– Но мне и так неудобно… вы со мной возитесь….

– Заткнись! – грубо остановил её Вова, и сам удивился себе. – «Возитесь!» Никто с тобой не возится – ты одна из нас! Ты бы бросила меня, если бы у меня был насморк?

Маша поняла вопрос.

– Нет! – ответила она.

– Так а хули ты мне тут ревешь, когда у тебя всего лишь… Это же говорит о том, что ты вполне здорова.

– А вы, правда, доктор? – Маша с испугу перешла на «вы».

– Что сразу на «вы»-то?

– Не знаю! – Маша сидела на одеяле, плотно сжав ноги.

Вова понял, что к чему. Он встал, подошел к своей поняге, достал кусок всё той же льняной ткани (не использованный до ныне – как знал!) и протянул его Маше.

– Хватит?

– Хватит, конечно.

– Извини – другого ничего нет. Разберешься?

– Да! – Маша не знала, куда деть глаза – ей было так неудобно…

Вова постарался приободрить её улыбкой:

– Я, правда, доктор – врач.

– А какой?

– Всякий – какой хочешь! В твоем случае – педиатр!

Маша надула губки.

– Чего? – спросил её Вова.

– Почему, в моём – педиатр?

– Тебе лет-то сколько?

– Причем тут годы?

Вова рассмеялся:

– Не смеши – «годы!» В куклы, наверное, до сих пор играешь?

– Ага – в «Кенов»! – зло парировала Маша. – Нам в четырнадцать лет разрешили замуж выходить! Прикинь, сколько девочка должна узнать до этого времени, чтобы не слыть «фригидной лохушкой»?

– Кем? – не понял Вова. – Ты хочешь сказать, что в тринадцать?…

– А во сколько, если паспорт дают в четырнадцать?!

– Серьезно?! – Вова оторопел. – Ты не шутишь?

– Знаешь, что такое – «одноклассницы»?

– Нет.

– Это – суки ёбббнннн! – Машка прикрыла ладонью рот. – Извиняюсь… Попробуй, будь ни как все! У тебя уже паспорт, а ты ху…, – она осеклась, – не видела?

– Ты не шутишь? – Вова смотрел на неё из-подо лба, почёсывая, одновременно, переносицу. – Правда, да?!

– Отвернись! – Машка осмелела.

– Как скажешь! – Вова отвернулся. – Ну, дела-а!

– Ну, что, гаврики – готовы «макарошки» хавать? – коротконогий, мокрый, но почему-то весёлый Ефим, как пузатый китаец, поднимался на бугор, к костру, держа охапку мокрых корней в руках. – Чего приуныли, шантропа?

– Приуноешь тут! – отозвался Володя.

– Да ладно! – остановила его Маша.

– Что случилось? – Ефим свалил свою вязанку к костру. – Поругались, что ли? Завязывайте!

– Мань, сама скажешь? – спросил Володя.

– Сам скажи.

– У неё… проблемы, – сказал Вова.

– Начались, что ли? – Ефим крутил головой от одного к другому.

– Как ты угадал? – спросила Маша.

– А чего гадать? – как ни в чём не бывало, отреагировал Ефим. – Холодная вода – десять километров, четыре ночи на скале, дождь, страх, все дела – не мудрено. У баб всегда так.

Он протянул руки к костру:

– Окоченели! Мы как-то с Вовкой – друган мой – девочку, сбитую троллейбусом, в больницу везли… так у той, сразу кровь потекла. Мы ей говорили: «Только не спи, милая!», и трясли за щеки, чтобы не вырубилась. Доставили. И самое интересное, в тот же вечер, возвращаясь из больницы, ещё одну сбитую встретили! Та, правда, на своих двоих, с перепугу, убежала, придерживая разодранную юбку на ходу. У баб – всегда так – чуть что – потекло! Доктор, ты-то чему удивляешься?! Ещё вчера должно было начаться… Я уж, грешным делом, подумал, что Машка беременная… А так – нормально! Бабья доля! Мань, ты-то как, сама-то? Нормалёк?

Мань улыбнулась, говоря Володе, показывая на Ефима:

– Учись, доктор!

Вова почесал репу:

– Молодцы! Ухайдохали доктора!

– Чё ты, Вова?! Нормалеус! Давайте, корешки жарить – хорош ругаться. Манька, подтягивайся к костру! Как там мяско?! – Ефим попробовал бульон. – Соли маловато. Экономим?

– Экономим! Лучше мало, чем ничего.

– А воду, где набирали?

– В озере – где ещё?

– Не отравимся?

– Я туда пару веточек черёмухи кинул, – Вова показал на куст, Бог знает как, оказавшейся тут черемухи.

