8 июня

Омск. Мост через Иртыш. Несколько «исторических» зданий; особняк, где жил Колчак; здание колчаковского сената; дом солдата; собор, где хранится ветхое знамя Ермака. Полуразрушенная тюрьма, где был заключен Достоевский; верхушка старого острога XVII века. Оказалось, что оба нужные нам поезда только что отошли и мы должны сидеть в Омске три дня, до вечера четверга. Совторгфлот радушно заботится о нас. Б. многое рассказывает. Слышим о моих картинах. Высокие цены. Поверх всего идут расспросы опять о йогах, об Индии, о буддизме и об учениях жизни. Целый слой изучения воли и материи. И совершенно здесь не знают положения ни Америки, ни Китая.

В газетах пишут о том, что мы «нашли» манускрипт об Иссе. Откуда идет эта формула? Как могли мы найти то, что известно давно. Но мы нашли большее. Можно было установить, что формула Иссы-Учителя воспринята и живет на всем Востоке. И на границах Бутана, и в Тибете, И на холмах Сиккима, и на вершинах Ладака, и в хошунах монгольских, и в улусах калмыцких живет текст манускрипта. Живет не как сенсация праздничных газет, но как твердое, спокойное сознание. То, что для Запада – сенсация, то для Востока – давнее сведение. Пройдя Азию, можно убедиться, как мыслят народы.

9 июня

Холодное солнце пробивается через узорчатые листья филодендрона в комнате гостиницы «Европа». Не к теплице, не к ботаническому саду, но в Сикким теперь будут переносить эти листья наше воспоминание. Там, когда от реки Тишта поднимались к Чаконгу, такие же самые листья вились по зеленым мшистым стволам, переплетались с блестящими цветами орхидей. И маленький храм в Чаконге, и одинокий сторож при храме, высокий и статный, в простой холщовой рубахе. И вечерние рассказы ламы Мингюра. И так такой узорный лист будет теперь сопровождать нас в далекие страны, и возле такого листа будут расцветать в воспоминаниях образы близкие и милые.

Едем сдать на хранение оружие. Опять та же предупредительность и заботливость. «Чем можем помочь?» Управляющий Совторгфлотом едет на далекий вокзал, чтобы по недоразумению мы не переплатили за багаж.

Идем в краевой музей. Отделы художественный и этнографический. Из больших городов прислан ряд картин, умело подобранных, характеризующих течение русской школы живописи. Есть не только Левицкий, но и Мусатов, и Левитан. К удивлению, находим и две моих вещи. Обе из группы неоконченных запасов, стоявших у стен мастерской. Одна – «Ладьи» 1903 г. из сюиты «Город строят», другая – «Древо преблагое», эскиз. Надо написать, что обе не окончены.

Подходит местный учитель, удивленно спрашивает: «Вы – Рерих?» – «Да». – «Но ведь Вы были убиты в Сибири в 1918 году». Опять та же сказка, которая достигла нас в Лондоне и в Америке. Как же не убит, если были и панихиды, и некрологи. Но отпетому на панихидах – светло работалось, плавалось по океанам и легко всходилось на вершины. Верно, «панихида» помогает. И некрологи были очень душевные. Какие славные учителя в этом краю. Уже четвертая радостная встреча.

10 июня

Уезжаем. Поезд отходит в полночь. Друзья! Буду рад по окончании пути кроме этих кратких заметок передать Вам весь дневник и рисунки. Но для этого нужно где-то временно осесть и разобрать записки и альбомы. Но где и когда?

Козлов пишет о Хангае. Интересны две статуи – черная и белая – добрая и злая. Но почему они в скифском наряде? Тары ли это? Или приспособленные каменные бабы? Значительно, как и все из старой области Орхона.

Сегодня сабантуй – татарский посевной праздник. Скачки на конях и верблюдах. Татары с громкими бубенцами скачут в загородную рощу. Празднуется новый посев.

В полночь приходит поезд. Едем под знаком розы; под знаком праздника посева. Привет друзьям!

Во все небо стояла радуга. И не одна, но две. И в радужные ворота стремилась широкая Обь. Великая Обь – родина жены и змия.

