Таши-лама через Сикким и Калькутту, путями Китая проехал в Монголию. Никогда такого не бывало. Тайна. Впрочем, может быть, через Сикким проехал лишь отводный отряд, а сам лама двинулся на Монголию.

В священное утро на горах засветились вереницы огоньков: другая тайна!

Сейчас волна внимания к Тибету. За стеною гор идут события. Но тибетская тайна велика. Сведения противоречивы. Куда исчез таши-лама? Какие военные действия на границу Китая?

Что делается на монгольской границе? Год событий!

Называли Сикким страною молний. Конечно, и молнии здесь бывают, но не проще ли назвать: «Страна небесных ступеней»? Лучшего преддверия к тайнам будущего трудно придумать. Неисследованная, малопроникаемая страна скал и цветов.

Как в сказке, как на блюдечке за серебряным яблочком, открываются холмы и ступени Гималаев. Сто монастырей Сиккима; наверное, гораздо больше. Каждый из них увенчал вершину холма. Малый храмик в Чаконге. Большой Субурган и монастырь в Ринченпонге. На следующей горе белеет Пемайанцзе, еще выше – Санга Челлинг. Ташидинг почти не виден. По другую сторону долины – Далинг и против него – Роблинг, и еще ближе – Намцзе. За сорок миль видны монастыри. Не забудем, что здесь видится необычно далеко.

И опять перед нами стена на Тибет. И не хребет ящера, но белоснежный пояс раскинулся по вершинам стены – пояс земли. Поставим стрелу на север – там должны быть основания горы Меру.

Талмуд говорит, что голубь принес первую масличную ветвь Ною с горы Мория. И гора Мория, и гора Меру – в Азии. Здесь начало всего. Здесь начало всех путников, всех искателей. Здесь воздвигнуто первое изображение Благословенного Майтрейи – Мессии – Мунтазара.[90] Трижды мощное М! Здесь, поверх всех споров, учения подняли масличную ветвь нового Мира. Здесь заповедана Мировая Община.

Подошел сам, потрогал-прикоснулся к нашему шатру. Кто этот человек, с длинной черной косою, с бирюзовой серьгой в ухе, в белом кафтане? Местный иконописец – лама Пема Дондуб.

Мы спросили: «Можешь ли написать нам Благословенного Майтрейю совершенно так, как в Ташилунпо?» Взялся, и вот сидит на коврике, в уголке белой галереи, и различно-цветно пишет полный символами Лик. Приготовляет ткань для писания, покрывает ее левкасом (мел на клею) и выглаживает раковиной. Совершенно как русские иконописцы. Так же растирает краски, так же греет их на жаровне, так же втыкает запасную кисть в черные густые волосы. И жена его, из Тибета, помогает ему готовить краски.

И так в уголке белой галереи расцвечивается замысловатый образ. Все символы укрепляют Благословенного. И страшный, птицеподобный Гаруда,[91] и мудрые Наги, и Ганеша – слон счастья, и Чинтамани – Конь, несущий на спине хоровод избранных образов. А на лик и благие руки кладется чистое золото.

И так же, как наши иконописцы, поет лама-иконописатель стихиры во время работы. Стихиры усилились – значит, приступил к самому Лику.

И еще диво, возможное только в этой стране. В глубоких сумерках, когда наливающийся месяц уже вступает в права, по дому разносятся серебряные звуки самодельной флейты. В темноте художник лама на коврике переливчато играет перед Ликом Майтрейи – Мессии – Мунтазара.

Струны земли!

Где проходили орды великих монголов? Где скрылось исчезнувшее колено Израилево? Где «Трон Соломона»?[92] Где пути Христа-Странника? Где зарево шаманского бон-по[93] – религии демонов? Где Шалимар – сады Джахангира?[94] Где пути Памира, Лхасы, Хотана? Где таинственная пещера Амарната? Где тропа великого Александра к забытой Таксиле?[95] Где стены Акбара? Где учил Асвагоша?[96] Где созидал Авантисвамин?[97] Где твердыни Чандрагупты Маурьи? Где мудрые камни царя Ашоки?[98] Все прошло по Кашмиру. Здесь древние пути Азии. И каждый караван мелькает, как звено сочетаний великого тела Востока.

