– Проходи, – и, невзирая на мои грязные, с пудами глины сапоги, твердо взяв за локоть, повел в горницу. В доме была только жена Ефимыча, на мой вопрос: «Где Настя?» отмахнулся – в общинной избе, мол, там сейчас вся молодежь собралась. При этом известии обида уколола: «Как так? Я здесь, а она с другими, на посиделках?». Ефимыч усадил меня на лавку и стал подробно выспрашивать о поездке, посмеялся одобрительно, когда я объяснил подробности нашей стычки, обрадовался, что лошадь лишняя в хозяйстве появилась, и тут же метнулся посмотреть, но обихаживать лошадей не стал, кликнул жену, и она пошла за сыновьями.
– Сами справятся, – сказал, удерживая меня на лавке, и когда жена скрылась за дверью, произнес:
– Это городские, они за картой пришли, но почему только впятером, не понимаю…
– Какой картой?
– Мы с твоим отцом старое хранилище нашли, законсервированное, большая редкость по нынешним временам, а так как шли уже с грузом, брать ничего не стали, там, Степ, столько всего! Ну, пропало что-то, не без этого, но все равно всем поселениям в нашей округе жить, не работая, а только сдавая товар можно лет двадцать.
– Так, а что ж вы не пошли еще раз?
– Отец твой пропал вместе со своей группой, а у меня хутор не на кого оставить, да и далеко это, на юг пять дней конного хода. Но карту я им не отдам, сами еще попользуемся, от пятерых угрозы не вижу, так что давай перейдем к делам нашим земным, вот, кстати, и Настена прибежала.
– Да, это была она, но вместе с ней в комнату ввалился сплошной кусок глины, в котором я с трудом узнал, нашего поселкового фельдшера.
– Петрович, что с тобой?! – воскликнул Ефимыч.
– Там, то есть в поселке, – бессвязно всхлипывал фельдшер…
– Напали на нас! – наконец твердо произнес он.
– Рейдеры. Баб насильничают, мужиков избили, сначала в моей избе появились, ну и спрашивают, как до хутора добраться, ну я прикинулся дурачком, мол, я фельдшер, а не охотник, всех дорог, мол, не знаю, они мне в пятак кулаком. Тут моя Светка на них накинулась, глаза выцарапывать полезла, так ее бедняжку… – тут он начал всхлипывать, и только когда выпил стакан самогона, поданный Ефимычем, более – менее спокойно досказал, что прибили ее прикладом в висок.
– Да что же мужики с пятерыми справиться не могли? – спросил Ефимыч.
– Какие пятеро, их было двадцать пять человек, правда, трое раненных, да еще двоих убитых прямо в волчьей яме бросили, это я из их разговора понял, они мне под дулом приказали за своими раненными ухаживать. В моей избе их старшие остановились, а потом меня отвели в хату, куда согнали всех и стали бражничать, по хатам лазить, да баб помоложе себе забрали, мы с мужиками через чердак вылезли. Кто-то кинулся по домам за заначками оружия, но охранник заметил и почти всех наших перестреляли, а я забрался на чердак своего дома через слуховое окно, думал оружие достать, да входной люк был открыт и я подслушал, как они договаривались по реке к вам плыть. Видимо кто-то из наших проговорился, что можно доплыть до места, где хутор близко к реке подходит, с утра собирались плоты строить, мою избенку на бревна раскатать, ну я и кинулся прям по дороге к вам, так думаю лучше будет, людей предупрежу, да и бандюки за мою Светочку расчет получат. Так всю ночь и шел – бежал к вам.
Петрович выдохся и, махнув второй стакан первача, свалился с лавки… Пока фельдшер рассказывал, горница постепенно заполнялась людьми.
Стояли местные мужики, семья Ефимыча в полном составе, Митька прихромал, я ему только кивнул, когда он зашел во время рассказа.
– Что будем делать мужики? – Ефимыч растерянно виноватым взглядом обвел всех собравшихся и остановился на мне, ну я, так я, отвечу.
– Дожидаться здесь не резон. Они сейчас только плоты подготовили, значит, мы сейчас перекусим, соберемся и к вечеру пойдем к реке, все равно они приплывут только ночью, а на рассвете будут планировать атаку на хутор. Нам надо успеть выбрать позицию и не дать им высадится на берег, поэтому пройдем чуть вверх по течению, мало ли высадятся раньше времени, там схроны и устроим.
