Очень круты тропы над самой кипенью реки. Стоянка на песчаной поляне, посреди нее запыленный караван-сарай. Нет сил остановиться на этом пропыленном дворе. На соседних взгорьях тоже трудно примоститься лагерем. Или сплошной камень, или мягкий переливчатый песок; и то и другое не держит колья и гвозди палаток. Кое-как нашли место. Постепенно обнаруживаются повреждения багажа: то замок сбит, то промочен яхтан[176] при падении лошади в реку.

Опять костры. Опять собираются какие-то незнакомые мохнатые люди. Вот уже нужно сказать, что никто из этих корявых незнакомцев нам не сделал ничего дурного. Пресловутое воровство киргизское нас не коснулось.

Еще из шепотов у костров: «Бурхан-Булат (то есть меч Будды) появляется в определенные сроки, и тогда ничто не противостанет ему». «Улан цирик (то есть красные воины) стали ужасно сильными». «Все что ни сделают пелинги[177] – все обернется против них». «Лет более ста назад два ученых брамина ездили в Шамбалу и направлялись на север». «Благословенный Будда был в Хотане и оттуда решил путь на Север». «В одном из лучших монастырей Китая доктор метафизики – бурят». «В большом монастыре Д. настоятель – калмык». «На картине „Будда Победитель“ из меча Благословенного брызжет огонь справедливости». «Пророк говорил, что Дамаск будет разрушен перед новым веком». Так шепчут паломники по пути в Гайю, Сарнат и Мекку. Длинные вереницы седобородых ахунов[178] и закрытых женских фигур встречаются на пути. Спешат перед близкою зимою. Это – скорая почта.

День кончался шамалем. Гигантские клубы пыли, точно незримое переселение народов. Надо знать и этот грозный лик Азии. Где же иначе так разительна смена жара и стужи? Где так невыносимы ветры после полуденного часа? Где же так гибельны реки в половодье и так беспощадны пески? Где же золото не убрано по берегам рек? Где же столько черепов белеет под солнцем? Широкая рука Азии.

6 октября

Опять шли течением Каракаша. Пришли в большое старое киргизское кладбище. Мазары с полусферическим сводом. Низкие могилы, уставленные бунчуками с конскими хвостами на концах. Положительно, мазары очень часто – старые буддийские чортены. После мазара расстались с течением Каракаша. Пошли заметно в гору против течения горного ручья. Ущелье постепенно сужалось. Влево в желтой песчаниковой горе увидали пещеры в несколько этажей. Наподобие пещер Дуньхуана.[179] Местные жители и караванщики называют их старокиргизскими домами. Но, конечно, мы имеем здесь остатки исчезающего буддизма. Подходы ко многим пещерам совсем выветрились. Высоко остались отрезанными входы, как орлиные гнезда. Характерно, что пещеры притаились так недалеко от перевала Санджу, точно защищаясь горами от волн мусульманства. Конюх Гурбан (мусульманин) знает еще такие же пещеры в этих краях, но относится к ним явно пренебрежительно. Но пещеры внушительны.

Несказуемой древностью дышит от этих гор. Песочная дымка точно возносит их в небо. И горы, вместо смысла ограничения и преграды, опять влекут ввысь. Подошли к самой подошве Санджу. Слышно, на перевале снега нет. Но не успеваем получить это сведение, как кашмирский дракон долетает, и все начинает покрываться снегом. Пронзительный шторм. Жмемся в ожидании запоздалых палаток. В темноте доходит караван. Из-за перевала приваливает черная лавина яков и с разбега чуть не сокрушает весь стан. Гомон и шум. Снег и холод. Но стан, прижавшийся в ущелье, имеет необычайно живописный вид. Что-то от старого Босха или Питера Брейгеля. Пламя освещает бронзовые лица. Из тьмы выдвигаются рога черно-невидимых яков. Крылья палаток вспархивают, как птицы. На скале – гигантская тень Омар-хана. Опять шепоты пустыни: «Около священной горы Сабур виден неизвестный древний город. Много домов и чортенов». Завтра надо вставать со звездами. Путь длинный. Днем и снег и ветер опять начнут надоедать.

