Особо трогательно служение тысячи огней под вечер. Низкий храм с расписными колоннами и балясинами. Посередине длинный стол, уставленный огнями. Вдоль стен тоже вереница огней, и все это море огоньков ласково колышется и мерцает, подернутое облачком курений сандала, дикой мяты и других благовоний, сожигаемых в кадильницах. Стройно, хорошо пели во время этого служения.

По всем тропинкам вьются караваны богомольцев. Высокие седла покрыты яркими тканями. Совсем дикие лошадки несут пузатую поклажу. Все толпится. Ищут место ночевки. Воздвигают новые знамена в память живых, но чаще умерших. Толпа собралась до двенадцати сотен – но мирная, добрая толпа.

На ранней заре, задолго до восхода, когда снега на горах еще мутно янтарны, – лагерь уже шевелится. Ползет и ширится неясное гудение. Ранние молитвы мешаются с ударами копыт коней и мулов.

Утром к нашим шатрам идет шествие. Сам старший лама возглавляет несение даров. За ним, высоко поднятые, следуют подносы с рисом, с ребрами барана, с сахарным тростником, с брагой и плодами. Сам лама передает приношение в нашу походную кухню.

Посреди ступ раскинулись шатры богомольцев. Вот под зеленым навесом сидят ламы из Тибета. Женщины им переворачивают длинные страницы молитвенников. Под ручные барабаны и гонги ламы поют тантрическую песнь. Где же Стравинский, Стоковский, Прокофьев, где же Завадский, чтобы изобразить мощный лад твердых призывов? И как тонко бело-золотое лицо у той, которая переворачивает страницы перед певцами.

Недалеко группа из Непала бьет в такт ладонями и припевает. Посредине них женщина с застывшим лицом экстатически танцует танец шерпов, полный тонких движений волхования. Иногда она трепещет руками, как птица, и издает какое-то птичье рокотанье. Очень замечательно.

Тут же странники из Бутана молятся под красным навесом. Перед раздачей целебной воды вокруг ступ идет священный ход. Впереди трубачи в высоких красных шапках; за ними ламы в тиарах, следом – длинный ряд священных книг.

На закате в палатке старший лама тихо говорит о святынях Сиккима, о «чудесах», слышанных и им самим виденных. То шум роя невидимых пчел, то пенье и небесная музыка, то явление образов священных. При нашем отъезде лама указал два добрых знака. По пути три полных бамбуковых водоноса и два дровосека с полными вязанками дров – навстречу.

Ташидинг принадлежит к приходу большого монастыря Пемайанцзе в дне пути. Тоже на вершине, Пемайанцзе стоит властно. И даже новейшая живопись доставляет радость своей тонкой замысловатой декорацией. И резьба наличников сказочна. И высокие пороги тяжелых дверей переносят в древние деревянные храмы России. И сановиты главные ламы. И торжественны пурпурные одежды. И красные тиары на головах полны достоинства. Но все-таки еще больше вспоминается восьмидесятилетний настоятель Ташидинга. И все-то он борется, и заботится, и старается улучшить строение свое. И хозяйственный глаз его везде проникает.

За воротами Пемайанцзе стоят стражи трехсотлетних деревьев. Сказочный лес Берендея. А уличка домов лам, как берендейская слободка, раскрашена и оснащена крылечками цветными и лесенками.

Вот «Небесная Священная Гора», и на вершине ее блестит горное озерко. Там маленький храм, основанный на месте жития основателя красной секты в Сиккиме. Из Дубди основатель перешел на Святое озеро, а оттуда в древний Санга Челлинг.

Четыре древнейших монастыря Сиккима: Дубди, Санга Челлинг, Далинг и Роблинг. И значение названий отличное: «Место размышления», «Остров тайного учения», «Остров молнии», «Остров счастливого устремления».

Славный монастырь Санга Челлинг. Незабываем Далинг с бело-синим, словно фарфоровым, входом среди бамбуковой рощи. Там бережно у алтаря хранится запечатанный, невскрываемый ящик с реликвиями основателя храма. Знамена – золотые по черному фону. В Санга Челлинге нет реликвий, но зато там камень, освященный благословением основателя. Когда чиста жизнь монастыря, прочен и камень. Всякая грязь жизни заставляет камень трескаться.

