– Нельзя ли подняться теперь и напасть на Чеку? – спросил Динган.

– Это невозможно, – отвечал я, – царя окружает стража!

– Не можешь ли ты спасти нас, Мопо? – простонал Умглангана. – Мне сдается, что у тебя есть план для нашего спасения!

– А если я могу вас спасти, принцы, чем наградите вы меня? Награда должна быть велика, потому что я устал от жизни и не стану изощрять своей мудрости из-за всякого пустяка! – Тогда оба принца стали мне предлагать всякие блага, каждый обещая более другого, подобно тому, как два молодых соперника засыпают обещаниями отца девушки, на которой оба хотят жениться. Я слушал их и отвечал, что обещают они мало, пока оба не поклялись своими головами и костями своего отца Сенцангаконы, что я буду первым человеком в стране после них, царей, и стану начальником войск, если только укажу им способ убить Чеку и стать царями. После того, как они дали клятву, я заговорил, взвешивая свои слова.

– В большом краале за рекой, принцы, живет не один полк, а два. Один носит название «Убийц» и любит царя Чеку, который щедро одарил его, дав им скот и жен. Другой полк зовут «Пчелы», и он голоден и хотел бы получить скот и девушек, кроме того, принц Умглангана – начальник этого полка, и полк любит его. Вот мой план: вызвать «Пчел» именем Умглангана, а не «Убийц» именем Чеки. Нагнитесь ко мне, принцы, чтоб я мог сказать вам два слова!

Тогда они нагнулись, и я зашептал им о смерти царя, и в ответ сыновья Сенцангаконы кивали головами, как один человек. Потом я встал и выполз из хижины, как и вполз в нее. Разбудив верных гонцов, я послал их, те быстро исчезли во мраке ночи.

На следующий день, часа за два до полудня. Чека вышел из хижины, где просидел всю ночь, и перешел в небольшой крааль, окруженный окопом, шагах в пятидесяти от хижины. На мне лежала обязанность день за днем выбирать место,

где царь будет заседать, чтобы выслушивать мнение своих индунов[5] и произносить суд над теми, кого он желал умертвить; сегодня же я избрал это место. Чека шел от своей хижины до крааля один, и, по некоторым соображениям, я пошел за ним. На ходу царь оглянулся на меня и тихо спросил:

– Все ли готово, Мопо?

– Все готово. Черный! – отвечал я. – Полк «Убийц» будет здесь в полдень!

– Где принцы, Мопо? – снова спросил царь.

– Принцы сидят в домах своих женщин со своими женами, царь, – отвечал я, – они пьют пиво и спят на коленях своих жен!

Чека мрачно улыбнулся.

– В последний раз, Мопо!

– В последний раз, царь!

Мы дошли до крааля, и Чека сел в тени тростниковой изгороди, на воловьи кожи. Около него стояла девушка, держа тыквенную бутылку с пивом, здесь же находился старый военачальник Ингуацонка, брат Унанды, Матери Небес, и вождь Умксамама, которого любил Чека. Вскоре после того, как мы пришли в крааль, вошли люди, несшие журавлиные перья. Царь посылал их собирать эти перья в местах, лежащих очень далеко от крааля Дугузы, и людей немедленно допустили к царю. Они долго не возвращались, и царь гневался на них. Предводитель этого отряда был старый вождь, который участвовал во многих битвах под начальством Чеки и более не мог воевать, потому что ему топором отрубили правую руку. Это был человек большого роста и очень храбрый.

Чека спросил его, почему он так долго не приносил перьев; тот отвечал, что птицы улетели из тех мест, куда его посылали, и ему пришлось ждать их возвращения.

– Ты должен был отправиться в погоню за журавлями, даже если бы они пролетели сквозь солнечный закат, непослушная собака, – возразил царь. – Уведите его и всех тех, кто был с ним!

Некоторые из воинов стали молить о пощаде, но вождь их только отдал честь царю, называл его «Отцом» и прося о милости перед смертью.

– Отец мой, – сказал начальник, – я хочу просить тебя о двух милостях. Я много раз сражался в битвах рядом с тобой, когда оба мы были молоды, и никогда не поворачивался спиной к врагу. Удар, отрубивший эту руку, был направлен в твою голову, царь, я остановил его голой рукой. Все это пустяки, по твоей воле я живу и по твоей умираю. Осмелюсь ли оспаривать повеление царя? Но я прошу тебя, чтоб ты снял с себя плащ, о царь, для того, чтобы в последний раз глаза мои могли насладиться видом того, кого я люблю более всех людей!

