Скупились звезды в невидимом бредне,

Жутко и страшно проснувшейся бредне.

Пьяно кружуся я в роще помятой,

Хочется звезды рукою помяти.

Блестятся гусли веселого лада,

В озере пенистом моется лада.

Груди упруги, как сочные дули,

Ластится к вихрям, чтоб в кости ей дули.

Тает, как радуга, зорька вечерня,

С тихою радостью в сердце вечерня.

Не в моего ты Бога верила,

Россия, родина моя!

Ты как колдунья дали мерила,

И был как пасынок твой я.

Боец забыл отвагу смелую,

Пророк одрях и стал слепой.

О, дай мне руку охладелую —

Идти единою тропой.

Пойдем, пойдем, царевна сонная,

К веселой вере и одной,

Где светит радость испоконная

Неопалимой купиной.

Не клонь главы на грудь могутную

И не пугайся вещим сном.

О, будь мне матерью напутною

В моем паденье роковом.

Закружилась пряжа снежистого льна,

Панихидный вихорь плачет у окна.

Замело дорогу вьюжным рукавом,

С этой панихидой век свой весь живем.

Пойте и рыдайте, ветры, на тропу,

Нечем нам на помин заплатить попу.

Слушай мое сердце, бедный человек,

Нам за гробом грусти не слыхать вовек.

Как помрем – без пенья, под ветряный звон

Понесут нас в церковь на мирской канон.

Некому поплакать, некому кадить,

Есть ли им охота даром приходить.

Только ветер резвый, озорник такой,

Запоет разлуку вместо упокой.

То не тучи бродят за овином

И не холод.

Замесила божья матерь сыну

Колоб.

Всякой снадобью она поила жито

В масле.

Испекла и положила тихо

В ясли.

Заигрался в радости младенец,

Пал в дрему,

Уронил он колоб золоченый

На солому.

Покатился колоб за ворота

Рожью.

Замутили слезы душу голубую

Божью.

Говорила божья матерь сыну

Советы:

«Ты не плачь, мой лебеденочек,

Не сетуй.

На земле все люди человеки,

Чада.

Хоть одну им малую забаву

Надо.

Жутко им меж темных

Перелесиц,

Назвала я этот колоб —

Месяц».

Проплясал, проплакал дождь весенний,

Замерла гроза.

Скучно мне с тобой, Сергей Есенин,

Подымать глаза…

Скучно слушать под небесным древом

Взмах незримых крыл:

Не разбудишь ты своим напевом

Дедовских могил!

Привязало, осаднило слово

Даль твоих времен.

Не в ветрах, а, знать, в томах тяжелых

Прозвенит твой сон.

Кто-то сядет, кто-то выгнет плечи,

Вытянет персты.

Близок твой кому-то красный вечер,

Да не нужен ты.

Всколыхнет он Брюсова и Блока,

Встормошит других.

Но все так же день взойдет с востока,

Так же вспыхнет миг.

Не изменят лик земли напевы,

Не стряхнут листа…

Навсегда твои пригвождены ко древу

Красные уста.

Навсегда простер глухие длани

Звездный твой Пилат.

Или, Или, лама савахфани,

Отпусти в закат.

Под красным вязом крыльцо и двор,

Луна над крышей, как злат бугор.

На синих окнах накапан лик:

Бредет по туче седой Старик.

Он смуглой горстью меж тихих древ

Бросает звезды – озимый сев.

Взрастает нива, и зерна душ

Со звоном неба спадают в глушь.

Я помню время, оно, как звук,

Стучало клювом в древесный сук.

Я был во злаке, но костный ум

Уж верил в поле и водный шум.

В меже под елью, где облак-тын,

Мне снились реки златых долин.

И слышал дух мой про край холмов,

Где есть рожденье в посеве слов.

О муза, друг мой гибкий,

Ревнивица моя.

Опять под дождик сыпкий

Мы вышли на поля.

Опять весенним гулом

Приветствует нас дол,

Младенцем завернула

Заря луну в подол.

Теперь бы песню ветра

И нежное баю —

За то, что ты окрепла,

За то, что праздник светлый

Влила ты в грудь мою.

Теперь бы брызнуть в небо

Вишневым соком стих

За отческую щедрость

Наставников твоих.

О мед воспоминаний!

О звон далеких лип!

Звездой нам пел в тумане

Разумниковский лик.

Тогда в веселом шуме

Игривых дум и сил

Апостол нежный Клюев

Нас на руках носил.

Теперь мы стали зрелей

И весом тяжелей…

Но не заглушит трелью

Тот праздник соловей.

И этот дождик шалый

Его не смоет в нас,

Чтоб звон твоей лампады

Под ветром не погас.