Несмотря та это, он взял ее за руку и сказал:

– Входи, сестра. Из всех девушек мира ты здесь самая желанная, я думал, что ты умерла!

Со своей стороны, я, Мопо, вбежал в хижину раньше нее, когда она вошла, я уже сидел у огня.

– Видишь, братец, – сказала Нада, указывая на меня пальцем, – вот сидит тот старик, который (если то был не сон) еще так недавно оскорбил меня. Да, брат, он поступил еще хуже: он поклялся, что отведет меня к какому-то старому вождю, он бы исполнил свое намерение, если бы ты вовремя не пришел. Неужели ты не накажешь его, брат?

Умслопогас мрачно улыбнулся, а я отвечал:

– Как называла ты меня, Нада, когда просила защитить тебя? Отцом, не правда ли? – и я повернулся лицом к яркому пламени, так что весь свет падал на меня.

– Да, я назвала тебя отцом, старик. Ничего в этом нет странного, потому что бесприютной девушке надо обращаться за помощью даже к незнакомым… но впрочем! Нет, быть не может, такая перемена… и побелевшая рука… Кто ты? Когда-то жил человек по имени Мопо, у него была маленькая дочь, которую называли Надой, О, отец, отец, теперь я узнаю тебя!

– Да, Нада, я сразу узнал тебя, несмотря на мужскую одежду и истекшие годы, я узнал тебя!

Лилия, рыдая, обняла меня, помню, что и я также заплакал.

Когда она выплакала свои радостные слезы, Умслопогас принес НадеЛилии кислого молока и каши из зерен кукурузы. Она съела молоко, но каши не ела, говоря, что слишком устала.

После ужина она рассказала нам повесть о своих скитаниях с той минуты, как она рассталась с Умслопогасом возле крепости Галакациев; рассказ этот так длинен, что я не стану повторять его, он сам по себе составляет отдельную повесть.

Когда Нада окончила свой рассказ, Умслопогас рассказал ей, как возникла его ссора с Динганом. Когда он рассказывал о передаче царю тела девушки под видом самой Лилии, она одобрительно кивнула головой, когда же он рассказал об убийстве изменника, она захлопала в ладоши, хотя сердце ее было кротко, и она не любила рассказов об убийствах и смерти.

Наконец, он замолчал. Нада стала вдруг печальной; она грустно заметила, что, должно быть, судьба преследует ее, и теперь народ Секиры из-за нее подвергается большой опасности.

– О, брат мой! – воскликнула она, беря Умслопогаса за руку. – Лучше мне умереть, чем навлечь несчастье на тебя!

– Это не поправит дела, Нада, – отвечал он. – Будешь ли ты жива или умрешь, мы уже заслужили ненависть Дингана. Кроме того, Нада, знай, что я не брат твой!

Услыхав эти слова. Лилия дико вскрикнула и выпустила руку Умслопогаса; она схватила мою руку и прижалась ко мне.

– Что это за новость, отец? – спросила она. – Он был моим близнецом, с ним я воспитывалась, а теперь он говорит, что вся наша жизнь была обманом, и он не брат мой. Кто же он такой, отец?

– Он твой двоюродный брат, Нада!

– Я рада и этому, – отвечала она. – Мне было бы больно знать, что тот, кого я любила, чужой человек, жизнь которого меня не касается! – И она слегка улыбнулась глазами и углами губ. – Но расскажите мне и об этом!

Я рассказал ей историю рождения Умслопогаса, потому что доверял ей.

– Да, – сказала она, когда я кончил, – да, ты происходишь из злого, хотя и царского рода. Я не стану более любить тебя, сын человека-гиены!

– Недоброе намерение, – возразил Умслопогас, – а я бы хотел, Нада, чтобы ты любила меня больше прежнего, чтобы стала моей женой и полюбила бы меня как мужа!

Она протянула ему руку, и Убийца прижал ее к своей широкой груди и поцеловал.

Вскоре она выскользнула из его объятий и попросила его уйти, она устала и хотела отдохнуть.

На следующий день на заре, покинув волков, Галаци сошел с Горы Привидений и вступил в ворога крааля.

У порога моей хижины он увидел Наду-Лилию и поклонился ей, так как она узнали друг друга. Потом он отправился к месту общих собраний и подошел ко мне.

