восхищения, восклицал: «Книга свела меня с ума… Во мне развилась какая-то дикая, бешеная, фанатическая любовь к свободе и независимости человеческой личности… Я понял через Плутарха многое, чего не понимал. На почве Греции и Рима выросло новейшее человечество». Надеюсь, и вы, войдя в мир Геродота, Фукидида, Тацита, Плутарха, Ливия и Полибия, поймете весь пафос этих слов Белинского: в некотором роде в них содержится упрек бескровным и холодным, как рептилии, ученым схоластам, претендующим на внимание широкой читательской аудитории. Читая плутарховские лекции и беседы, внимая его рассказам, вспоминаешь героя романа «Война и мир» Николая Болконского, уносящегося в своих мечтах к тому славному времени, чтобы хотя бы мысленно оказаться рядом «с людьми Плутарха».

Рассказ о великом греческом историке Ксенофонте (445—355 гг. до н.э.) будет краток, ибо сведения о нем скудны: принадлежал к аристократической верхушке афинского полиса, получил прекрасное образование, хорошее военное воспитание. В молодые годы слушал лекции Сократа и служил в коннице. Его время – время жестокой борьбы между станами демократии и олигархии. Внутренняя борьба в полисах шла на фоне обостряющихся отношений между важнейшими центрами Греции и Персией. Двумя главными поджигателями войны выступали тогдашние гегемоны греческого сообщества —Афины и Спарта. Вокруг них образовались два военно-экономических блока – Афинская архе во главе с Афинами и Пелопоннесская лига во главе со Спартой. Следствием этих противоречий стала Пелопоннесская война – «первая мировая война античности» (431—404 гг. до н.э.). Война эта не только стала губительной для самих греков, но и вовлекла в конфликт Персию и Карфаген.

Главное, что показала та война, так это полнейшую несостоятельность малых полисных государств и вообще демократического устройства в условиях серьезной военной угрозы (при масштабном военном конфликте). Болтать, жить себе в удовольствие, предаваться излишествам при демократии, разумеется, приятнее и намного веселее (хотя кому как), чем жить в строгих рамках спартанской философии. Разное воспитание и культура, а следовательно и ориентиры (об этом пишут мало), еще более обострят разногласия, усугубят непонимание сторон. Как отмечают, та война поставит под сомнение основательность таких незыблемых устоев полисной жизни, как автаркия и автономия, и даже экономическую и политическую независимость. В качестве сравнения опять же возьмите историю ряда стран Кавказа, Восточной Европы или Прибалтики после развала СССР. Их болтовня о полной независимости может ввести в заблуждение лишь неуча и обывателя, совсем не знающего мировой истории и законов политики. Уйдя из сферы влияния России, все они неизбежно рано или поздно должны будут попасть (уже попали!) в тиски нового партнера-хозяина – США.

Воин в полном вооружении

Грекам также не удавалось оставаться в стороне от конфликтов и схваток держав. Вот и Ксенофонт в 401 году до н.э. вынужден был записаться добровольцем. Он завербовался в наемное войско Кира Младшего, активно участвовал в походе против Артаксеркса и даже возглавил 13?тысячный греческий отряд на его обратном пути на родину. Так афинянин оказался в стане враждебной Афинам Спарты. В учебе и походных буднях рождался великий историк… Своему учителю он посвятил книгу «Воспоминания о Сократе». Поход описал в «Анабасисе» (букв. «восхождение», поход от моря вверх, то есть в глубь страны). Там показано, как греки, выйдя из Сард, двинулись вдоль границ Сирии к Евфрату и дошли почти до Вавилона. Ксенофонт признает, что греки охотно согласились принять участие в походе Кира.

Греческий и персидский воины

У него есть описание сцены, из которой совершенно ясны и понятны мотивы участия отряда греков в военной авантюре Кира. Один из военачальников, Клеарх, откровенно говорит воинам, да, я был изгнан с родины, верно, я получил от Кира десять тысяч дариков, «деньги я взял, но не припрятал для себя и не прокутил, а все истратил на вас». Далее он говорит, что «сперва воевал с фракийцами», вместе с его воинами «мстил за Грецию», а потом, «по зову Кира, я взял вас и пришел, чтобы в случае нужды помочь ему за все хорошее, что он для меня сделал». Что же такое «хорошее» сделал для него Кир? Дело понятное – заплатил ему, воинам приличные деньги. Вот и все… Ни у кого из греков на сей счет нет сомнений, все прекрасно понимают, о чем говорит Клеарх, когда они попытались взбунтоваться и не идти в пекло битв: «Воины! Всем ясно одно: как мы к Киру, так и Кир к нам. И раз мы за ним не следуем, то ни мы ему не воины, ни он нам не плательщик». Чем же кончился сыр-бор? Что порешили «свободолюбивые греки», «демократы» (или как их там еще называть)? Поспорили и приняли решение, обычное для наемных убийц и проституток-политиков, будь то Древняя Греция, современная Восточная Европа, Прибалтика, Молдавия, Грузия, Чечня, Украина или Россия, – пусть заплатит «в полтора раза больше, чем они получали: вместо дарика по три полударика в месяц на каждого воина». Наемники дали понять: неважно, куда и против кого их поведет Ксеркс, лишь бы платил хорошо. Так действовали и действуют все наемные шлюхи.

Будучи частью греческого мира, Ксенофонт нес в себе, так сказать, и его атомы. Неслучайно он подружился с беотийцем Проксеном, что отправился к Киру Младшему, надеясь на службе у перса «прославиться, получить большое влияние и разбогатеть». К тому же в Афинах поле активной деятельности для него было закрыто. Знаменательны и те слова, какими соблазнял Ксенофонта его друг Проксен на участие в авантюре Кира. Он обещал, что в случае приезда Ксенофонта будет «содействовать его дружбе с Киром, а последний, по словам Проксена, дороже для него отчизны». Известно, что Ксенофонт согласился и принял участие в походе. Но известно и другое (о чем надо не забывать нынешним сателлитам Восточной Европы, Балтии, Молдавии, Украины, сателлитам «нового Кира»): когда Кир был убит в битве (кстати, у стен Вавилона), то ряд стратегов-наемников были схвачены и казнены самими же персами. Правда, Ксенофонт, проявивший себя как талантливый организатор и полководец, вывел все же остатки войск из Месопотамии (половину из 13-тысячного войска). Кстати, он дважды склонял греков остаться в Понте и основать там новое государство, а не возвращаться на родину, ибо их там никто не ждет. Но этих вояк-наемников вовсе не прельщала перспектива оказаться на земле в качестве трудяг-колонистов. Тогда-то Ксенофонт и нанялся на службу к фракийскому царю Севфу (400/399 г. до н.э.).