Неслыханное дело, чтобы оба губернатора одновременно выезжали. Они пришли в черных очках, в мохнатых малахаях; шумели, чтобы навести страх. Удивлялись, что мы придаем значение тибетскому паспорту, и вообще вели себя глупо и нагло. Один из них – бывший лама, как говорят, задушивший сининского амбаня. Другой – старый маньчжурист-чиновник, проевший зубы на кляузах. Мы терпеливо пережили все их благоглупости. Теперь нас перевезут в Нагчу, но ведь это тот же плен. А затем будто бы «упадут капли милосердия» и нам разрешат пройти на Сикким. Конечно, будет избран самый нелепый путь. Конечно, при всяком удобном случае еще задержат, еще потребуют подарки, но все-таки когда-то двинемся. Кто из нас надеется, что наш плен ограничится ста днями, но не будет ли правильнее предположить сто пятьдесят дней, да прикиньте еще все задержки по пути. Значит, на все задержание положите полгода. Конечно, за это время тибетцы дают нам необычайный случай знакомиться с их жизнью, обычаями и этикой. Без сношений с губернаторами, генералом, дзонг-пенами, офицерами, старшинами и ламами мы не могли бы составить убеждение о действительности Тибета.
Свиреп предрассветный мороз. Конечно, более 70°С. Утром у доктора замерз коньяк. Сколько же градусов было, чтобы крепкое вино замерзло? Доктор по-прежнему пессимистичен и ждет опасностей. Здоровье Н. В. и П. К. плохое. Очеру предсказана смерть. Хорошо держатся Людмила и Рая, или, как тибетцы зовут их, Мила и Рея.
Какие скучные холмы между Чунаргеном и Нагчу. Давно разрушились горы, и сейчас распадаются кучи щебня и гальки. Ни куста, ни дерева; только высокие, неприятные коням кочки с усатой колючей травою. Говорят нам, что, придя к Центральному Тибету, мы будем поражены переменой природы. Но другие усмехаются, говоря, что до самых Гималаев будем следовать кладбищем разрушенных гор. Бедные хорпа. Зубы их выпадают от цинги, мускулы дряблы. Сил меньше, чем у тринадцатилетней Раи. Конечно, тощее сырое мясо и горсть сырой цампы не дадут здоровья. И как безмерна подозрительность друг к другу. Не верят никому, боятся, готовы ждать постоянной напасти. Монголы, несмотря на дунганских каверзных чиновников, сравнительно с тибетцами – свободные люди.
Повсюду знаки креста. И старые монгольские монеты несторианских ханов – с крестом, и над древним буддийским монастырем под Пекином – крест, и на чепраке седла – крест, и налобник уздечки снабжен крестом. Даже и на камнях Ладака и Синьцзяна – кресты. Несториане и манихеи широко прошли по Азии. На фресках монастырей – кресты, на узоре кафтана, на четках, на бусах, на ладанках – тот же крест. Не свастика со струями огня, но равноконечный, вечный символ жизни. На китайских шапках тибетских генералов горит рубиновое крестообразное дордже. Конь счастья несет знак его. Старые бронзовые фибулы, может быть, из могил, – крест в круге.
Всюду же и знаки Чинтамани. И колонки домов, и стены глинобиток отмечены этим трижды мощным изображением. Налобники мулов, чеканные серебряные сосуды, военное знамя, лист деревянной гравюры, молитвенный флаг усилены символом мощи.
Сравните современный сказ с первообразом. Теперь говорят: «И стал на земле великий голод, и погибали люди, и не могли жить более. Тогда благие Бодхисаттвы послали дождь из риса. Какое множество пищи, что не только напитались все люди, но они принесли горы риса и сложили из риса храмы и чортены. Такой величины храмы, что не обойти их и в несколько лет, а один главный чортен не обойти в несколько дней. Это место существует на острове, где некогда процветало истинное учение Благословенного».
Надо понимать: настал на земле великий духовный голод, и не могли более существовать в темном состоянии люди. Тогда Великие Учителя послали настоящий ливень духовной пищи. Поднятое этой благодатью человечество сложило великие памятники духовных достижений. Размеры этих достижений необъятны. Учение Шамбалы существует в защищенном месте, и мощь его проявится скоро.