– Итак, над народом Секиры засияла Звезда Смерти, Мопо! сказал он. – Не ради ли ее появления моя серая стая так страшно выла прошлую ночь? Я знаю только, что на меня первого пал свет Звезды сегодня, и я обречен на смерть. Она так прекрасна, что может служить причиной многих смертей, Мопо! – Он засмеялся и пошел дальше, размахивая палицей. Его слова, хотя и глупые, смутили меня. Я помнил, что там, где красота Нади пленяла людей, эти люди всегда становились жертвами смерти.

Я пошел к Наде, чтобы отвести ее на место собрания. Там было уже много народу: был день ежемесячного совета вождей. Все женщины краалей, с Зинитой во главе, также находились там. Между ними уже распространился слух, что девушка, из-за которой Убийца ходил в пещеры Галакациев, явилась в крааль народа Секиры, и все глаза устремились на нее. Шепот одобрения раздался из уст мужчин, а из уст женщин – завистливые замечания. Только Зинита молчала и смотрела на Наду из-под нахмуренных бровей; одной рукой держала маленькую дочь Умслопогаса, своего ребенка, а другой играла бусами, надетыми на шею. Лилия прошла, улыбаясь, и приветствовала Умслопогаса кивком.

Он повернулся к своим вождям и продолжал:

– Вот та, которую мы ходили добывать для Дингана в пещеры Галакациев. Вся правда теперь известна; тот, кто рассказал ее царю, более не повторит своего предательства. Она просила меня спасти ее от Дингана, что я и исполнил; все бы сошло благополучно, не будь среди нас изменника, с которым я рассчитался. Посмотрите на нее, друзья мои, и скажите, не хорошо ли я сделал, что сохранил Лилию, подобной которой нет во всем свете, чтоб стать радостью племени Секиры и женой моей?

Все вожди отвечали сразу:

– Ты поступил хорошо, Убийца! – Чары Нады действовали на них, и они были готовы любить ее, как любили ее другие раньше их. Только ГалациВолк покачал головой, но не сказал ничего, слова были бессильны против судьбы. Зинита, старшая жена Умслопогаса, зная, чей он сын, знала также, что Нада ему не сестра. Но когда она услыхала, что он намерен взять Лилию себе в жены, она повернулась к нему и спросила:

– Как это возможно, господин?

– Что за вопрос, Зинита? – отвечал он. – Не имею ли я права взять новую жену, если пожелаю?

– Без сомнения, господин, – возразила она, – но нельзя жениться на своих сестрах, а я слыхала, что ты спас эту Наду от Дингана, потому что она твоя сестра, и тем навлек гнев Дингана на народ Секиры, гнев, который уничтожит наше племя!

– Я сам так думал, Зинита, – отвечал он, – но теперь узнал истину. Нада, действительно, дочь Мопо, но он – не отец мой, хоть его называли так; мать Нады не была моей матерью. Вот вся правда, советники!

Зинита взглянула на меня и прошептала:

– О, старый глупец, недаром я ждала зла от тебя!

Я слыхал ее слова, но не обратил на них внимания, а она снова заговорила с Умслопогасом:

– Все это таинственно, Булалио. Не пожелаешь ли ты сообщить нам, кто твой отец?

– У меня нет отца, – ответил он, начиная раздражаться, – небо над нами было моим отцом. Я рожден из Крови и Огня, а Лилия рождена красавицей, чтобы стать моей подругой. А теперь, женщина, молчи! – Он подумал немного и прибавил: – Впрочем, если хочешь знать, отцом моим был Индабазимби, колдун, сын Арпил!

Это заявление Умслопогас сделал на всякий случай, так как, отказавшись от меня, ему надо было объявить имя своего отца, а назвать умершего Черного он не смел. Впоследствии в стране подхватили это заявление и утверждали, что Умслопогас сын Индабазимби, давно покинувшего наши края; он от этого и не отказывался. Ему не хотелось, чтоб узнали, что он сын Чеки; он более не желал стать царем и опасался навлечь на себя гнев Панды.

Нада встала и поднесла Умслопогасу цветок, который она держала в руках, вместо приданного – она была бедна и не могла принести ничего больше.

Он взял цветок, ему было неловко держать его – он привык носить топор, а не цветы. На этом разговор прекратился.

В этот же день, по древнему обычаю, владелец Секиры должен был вызвать всех желающих на бой – победитель становился обладателем Секиры и начальником народа. Поэтому, когда разговор с Надой прекратился, Умслопогас встал и произнес свой вызов, не ожидая, что кто-нибудь откликнется на него; прошло много лет с тех пор, как никто не осмеливался выступить против его страшной силы. Но теперь выступили вперед три человека, двое из них были вожди, которых Умслопогас искренне любил. Весь народ и он с удивлением взглянули на них.