– От черёмухи – горчит! – сказал Ефим.

– Конечно! Если веник туда засунуть! А от пары веточек… – только дезинфекция.

– Ну, разгребайте угли – будем жарить хлебцы! – Ефим сам стал разгребать угли, валявшейся рядом веткой. – Теперь, Машутка, хлеб у нас будет! Ты – рада?

– Конечно.

– Извини, что я в неглиже – жизнь у нас, Маня, походная!

Ефим, как борец сумо, был обмотан лишь неширокой полоской ткани, в виде буквы «Т», и это его вообще не волновало. (Маше, кстати, нравилось тайком посмотреть на его круглый зад.)

– Ты ей дал ткань? – обратился он к Вове.

– Дал-дал – достали!

– Тыщь-тыщь-тыщь – не ссоримся! Нам ещё три градуса шагать! Мань, доставай чашки!

Вова вопросительно смотрел на странного Ефима.

– Ты, чего такой весёлый – обкурился что ли? – Вова «накрывал» на «стол».

– Было бы что! Не – просто настроение хорошее! Солнце, болота… друг, подруга… корешки, мяско… – чего грустить? А, если честно, чуть не утонул я – выбрался еле-еле! Там трясина! Братцы, пойдете за долбанным рогозом – осторожней, он в такой хреновой каше растет. Не успеешь оглянуться и тебя уже засасывает!..

– А чего не орал? – Вова даже перепугался.

– Я орал! До вас докричишься, поди!

– Серьёзно?

– Нет, блядь, шучу! – у Ефима моментально почему-то испортилось настроение. – Там такие заросли…

– Поодному, больше никуда не ходим! – заявил Володя. – Согласны?!

– Да! – тут же ответила Машка.

– Не возражаю, особенно, если Машка в туалет захочет! – улыбнувшись, саркастически согласился Ефим. – Чё ты выдумываешь? Вы, правда, не слышали?

– Нет, – сказал Вова, – не слышали.

– Къы! – щелкнул пастью Ефим. – Оглохли, значит!

– Извини, брат.

– А-а! – он махнул рукой. – Мань, ты из лука стреляла когда-нибудь?

– Нет, – ответила Маша.

– Сейчас, почавкаем – научу! Хочешь?

– Хочу.

– Тебе сильно плохо?

– Да, – Маша ответила не громко, мелко покачав головой.

– Научу! – пообещал Ефим. – Сегодня никуда не идем! Научу. Отдых!

Он умел уходить от плохого настроения.

Вечером, когда над болотом поднялся офигенно ровный, как «шесть копеек», диск луны, когда звезды мелкой дробью расстреляли дуплетом низкое небо, когда подползло лирическое настроение и все были сыты и хорошо отдохнули, Ефим «включил свой патефон».

– А что, ребятки, неплохо сидим, а?

– Начинай, – сказал Вова, лениво грызя корень рогоза, вкус которого напоминал картошку и орех одновременно. – Что тебе там ещё пришло?

– Ты меня уже, как никто, понимаешь, – Ефим довольно улыбнулся. – Мань, ты чего там застыла?

Маша сидела укутавшись, как индеец, в одеяло и смотрела в одну точку, где-то внутри костра. Не поднимая головы, не отводя взгляда от своей точки, она ответила:

– Думаю.

– О чём, если не секрет?

Маша отвела глаза от огня, посмотрела на Ефима и пояснила:

– Думаю – как будет завтра? Как по болоту пойдем? Что будет потом? Что дома творится? Вспоминаю, как я вас увидела. А если б не увидела?

– Не думай об этом – этого ничего нет.

– В смысле, нет?

– Ну, нет – и всё! Прошлое – прошло, будущего может и не быть! Есть только сия минута, ты, я, Володя, костер, звезды, утки на озере квакают, и все, что мы видим вокруг или как-то по другому ощущаем, например, вот тот корешок рогоза у Вовы во рту.

Вова, не обращая внимания на слова Ефима, уточнил:

– Утки – крякают.

– У кого – как. У меня – квакают. Всё относительно, Вольдемар.

Володя хмыкнул.

– Но-но, философ, давай, расскажи нам с Машей какую-нибудь свою историю – вечер с пользой пройдет! – Вова кинул недоеденный корень рогоза в костер. – Давно! Вкус, как у портянки!

– Откуда у тебя в памяти такое разнообразие вкусов, – Ефим откинулся на спину, уставившись на звезды. – И не разбрасывайся пищей, пожалуйста.

– Да, извиняюсь! – Вова почесал нос. – Ну, давай свою философию – вижу же, что что-то ещё тебе в сосуд познания накапало за сегодняшний день.