Вот они, мои милые новгородские и ярославские дверки. Вот она, прекрасная фресковая живопись. Вот они, цветные орнаменты, обвившие все наличники оконцев и дверей. Вот те же согбенные спины богомольцев, преданных вере. И огни прилежных приношений. И наши кули засвечают огонек. Истинная лепта вдовицы. А над ними властно возвышается «Держатель молний».

В Пемайанцзе учитель Падма Самбхава не был, но в монастыре хранятся вещи, принадлежавшие основателю религии. Вещи запечатаны, но изредка показываются. Одеяние, головные уборы, четки, колокольчики чудного звона, два магических кинжала и небольшое чудесное изображение Будды.

И трубы громче в Пемайанцзе, и драконы-охранители страшнее, и влияние монастыря больше, и развалины дворца махараджи вблизи. Первый махараджа был по-библейски избран на царство главою религии. Но фигуры Майтрейи нет в большом монастыре.

Некоторые одинокие храмы с единым огоньком, обвеянные персиковым, розовым цветом и усыпанные орхидеями и дикими пионами, еще ближе ведут по стопам простого постижения Учения.

Из леса выходит крестьянин, и голова его украшена белыми цветами. Где же это возможно? Только в Сиккиме.

Бедны ли сиккимцы? Но там, где нет богатства, там нет и бедности. Просто живут люди. На холмах среди цветущих деревьев стоят мирные домики. Сквозь цветные ветки горят яркие звезды и сверкают снежные хребты. Люди носят овощи, люди пасут скот, люди приветливо улыбаются. Со сказочной музыкой ходят по круглым тропинкам в свадебных шествиях. Зная о перевоплощениях, спокойно сжигают прах тел. И поют. Заметьте, часто поют.

Правда, можно петь под навесом из разных цветов и растений. Орхидеи, как цветные глаза, прилепились ко стволам деревьев-великанов. Розовые, пурпурные и желтые букеты усыпают путь веселыми искрами. И не простые растения, много среди них издревле лечебных.

Полная даров ждет природа. Придите излечиться. Шарура, парура, оррура– три самых главных плода против простуды, кашля и лихорадки. Шарура – как желтая вишня, парура – как зеленый каштан, оррура – зелено-желтое яблочко. Все терпки и полны танина. Вот красная кора аку омбо для исцеления ран. Как гигантский сухой боб серги пруба – от лихорадки. Шута – сухой горький корень против опухоли и для горла. Бассак – коричневый порошок от простуды. Красный стебель цо поставляет маженту;[87] горькая на вкус пурма – для курений. Варево из корней берекуро – против женских болезней. Цветы дангеро – для желудка, так же как и цветы красного рододендрона; лист дисро – для дезинфекции ран. Мемшинг пати – священное растение в Непале, им украшают голову на торжествах. Без конца полезных растений, ждущих лучшего применения и изучения.

Листы травы ауа дути «размягчают» камни, так же как и снежные лягушки в Гималаях. Потому, если видите на камне отпечаток копыта оленя или лапы зверя, значит, они или ели, или касались чудесной травы. Еще один поворот к легенде. Около Фалюта на путях к Канченджанге растет драгоценное растение – черный аконит. Цветок его светится ночью. По этому свету и отыскивают это редкое растение. Легенда русского Жар-цвета, волшебного цветка исполнения всех желаний, ведет не к предрассудку, а в тот же родник, где скрыто еще так многое.

Перед нашими воротами оказался странный дар. Ветка пихты, рододендрона и еще какого-то растения лежали, обращенные листьями к нашему дому, прикрытые плоским камнем. Это сунниум, заклятие. Человек, поднявший это приношение, получает на себя то, что положено заклятием. Или худое, или хорошее, или болезнь, или горе, или радость. Много дней лежал этот сунниум, и даже лошади как-то не касались его. Такое же заклятие видели мы в предместье Джайпура. Там посреди улицы в плоской корзине лежала печень барана, цветы и три серебряных рупии. Никто не дотронулся до них. Эти заклятия очень древнего происхождения. Инвольтация черных магов всегда говорит о заклятых предметах.