– Вроде все правильно сказал, никто не возражал, Ефимыч только что-то долго соображает, вон как набычился, кажется, даже слышно как мозги скрипят, и наконец, разродился:
– Ну что столпились, сказано собираться, мне что, вас учить нужно? На месте детали обсудим, чтоб все через полтора часа у общинной избы собрались, да у кого часов нет, пускай поглядывает на улицу, не опаздывать, – последнюю фразу аж прокричал.
– А ты, Митька, останься, – сказал он моему приятелю, – потолкуй с другом, все равно тебе на хуторе сидеть, пешком не дойдешь, а лошадей брать не будем, да и мне спокойней будет, а то почти одни бабы остаются.
Смеркалось, сижу я, значит, у речки в засаде самым первым номером, все остальные дальше вниз по течению распределились, почему первым? А просто мне этот бой начинать, я у Митьки последние наши две бомбы отобрал, ну помните, те добытые у купца в бывшем Совхозе? Наши расположились дальше цепочкой, метрах в двадцати от меня, чтоб осколками с реки не достало, я же спрятался за обгорелым пеньком метровой толщины. Лежу себе, сам укрылся накидкой (дождь идет), и бомбы с пулеметом от сырости берегу под пленкой. Так нам с Настей поговорить даже не случилось, вот судьба, невеста, можно сказать, почти жена – есть, а поговорить некогда, ни то ли, что другое, нет я понимаю, общественный долг, но уж очень хочется… Ну, то другое… И так я лежал, думал о приснившемся доме, Насте, и тут чуть не прозевал появление плотов, уж очень бесшумно плыли, даже я, старый охотник, уловил только по всплеску шеста неосторожно опущенного в воду.
В темноте я вижу хорошо, поэтому, когда подплыли, я разглядел детали, все рейдеры сгрудились на трех плотах, от начала первого плота, до конца последнего было метров пятьдесят, так что я бросил бомбу, когда хвост последнего плота миновал меня, целил во второй плот, а затем поразил последний. Вместе с взрывами бомб, сразу загрохотали выстрелы, ну и я свой ПК обнажил, дал несколько очередей, а дальше переместил позицию поближе к ребятам. Очереди долбили по плотам и воде так, что казалось и без того неслабый дождь решил вылить всю свою воду именно в реку.
Ефимыч поджег факел (как уж умудрился), и бросил его на плот, но я и так уже видел – здоровых там не осталось, правда, четверо рейдеров плыли к противоположному берегу. Ну, это мы сейчас исправим, и я добавил пару очередей в сторону водоплавающих, которые превратились в водотонущих, э, нет, ошибся, вон еще один выгребает, вот теперь порядок, подумал я, когда очередь скосила последнего уже выбирающегося на берег рейдера.
Возвращались на хутор под утро, усталые, перемазанные грязью, я нес ПК, перекинув его через плечо, как крестьянин мотыгу. В общем, настроение было приличное, только отмыться хотелось, да и выспаться по-человечески не мешало. А вот Ефимыч выглядел неважно, дело не в усталости и напряжении последних дней, чем-то он был подавлен, но не лезть же в душу, придем, отдохнем, выпьем малость, глядишь отойдет, поделится сокровенным.
С пригорка уже был виден хутор, оттуда слышались звуки обычной сельской жизни, горланили петухи, встречая рассвет, обиженно мычала чья-то корова…
– О, моя голос подает, – сказал Петро, высокий, черный как грач мужик, с лукавыми карими глазами.
– Это она завсегда после дойки песни поет, жаль последний отел в этом году был, бычка по весне пришлось кончить…
– Это почему?
– Да понимаешь, повел сын корову на случку…
– А что сам не мог?
– Мог и сам, но бык все же лучше, – обстоятельно ответил Петр, и продолжал:
– Коровенка у меня неказистая, а бык здоровый детина, как забрался на нее, и ну свое дело справлять. Сын с пастухом стоят, наблюдают за процессом, вроде бык свое дело исполнил, пора разводить, а он вошел в раж и еще и еще, тут у коровенки ноги и подломились, ну сынок и кинулся спасать кормилицу, хлыстом быка по заднице охаживать. Бык соскочил с животины, и на сына, глаза налитые, малец споткнулся, но все ж успел откатиться в сторону, а бык уже опять разворачивается, пришлось Федору (пастуху) его пристрелить. Благо, что ружье всегда заряжено, волчишек пугает. Так и не знаем, кто коровенок в этом лете крыть будет, – горестно закончил свое повествование Петр, сворачивая к своей хате.
