И капитан Фуке передал атаману свои листки. В них значилось:

«Мы, представитель французского главного командования на Черном море, капитан Фуке, с одной стороны, и донской атаман, председатель совета министров Донского войска, представители Донского правительства и Круга, с другой, сим удостоверяем, что с сего числа и впредь:

1. Мы вполне признаем полное и единое командование над собою генерала Деникина и его совета министров.

2. Как высшую над собою власть в военном, политическом, административном и внутреннем отношении признаем власть французского главнокомандующего генерала Франше д'Эспере.

3. Согласно с переговорами 9 февраля (28 января) с капитаном Фуке все эти вопросы выяснены с ним вместе и что с сего времени все распоряжения, отдаваемые Войску, будут делаться с ведома капитана Фуке.

4. Мы обязываемся всем достоянием Войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в Угольном районе „Донец“ и где бы они ни находились, происшедшие вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались, в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-процентной надбавки за все то время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из представителей угольных промышленников и французского консула…»

Атаман прочел это оригинальное условие и смотрел широко раскрытыми глазами на Фуке.

– Это все? – спросил он возмущенным тоном.

– Все, – ответил Фуке. – Без этого вы не получите ни одного солдата. Mais, mon ami, вы понимаете, что в вашем положении. Il ni'y a pas d'issue!..[52]

– Замолчите! – воскликнул атаман. – Эти ваши условия я доложу совету управляющих, я сообщу всему Кругу… Пусть знают, как помогает нам благородная Франция!..

И атаман вышел с этими листками.

Легко сказать: «Я сообщу об этом Кругу и казакам». Легко сказать, что Франция, ничего не обещая и ничем не обязываясь, требует полного подчинения всего Войска Донского в политическом, военном, административном и внутреннем отношениях, да и не только Войска, но и самого Деникина и Добровольческой армии генералу Франше д'Эспере, представителями которого являются Эрлих и Фуке! Сказать это, значило бы лишить Войско Донское последней надежды на помощь, лишить надежды тогда, когда фронт держался исключительно этой надеждой! Не только сказать это, но и показать было нельзя!

Так вот она, так долго и так страстно ожидаемая помощь союзников, вот она пришла наконец и что же она принесла!

Жизнь предъявляла свои требования. Пока никто не мог видеть, что между атаманом и представителем Франции произошел разрыв, и атаман с капитаном Фуке поехал показывать ему Новочеркасское военное училище и Донской кадетский корпус. И тут и там капитан Фуке говорил патриотические речи и заверял молодежь, что Франция не забыла тех услуг, которые оказали ей русские в Великой войне, и что она скоро широко поможет Войску Донскому.

И слушали его дети тех, кто в это время умирал в снегах на жестоком морозе, отстаивая каждый шаг донской земли, дети тех, кто, изверившись в этой помощи, в отчаянии бросал оружие и уходил куда глаза глядят в сознании своего бессилия…

Вернувшись домой, атаман написал письмо Франше д'Эспере. Изложивши коротко все то, что произошло за последние дни на Дону, атаман писал:

«…Нам нужна Ваша незамедлительная помощь. Обещали ее в ноябре месяце, затем в декабре. Оба раза представители Франции и Англии торжественно заявляли, что помнят об услуге, оказанной Россией в 1914-м и 1915 годах, и оплатят за нее, спася Россию от окончательного краха и оказав затем ей помощь в восстановлении. Солдаты, изнуренные девятимесячной борьбой без передышки, помнили это и держались. Но, когда помощь так и не пришла, силы начали покидать их, и они дрогнули. В течение этого месяца фронт наш откатился назад на 300 верст. И опять тысячи людей расстреляны и подвергаются пыткам, огромные запасы хлеба разграблены большевиками, а в будущем нас ожидают голод, нищета и бесчестье. Казаки больше не верят в помощь союзников. Со всех фронтов я получаю слезные мольбы: покажите нам союзников.

Помощь уже опоздала, но лучше поздно, чем никогда. Необходимо спешно направить, хотя бы в направлении Луганска, 3–4 батальона, чтобы слух о том, что вы здесь, с нами, мог бы распространиться по фронту и поднять наш дух и решимость. Лучше, если бы Вы смогли направить отряды на станцию Чернышевскую, где моральная поддержка необходима более всего, но нужна помощь и немедленная.