Здесь и песчаные пустыни на пути к Пешавару; и синие вершины Сонамарга; и белые склоны Соджила. И в полете орлов тот же неутомимый дух; и в резвых конях то же непреклонное движение. И мир роз и шалей кашмирских не похож на забытый и скрытый мир кашмирских клинков.

«Весна священная».[99] Когда мы сочиняли ее со Стравинским, не думалось, что Кашмир встретит нас этой постановкой. В Гари на ночлеге, когда вызвездило яркое весеннее небо и засинели горы, мы заметили вереницы огней по горам. Огни двигались, расходились и странно кружились. И по всем склонам зажглись эти огненные процессии. И в деревне внизу закружились темные силуэты, размахивая смоляными факелами на длинных шестах. Огненные круги возвещали о конце холодов зимних. И песни возвещали весну священную. Этот праздник девятого марта.

«Буль-Буль» – соловей-птица поет на яблоне. Кукушка отсчитывает долгую жизнь. На лужайке расстелены белые полотна и кипит самовар. Красные и желтые яблоки и сдобные лепешки предлагаются сидящим на весенней траве. Глазки фиалок и бело-желтые нарциссы ткут пестрый ковер. А вечером стада уток и станицы гусей усеивают мочажины озер. Выходят на весенние поляны маленькие медведи. И никто не боится их, разве если это матка с детьми…

Пологие речные берега. Вереница бурлаков ведет крытые лодки… По широкой дороге тянутся волы и скрипят колеса. Трехсотлетние чинары и высокие тополя оберегают пути. И часто блестят зубы встречных путников в улыбке привета.

На сеновале лежат сани – московские розвальни. На дворе скрипит журавль над колодцем. Соломенная крыша проросла зеленым мхом. Скрючились придорожные ивы. Гомонят приветствия детишек. Где же это? В Шуе или на Коломне? Это в Шринагаре, в «городе солнца».

Пузатые белые колонки; мелкая роспись орнаментов; крутые каменные лесенки; золоченая крыша храма; скрипучие расписные ставни окон; заржавленные замки; низкие дверки «с поклоном», резные балюстрады, покосившиеся плиты каменных полов, запах старого лака, мелкие стекла оконцев. Где же мы? В Ростовском Кремле? В суздальских монастырях? В ярославских храмах? И стаи бесчисленных галок. И голые ветки за окнами. Это главный дворец махараджи Кашмира. Любопытно все, что от старины сохранилось. Все новейшие приделки ужасны.

По дорогам много моторов Форда. В столовой гостиницы видны лица американцев. В ювелирной лавке рядом висят две картины: одна – вид Дели, другая – вид Московского Кремля. Среди кристаллов, в которые смотрят судьбу, среди кашмирских сапфиров и тибетской бирюзы зеленеют китайские жадеиты[100] и цветными садами раскинулись полы шитых кафтанов. Как ценные шали, залиты комнаты музея мелким иранским узором, и отбитая судьбою Гандхара[101] сводит воедино расколовшиеся ветви Запада и Востока.

В характере храмов и мечетей, в угловых резных драконах, в шатровой четырехскатной вышке неожиданное сочетание деревянных старых церквей Норвегии и китайских пагод. Из одного колодца почерпнута романская химера, звериный орнамент Алтая и зверьки Китайского Туркестана и Китая. Сибирские пути народов далеко вынесли одинаковый смысл украшений.

Твердо стоит крепость Акбара. Но когда подыметесь по всем кручам и ступеням, то видно, что старые кирпичи и глинобитная смазка с трудом держатся. Своды готовы упасть.

Нишад – сад Акбара – занял место от озера до взгорья. Высокое место. Строения скромны и по углам любимые им башенки. Характер простоты и ясности.