– Какое же это будет единое командование, – воскликнул генерал Драгомиров, – когда главнокомандующий не распоряжается своими войсками!

– Но нельзя же вмешиваться в организацию наших сил, потому что это поведет к развалу построенного с таким трудом и далеко не окрепшего, – заметил Денисов.

После очень долгих переговоров при участии генерала Щербачева удалось установить, что все-таки Донская армия в полном составе должна перейти в подчинение генералу Деникину.

– Это непременное требование союзников, – сказал генерал Щербачев. – Без исполнения этого условия они отказываются чем бы то ни было помогать нам.

– Для Дона, – снова упрямо сказал Денисов, – единого командования не надо, и Дон без такового свободно может жить. Единое командование нужно для России, и вы требуете этой жертвы во имя ее. Но казак этой жертвы не поймет, и самый факт признания открыто и публично такого подчинения разложит Дон.

– Но поймите, – сказал Щербачев Денисову, – что без этого союзники нам ничего не дадут.

– Дону ничего и не надо, – возразил Денисов. – Разве только моральная поддержка. А вот если Дон вследствие этого подчинения со всеми его последствиями развалится и разложится, то, полагаю, союзникам это не будет все равно.

– Но почему же Дон развалится от того, что я вступлю в командование? – спросил Деникин.

– Это сделает пропаганда, – ответил Денисов.

– Против этой пропаганды мы устраиваем контрпропаганду, – возразил генерал Драгомиров. – На этих днях будет устроен особый отдел – целое министерство агитации и пропаганды.

– И во главе его поставлен Н. Е. Парамонов, личный враг атамана, мстительный социалист-революционер, известный тем, что еще в 1905 году своими брошюрами издательства «Донская речь» разлагал русскую армию, – сказал Денисов.

– Но ничего подобного, – вспыхнув, воскликнул генерал Деникин. – Кто вам это сказал?

– Это пишут в газетах, – отвечал Денисов. – Против атамана в Екатеринодаре идет определенная кампания, и мы знаем, что специально для его ареста или уничтожения генерал Семилетов формирует в Новороссийске отряд.

– Я первый раз об этом слышу, – сказал Деникин. – Абрам Михайлович, разве поручены нами какие-либо формирования генералу Семилетову?

Генерал Драгомиров промолчал.

– Мало ли что пишут в газетах, – сказал Деникин. – Меня в них не меньше, нежели вас, ругают.

– Я не знаю, Антон Иванович, – отвечал атаман, – какие меры принимаете вы в Екатеринодаре, но могу засвидетельствовать одно: ни в одной из выходящих на Дону газет нет ни одного слова против вас. Что касается екатеринодарских газет, то они полны такой гнусной клеветы по моему адресу, что я должен был запретить их ввоз на Дон. И их все-таки везут и подпольным путем распространяют на позициях, и, когда площадную брань по моему адресу усталый от войны казак читает в «Царицынских известиях», прокламациях Миронова или какой-нибудь «Красной газете», он этому не верит, но, когда ему то же самое пишут из союзного Екатеринодара, в нем зарождается сомнение и тревога. И как не тревожиться?! Атаман – немецкий ставленник, союзники ни за что не помогут атаману, с атаманом ездили ряженые донские офицеры, а не англичане и французы и т. д., и т. д. – согласитесь, что это может сломать и самого правоверного. А последнее время стали ездить семилетовские офицеры и просто уговаривать казаков прекратить войну, пока я у них атаманом.

– Вот будет единое командование, и все эти шероховатости сгладятся, – сказал генерал Щербачев.

– Единое командование Добровольческой армии! – сказал Денисов. – Покажите казаку хорошо сорганизованные сильные добровольческие части на его Донском фронте, покажите их перевес над ним, и он поймет единое командование русского генерала. А пока он знает 100-тысячную Донскую армию, 30-тысячную Кубанскую армию и только 10 тысяч добровольцев-офицеров, он никогда не поймет, почему он должен подчиняться добровольцам – он, принесший все в жертву защиты и спасения Родины. Вы настолько не стесняетесь с казаками, что ни одного кубанца не пригласили на наше совещание.