7 октября

Дракон все-таки догнал нас, и за ночь все засыпано снегом и примерзло. Пробуем яков. Спешим. Седьмой перевал – Санджу. Самый крутой – 18 300 футов (~ 5 580 м), – но не длинный. Как цепко идут яки; еще раз поражаемся им. У моего яка с шумом лопается нагрудный ремень седла. Пришлось привязать веревками, одна подпруга не удержит на крутизнах. Опасна лишь самая вершина Санджу. Там як должен изловчиться и перепрыгнуть через расселину между верхними зубцами оголенной скалы. Тут вы должны довериться цепкости яка. Геген упал с яка, но, к счастью, лишь зашиб ногу. Могло быть много хуже. Конечно, на северной стороне оказалось много снега. Пришлось спешиться и, скользя по резким зигзагам, круто спускаться. Не берите горных палок с остриями, гораздо лучше плоский металлический наконечник. В серебряном тумане потонули снеговые горы. Жаль прощаться с высотами, где хотя и студено, но кристально чисто и звонко. Где само название «пустыня» звучит вызовом всем городам, уже превратившимся в развалины или еще не превратившимся.

Отчего же так грустно отдаляться от Куэнь-Луня, от хребта древнейшего?

Начались опять становища горных киргизов. Дети и женщины чисты. Не видно ужасных безобразных накожных болезней.

Внизу в песчаных откосах какие-то темные выбоины – пещеры. Из них вылезают мохнатые яки и переносят вас в доисторические времена. То же самое было и тогда. Посредине нагорья громоздятся желтые обветренные бугры; из них торчат каменные глыбы самых изощренных форм. Носороги, тигры, собаки или какие-то остовы на тронах – все работа давно убежавшей воды. Нагорье ограждено тепло-лиловыми горами. Снегов в направлении пустыни более не видно. Остановились около аула из девяти юрт. Внутри чисто. Приносят дыни, арбузы, персики, получаемые из Санджу-Базара или из Гума-Базараю Горы полны переливчатого эха, лай и ржанье бесконечно гремят по ущельям, как горные трубы. Киргизки показывают вышивки, но не хотят продать; каждая делает их для себя.

8 октября

Короткий спокойный переход. Остановились в 10 милях от оазиса Санджу. Разбросаны одиночные юрты киргизов. Часто здесь один мальчик гонит целый караван верблюдов.

Каждый день приходят к нам пациенты желудочные или простудные. Еще раз почувствовали, что значит великий песок пустыни – всепроникающий, иссушающий, затрудняющий дыханье. Высота пути не более 7 000 футов (~2 150 м). Ведь южная часть пустыни не ниже 4 000 футов (~1 200 м). Становится теплее. Задумана серия картин «Майтрейя». Опять костры. Опять караванные шепоты. «Известный губернатор в Китае приказал сечь китайцев. Ах, как худо! Теперь китайцы высекут их».

«Ринпоче[180] говорил, что теперь путь только через Шамбалу – это все знают». «Много пророчеств везде закопано». «Три похода монголов». «В пустыне за Керией вышла наружу подземная река». «А как взорвали скалу, а она вся из драгоценных камней». «А там, где не пройти, там можно подземными ходами»…

Много говорят, и будничное сплетается с чем-то великим, предрешенным. Много говорят про подземные ходы, но оно и понятно. Из многих замков, прицепившихся на скалах, были устроены к воде длинные подземные ходы, по которым на осликах привозили воду. Постепенно перед нами встает новая картина значительных жизней.

9 октября

Санджу – оазис. Мы простились с горами. Конечно, опять придем к горам. Конечно, другие горы, вероятно, не хуже этих. Но грустно спуститься с гор. Ведь не может дать пустыня того, что нашептали горы. На прощанье горы подарили нечто необыкновенное. На границе оазиса, именно на самой последней скале, к которой мы еще могли прикоснуться, показались те же рисунки, какие мы видели в Дардистане,[181] по пути в Ладак. В книгах о Ладаке такие рисунки называются дардскими, хотя, очевидно, они восходят к неолиту. И здесь, в Китайском Туркестане, на глянцевито-коричневом массиве скалы опять светлыми силуэтами те же стрелки из лука, те же горные козлы с огромными крутыми рогами, те же ритуальные танцы, хороводы и шествия верениц людей. Это именно предвестники переселения народов. И был какой-то особый смысл в том, что эти начертания были оставлены на границе в горное царство. Прощайте, горы!