Шамбатион-река[240] стремительно катит по порогам и камням. Кто не пострашится, перейдет ее. А на той стороне живут люди М. М – самая священная буква алфавита, она скрывает имя грядущего. Каббала помнит Шамбатион. Катит камни – катунь настоящая. И не построен еще город на месте новом.

Катун – по-тюркски «женщина».

«Додекаэдрон женского начала обозначается в географических понятиях, связанных со сроками эволюции».

«На Катуни и на Бии встанет брат на брата. Будет избиение великое, а потом начнется новая жизнь».

И еще приходили другие и толковали все о том же двадцать восьмом годе. Солнечные пятна сгущаются так через семьдесят семь лет. И пришел самый вдохновенный человек и о том же толкует. Вот диво-то: один по астрономии, другой по астрологии, третий по писаниям, четвертый по числам, и разговоры все о том же самом. Вот диво-то. К 1911 прибавить 25 – получается тот же 1936 год.

Камень – дивный камень. Тигерецкий камень. И просто – камень. И весь край – сплошной камень.

Елен-Чадыр, Тоурак, Куеган, Карагай, Ак-Кем, Ясатар, Эконур, Чеган, Арасан, Уруль, Кураган, Алахой, Жархаш, Онгудай, Еломан, Тургунда, Аргут, Карагем, Арчат, Жалдур, Чингистай, Ак-Ульгун, Хамсар.

Это все имена. Эти названия речек, урочищ и городищ – слышатся как напевный лад, как созвучный звон. Столько много народов принесли свои лучшие созвучия и мечты. Шаги племен уходят и приходят.

Около Черного Ануя на Караголе – пещеры. Глубина и протяжение их неизвестны. Есть там кости и надписи.

А когда перешли Эдигол, расстилалась перед нами ширь Алтая. Зацвела всеми красками зеленых и синих переливов. Забелела дальними снегами. Стояла трава и цветы в рост всадника. И даже коней здесь не найдешь. Такого травного убора нигде не видали.

Поравнялся с нами алтаец. Пугливо взглянул на нас. Что за новые чужаки в его страну пожаловали? Махнул плетью и потонул в звонких травах. Синих, золотых, пурпуровых. Поражающе сходство североамериканских индейцев с монголами.

Про доброго Ойрота все знают. А любимое имя алтайское – Николай.

За Ялуем начались алтайские аилы. Темнеют конические юрты, крытые корой лиственницы. Видно место камланий. Здесь не говорят «шаман» – но «кам». К Аную и к Улале есть еще камы, «заклинатели снега и змей». Но к югу шаманизм заменился учением про Белого Бурхана и его друга Ойрота. Жертвоприношения отменены и заменились сожжением душистого вереска и стройными напевами. Ждут скорое наступление новой эры. Женщина – молодая алтайка – почуяла новые шаги мира и хранит первый строгий устав.

Размытая ливнями дорога утомила коней. Остановились в Кырлыке. Придется здесь просидеть ночь. Но не жаль провести ночь в месте, где родилось учение о Белом Бурхане и его благом друге Ойроте. Имя Ойрота приняла целая область. Именно здесь ждут приход Белого Бурхана. В скалах, стоящих над Кырлыком, чернеют входы в пещеры. Идут пещеры глубоко, конца им не нашли. Здесь также пещеры и тайные ходы – от Тибета через Куэнь-Лунь, через Алтын-Таг, через Турфан; «длинное ухо» знает о тайных ходах. Сколько людей спасались в этих ходах и пещерах! И явь стала сказкой. Так же как черный аконит Гималаев превратился в Жар-цвет.

«А как выросла белая береза в нашем краю, так и пришел белый царь и завоевал край наш. И не захотела чудь остаться под белым царем. Ушла под землю. И захоронилась каменьями». На Уймоне показывают чудские могилы, камнями выложенные. «Тут-то и ушла чудь подземная». Запечатлелось переселение народов.

Беловодье! Дед Атаманова и отец Огнева ходили искать Беловодье. «Через Кокуши горы, через Богогорше, через Ергор – по особой тропе. А кто пути не знает, тот пропадет в озерах или в голодной степи. Бывает, что и беловодские люди выходят верхом на конях по особым ходам по Ергору. Также было, что женщина беловодская вышла давно уже. Ростом высокая, станом тонкая, лицом темнее чем наши. Одета в долгую рубаху, как бы в сарафан. Сроки на все особые».