ЧЕРЕМУХА Черемуха душистая С весною расцвела И ветки золотистые, Что кудри, завила. Кругом роса медвяная Сползает по коре, Под нею зелень пряная Сияет в серебре. А рядом, у проталинки, В траве, между корней, Бежит, струится маленький Серебряный ручей. Черемуха душистая, Развесившись, стоит, А зелень золотистая На солнышке горит. Ручей волной гремучею Все ветки обдает И вкрадчиво под кручею Ей песенки поет. 1915 * * * О дитя, я долго плакал над судьбой твоей, С каждой ночью я тоскую все сильней, сильней… Знаю, знаю, скоро, скоро, на закате дня, Понесут с могильным пеньем хоронить меня… Ты увидишь из окошка белый саван мой, И сожмется твое сердце от тоски немой… О дитя, я долго плакал с тайной теплых слов, И застыли мои слезы в бисер жемчугов… И связал я ожерелье для тебя из них, Ты надень его на шею в память дней моих! ПОБИРУШКА Плачет девочка-малютка у окна больших хором, А в хоромах смех веселый так и льется серебром. Плачет девочка и стынет на ветру осенних гроз, И ручонкою иззябшей вытирает капли слез. Со слезами она просит хлеба черствого кусок, От обиды и волненья замирает голосок. Но в хоромах этот голос заглушает шум утех, И стоит малютка, плачет под веселый, резвый смех. ГРЕЦИЯ Могучий Ахиллес громил твердыни Трои. Блистательный Патрокл сраженный умирал. А Гектор меч о траву вытирал И сыпал на врага цветущие левкои. Над прахом горестно слетались с плачем сои, И лунный серп сеть туник прорывал. Усталый Ахиллес на землю припадал, Он нес убитого в родимые покои. Ах, Греция! мечта души моей! Ты сказка нежная, но я к тебе нежней, Нежней, чем к Гектору, герою, Андромаха. Возьми свой меч. Будь Сербии сестрою. Напомни миру сгибнувшую Трою, И для вандалов пусть чернеют меч и плаха. 1915 ПОЛЬША Над Польшей облако кровавое повисло, И капли красные сжигают города. Но светит в зареве былых веков звезда. Под розовой волной, вздымаясь, плачет Висла. В кольце времен с одним оттенком смысла К весам войны подходят все года. И победителю за стяг его труда Сам враг кладет цветы на чашки коромысла. О Польша, светлый сон в сырой тюрьме Костюшки, Невольница в осколках ореола. Я вижу: твой Мицкевич заряжает пушки. Ты мощною рукой сеть плена распорола. Пускай горят родных краев опушки, Но слышен звон побед к молебствию костела. СТАРУХИ Под окном балякают старухи. Вязлый хрип их крошит тишину. С чурбака, как скатный бисер, мухи Улетают к лесу-шушуну. Смотрят бабки в черные дубровы, Где сверкают гашники зарниц, Подтыкают пестрые поневы И таращат веки без ресниц. «Быть дождю, – решают в пересуде, — Небо в куреве, как хмаровая близь. Ведь недаром нонче на посуде Появилась квасливая слизь, Не зазря прокисло по махоткам В погребах парное молоко И не так гагачится молодкам, Видно, дыхать бедным нелегко». Говорят старухи о пророке, Что на небе гонит лошадей, А кругом в дымнистой заволоке Веет сырью звонистых дождей. 1915 * * * У крыльца в худой логушке деготь. Струи черные расхлябились, как змейки. Ходят куры черных змей потрогать И в навозе чистят клюв свой клейкий. В колымаге колкая засорень, Без колес, как лапы, смотрят оси. Старый дед прямит на втулке шкворень, Словно косу долбит на покосе. У погребки с маткой поросята, Рядом с замесью тухлявая лоханка. Под крылом на быльнице измятой Ловит вшей расхохленная канка. Под горой на пойло скачет стадо. Плачут овцы с хлебистою жовкой. Голосят пастушки над оградой: «Гыть кыря!» – и щелкают веревкой. 1915 ГОРОД Храня завет родных поверий — Питать к греху стыдливый страх, Бродил я в каменной пещере, Как искушаемый монах. Как муравьи кишели люди Из щелей выдолбленных глыб, И, схилясь, двигались их груди, Что чешуя скорузлых рыб. В моей душе так было гулко В пеленках камня и кремней. На каждой ленте переулка Стонал коровий рев теней. Дризжали дроги, словно стекла, В лицо кнутом грозила даль, А небо хмурилось и блекло, Как бабья сношенная шаль. С улыбкой змейного грешенья Девичий смех меня манул, Но я хранил завет крещенья — Плевать с молитвой в сатану. Как об ножи стальной дорогой Рвались на камнях сапоги, И я услышал зык от Бога: «Забудь, что видел, и беги!» 1915 |