– Кубанцы заявили, что они во всем поступят так, как постановят донцы, – сказал Романовский.

– Тем большую осмотрительность в наших решениях мы должны проявить, – сказал Денисов. – И я, простите, никак не могу согласиться с признанием верховного главенства Добровольческой армии, нисколько не касаясь личностей. Вы в этом весьма деликатном вопросе не считаетесь ни с народом, ни с территорией. Не забывайте о том, что мы сильны народом, а вы офицерами, и в случае, если будет брошен этот опасный лозунг, эти страшные слова о белых погонах, об офицерской палке, вам несдобровать, потому что народ сильнее офицеров, а помогут ли и как помогут тоща союзники – это неизвестно.

Переговоры постоянно заходили в неизбежный тупик. Два раза, видя бесплодность добиться искреннего признания единого командования в его лице от донцов, генерал Деникин хотел прекратить переговоры, но всякий раз генерал Щербачев его останавливал. Атаман понимал, что это необходимо сделать, необходимо для союзников, и искал такой формы, которая наименее дала бы почвы для пропаганды в войсках. Даже мелочи, и те вызывали страстный отпор. Заговорили об издании уставов, столь нужных для войск.

– Но для чего нам издавать уставы, – сказал атаман, – и снова тратить на них громадные деньги и, главное, время, когда Войско Донское уже издало почти все уставы? Они представляют из себя перепечатку российских уставов, и Добровольческая армия, если пожелает, может их получить готовыми.

На какие бы то ни было назначения командного состава и на подчинение офицеров генерального штаба, помимо атамана, главнокомандующему атаман не согласился. Донская армия должна быть вполне автономной.

Какое же это будет единое командование, – воскликнул генерал Драгомиров, – когда главнокомандующий не может распорядиться ни одним казаком помимо атамана?

Единое командование для союзников, – сказал Денисов. – Они хотят, чтобы его превосходительство генерал Деникин был подобен Фошу. Но у Фоша были самостоятельные французская, английская и американская армии – так и тут будут армии, подчиненные в стратегическом отношении, но самостоятельные по существу…

Переговоры шли уже шестой час, сгущались сумерки короткого зимнего дня, а решения никакого вынесено не было.

Наконец атаман сказал генералу Деникину:

– Антон Иванович, ввиду сложившейся обстановки я считаю необходимым признать над собою ваше верховное командование, но при сохранении автономии Донской армии и подчинении ее вам через меня. Давайте составим об этом приказ.

Генерал Деникин собственноручно написал приказ о своем вступлении в командование и о подчинении ему всех Вооруженных Сил Юга России, действующих против большевиков.

– Хорошо, – сказал атаман, – я отдам этот приказ по Войску Донскому, но для того, чтобы избежать кривотолков о нарушении донской конституции, я сделаю к нему следующую добавку: «Объявляя этот приказ главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России Донским армиям, подтверждаю, что по соглашению моему с генералом Деникиным конституция Всевеликого войска Донского, Большим войсковым Кругом утвержденная, нарушена не будет. Достояние Дона, вопросы о земле и недрах, условия быта и службы Донской армии этим командованием затронуты не будут, но делается это с весьма разумною целью достижения единства действий против большевиков».

– Но этим добавлением совершенно уничтожается весь смысл приказа о едином командовании, сказал Драгомиров.

Деникин махнул рукою: делайте, мол, как хотите.

– Вы подписываете себе и Войску смертный приговор, – сказал генерал Денисов атаману.

Итак, первое, что потребовали союзники, было выполнено. Единое командование осуществлено. Теперь оставалось только ожидать помощи от союзников и активной их работы.