– Ты многоречив! – сказал царь. – Что еще?

– Еще позволь, отец мой, проститься мне с сыном, он маленький ребенок, не выше моего колена, царь! – И вождь тронул себя рукой немного выше колена.

– Твое первое желание я исполню! – отвечал царь, спуская плащ с плеч и показывая из-под него свою мощную грудь. – Вторая просьба будет также исполнена, не хочу я добровольно разлучать отца с сыном. Приведите мальчика, ты простишься с ним, а затем убьешь его своей собственной рукой, после чего убьют и тебя самого, мы же посмотрим на это зрелище!

Человек этот с черной кожей стал серым и задрожал слегка, но прошептал:

– Воля царя – приказ для его слуги. Приведите ребенка!

Я взглянул на Чеку и увидел, что слезы текли по его лицу и что словами своими хотел он только испытать старого вождя, любившего его до конца.

– Отпустите его, – сказал царь, – его и бывших с ним!

И они ушли с радостью в сердце и прославляли имя царя.

Я рассказал тебе об этом, отец, хотя это не касается моей повести, потому что только в тот день был я свидетелем того, как Чека помиловал осужденного им на смерть.

В то время, как начальник со своим отрядом выходил из ворот крааля, царю доложили на ухо, что какой-то человек желает его видеть. Он вполз на коленях. Я узнал Мезило, которому Чека дал поручение к Булалио-Убийце, правящему народом Секиры. Да, то был Мезило, но он утратил свою полноту и сильно похудел от долгих странствий, кроме того на спине у него виднелись следы палок, едва начинающие заживать.

– Кто ты? – спросил Чека.

– Я Мезило, из племени Секиры, которому ты приказал отправиться к Булалио-Убийце, их начальнику, и вернуться на тридцатый день. Царь, я вернулся, но в печальном состоянии!

– Это видно! – заметил царь, громко смеясь. – Теперь я вспомнил, говори, Мезило Худой, бывший Мезило Толстый, что скажешь ты об Убийце? Явится ли он сюда со своим народом и передаст ли в мои руки секиру?

– Нет, царь, он не придет. Он выслушал меня с презрением и с презрением выгнал из своего крааля. Кроме того, меня схватили слуги Зиниты, той, которую я сватал, но которая стала женой Убийцы, они разложили меня на земле и жестоко избили, пока Зинита считала удары!

– А что сказал этот щенок?

– Вот его слова, царь: «Булалио-Убийца», сидящий в тени Заколдованной Горы, Булалио-Убийце, сидящему в краале Дугузы. Тебе я не стану платить дани, если желаешь получить нашу секиру, приходи к Горе Призраков и возьми ее. Я же обещаю: ты здесь увидишь лицо, знакомое тебе, ибо есть человек, который хочет отомстить за кровь убитого Мопо!

Пока говорил Мезило, я заметил две вещи: во-первых, небольшая палочка просунулась сквозь тростник изгороди, а вовторых, отряд «Пчел» собирался на холме против крааля, повинуясь приказанию, посланному ему от имени Умгланганы. Палочка же означала, что за изгородью скрывались принцы в ожидании условленного знака, а приближение войск – что наступало время действовать.

Когда Мезило кончил свой рассказ. Чека в гневе вскочил с места. Его глаза бешено бегали, лицо исказилось, пена показалась на губах – с тех пор, как он стал царем, подобные слова еще никогда не оскорбляли его ушей; если бы Мезило больше знал его, никогда бы не осмелился произнести их.

С минуту царь задыхался, потрясая своим маленьким копьем, и от волнения не мог говорить. Наконец он заговорил.

– Собака, – прошипел он, – собака смеет плевать мне в лицо! Слушайте все! Приказываю вам, чтобы этого Убийцу разорвать на куски, его и все его племя. Как осмелился ты передать мне речь этого горного хорька? Мопо, и твое имя упоминается в ней. Впрочем, с тобой я поговорю позже. Умксамама, слуга мой, убей этого рабского гонца, выбей ему палкой мозги. Скорей! Скорей!