Я предвидел, что случится с капитаном Ошэном, первым французом, посетившим нас, и еще 30 декабря сказал об этом Фуке и Бертело. А сейчас я говорю: пройдет 2–3 недели, и в результате неверия Дон падет и подчинится игу большевиков, а Франции придется либо снова его завоевывать, используя при этом значительные силы, либо допустить на несколько лет господство анархии в России.

В последний месяц Дон являл собой бойню. 30 тысяч жертв, погибших во имя спасения Отечества. Неужели же кровь их не заслуживает такого простого знака внимания – посылки 3–4 батальонов с 2 батареями для моральной поддержки? Кровь русская, пролитая за победу Франции, взывает к небу в требует расплаты».

Это письмо повез капитан Фуке в тот же вечер для отправки с особым курьером, и с тем же поездом атаман отправил генералу Деникину офицера с письмом, где в выражениях, полных негодования, описывал требования капитана Фуке и прилагал подлинные условия, данные ему Фуке.

29 января атаман получил телеграмму от капитана Фуке, в которой тот писал, что он не пошлет войска в Луганск до тех пор, пока не получит с особым курьером присланного ему, подписанного атаманом и прочими лицами, соглашения о подчинении генералу Франше д'Эспере и об уплате всех убытков французских горнопромышленников.

В 8 часов вечера атаман собрал чрезвычайное совещание управляющих отделами и членов Круга в прочел им требования представителя Франции. Все правительство и интеллигентная часть Круга высказали свое полное негодование по поводу наглого поступка капитана Фуке – простые казаки молчали. Вопрос слишком близко касался их, и они готовы были подчиниться не только французскому генералу, но самому черту, лишь бы избавиться от большевиков. Члены правительства и Круга в лице его председателя В. А. Харламова выразили одобрение действиям атамана и сказали, что атаман иначе и не мог поступить.

Генерал Деникин на письмо атамана отозвался сейчас же следующей телеграммой:

«0109. Главнокомандующий получил Ваше письмо и приложенные документы, возмущен сделанными Вам предложениями, которые произведены без ведома главнокомандующего, и вполне одобряет Ваше отношение к предложениям. Подробная телеграмма следует вслед за этим. Екатеринодар, 30 января 1919 года. 01524. Романовский».

Но легче от этого не было. Факт оставался фактом. Прошло почти три месяца со дня первой связи с союзниками, а помощи от них не было никакой. Фронт быстро разлагался. 30 января еще четыре хороших полка на Северном фронте перешли на сторону красных.

В Новочеркасске служили панихиды по атаману Каледину, была годовщина его смерти, и хоронили командующего Южной армией генерала от артиллерии Иванова – он умер 29 января в Новочеркасске от сыпного тифа, и невольно печальные воспоминания и сопоставления шли в голову.

Тяжелые это были дни. Дни смятения и сомнения, и в эти дни на свою вторую сессию собирался Большой войсковой Круг.

К 27 января положение на фронте Донской армии было очень тяжелым, но не безнадежным. Красная армия занимала весь Верхне-Донской округ и местами вошла клином в Донецкий округ, весь Хоперский округ и северную часть Усть-Медведицкого округа. Фронт Красной армии шел от станций Картушино и Колпаково Екатерининской железной дороги к станции Первозвановка, станице Луганской, причем Луганск с его патронным заводом был занят большевиками, потом, огибая границу Войска Донского, к Стрельцовке, Великоцкому и пограничной железнодорожной станций Чертково, за которой круто спускался к югу в Войско Донское и доходил до слободы Макеевки – этот фронт занимала группа «товарища» Кожевникова (начальник штаба генерального штаба Душкевич), состоявшая из 4-й дивизии матроса Дыбенко, 1-й дивизии Козина и 3-й дивизии Сиротина – всего 20 тысяч штыков при 20 орудиях. Против нее успешно действовала группа генерала Коновалова из частей Молодой армии и старых мобилизованных казаков, всего около 8 тысяч штыков и сабель при 16 конных орудиях и двух броневых поездах.