Любопытны монастыри бон-по – черной веры, враждебной Будде. Настоящая черная месса по всем правилам люцифериан. Обратное хождение, обратные ритуалы, на месте Будды вымышленное лицо с теми же биографическими подробностями. Покровитель черной веры тоже царского рода и сопровожден подобными же атрибутами. Последователи черной веры очень многочисленны и не пускают буддистов в свои храмы. Вместо священного «ОУМ» они потребляют «А». Настало время сказать определенно о тибетском «буддизме».
Вспоминаем, сколько раз тибетцы повторяли нам, что на Западе нет буддизма и что там вообще буддизма не знают. Сколько раз тибетцы презрительно говорили о японцах, китайцах, монголах, сиккимцах и о хинаяне Бирмы и Цейлона. Неслыханное самомнение отделило Тибет от всего мира. Лучшие люди бегут из Тибета и не желают возвращаться в произвол дикого правительства. Невежество закрыло глаза Тибету. Страна лишилась своего духовного вождя – ушел из Тибета таши-лама. Тибетцы не хотят познавать и учиться. Ученые ламы переходят границу Индии. Бегут переодетые: кто одевается торговцем, кто надевает парик и гримирует лицо. Среди ужасающей грязи, зловония и падали в Нагчу тибетский чиновник удивленно говорит нам: «Если Нагчу вам кажется грязным, то что сказали бы вы о Лхасе, где даже питьевая вода иногда насыщена отбросами». По пути узнаем, что Ринпоче из Чумби не в Китае, а в монастыре Гум. И этот умный лама понял, что сейчас невозможно оставаться в Тибете.
Ни одному сообщению нельзя верить. Все мертво кругом. За пять месяцев по главной дороге на Китай и Монголию прошло три каравана. Тибетцы-кочевники шепчут о трудных временах для Лхасы. Конечно, в подобном состоянии страна существовать не может. Наконец губернаторы Нагчу удовлетворились подарками и после сообщения, что деньги у нас кончились, решили отправить нас кружным путем через Чантанг на Намру-дзонг, Шендза-дзонг, через не показанные на картах перевалы в 20 600 футов (~ 6 300 м) высоты, на Сага-дзонг, через Брахмапутру, на Тингри-дзонг, на Шекар-дзонг, на Кампа-дзонг и через Сепо-ла на Сикким. Очевидно, решили показать нам все области Тибета, чтобы у нас не оставалось сомнения в этой стране. Хотя не легкий путь, но от Улан-Батор-Хото до Сиккима никто еще не проходил.
Непонятно, для чего дзонг-пены (власти) тибетских дзонгов (крепостей) стараются показать себя с самой отвратительной стороны. «Смотрите, мол, какие мы грязные, вонючие, невежественные и лживые». Народ рассказывает о лхасском девашунге (правительстве) мрачные истории. Недовольства и восстания.
Интересны одни лишь развалины старого Тибета. Эти древние башни и стены складывали какие-то иные люди. Строители их знали и о Гессер-хане и о Владыке Шамбалы. Здесь были и ашрамы Великих махатм. Но ведь теперь ничего этого не осталось.
Вспоминаю камни «чудских» могил на Алтае; там прошли готы, пропитавшие своим влиянием всю Европу. Вот и в Трансгималаях мы встречаем такие же древние могилы. Находим места древних святилищ, которые рождали мысль о солнечном культе друидов. Мечи северян, жителей Трансгималаев, могли быть выбраны из готской могилы в южно-русских степях. Наплечные фибулы гатских погребений, разве не напоминают они пряжки тибетских племен. И почему Лхаса когда-то называлась Гота? И откуда название племени – готл? Откуда, куда и как двигались гонимые ледниками и суровыми моренами прародители готов? Нет ли в застывшем обиходе северян-тибетцев древних черт их ушедших собратий? Удивительно: один хорпа напоминает Мольера, другой годился бы для типа д'Артаньяна, третий похож на итальянского корсара, четвертый с длинными прядями волос близок портрету Халса или Паламедеса, а тот, черный и мрачный, с орлиным носом, разве он не палач Филиппа Второго? Не будем бояться сопоставлять то, что ярко бросается в глаза.
«Ки-хохо» – несется клич из стана голоков. «Хой-хе» – отвечает наш стан. Так всю ночь взаимно предупреждают врагов о недреманной бдительности стана. Но, конечно, голоки уже осведомились о нашем оружии, учли всю боеспособность. Решение сделано в нашу пользу, и сегодня мы увидим дружественный лик опасных кочевников.
