6) Донское войско предлагает всем государствам признать его права, впредь до образования в той или иной форме Единой России, на самостоятельное существование, и государствам, заинтересованным в торговых или иных отношениях, прислать в Войско, в его столицу Новочеркасск, своих полномочных представителей или консулов.
7) В свою очередь, Донское войско пошлет в эти государства свои Зимовые станицы, то есть посольства, для установления дружеских отношений.
Обо всем этом прошу Вас, милостивый государь, широко объявить с согласия Вашего Правительства всем гражданам Вашего государства. Донской Атаман генерал-майор Краснов».[28]
В письме генералу Франше д'Эспере атаман коротко писал о постепенном освобождении Войска Донского от большевиков, о тех кровавых жертвах, которые при этом пришлось принести Войску, о причинах, побудивших его войти в сношения с Германией и написать письмо императору Вильгельму. Донской атаман указывал на то, что силы, борющиеся против большевиков – Донская и Добровольческая армии – в общем невелики, он писал, что без иностранной помощи Россию не спасти. Донской атаман указывал, что единое командование будет возможно осуществить лишь тогда, когда Добровольческая армия повернет на настоящее направление и пойдет на Москву. Наиболее желательными вождями для такого объединенного командования атаман назвал генералов Щербачева и Николая Иудовича Иванова.
«…Без помощи союзников освободить Россию невозможно, – заканчивал свое письмо атаман. – Помощь эта может выразиться в присылке снаряжения, оружия, технических средств борьбы, обмундирования и денег, тогда борьба затянется на один, на два года, или в присылке кроме этого еще 3–4 корпусов войск 90 – 120 тысяч, тогда в 3–4 месяца можно всю Россию освободить.
Советские власти ненавидимы русским народом, и русский народ ждет только толчка, чтобы свергнуть их. Красная армия труслива, подвержена панике и бежит даже от наших войск, численно раз в 10 меньших, нежели она.
Если назначить один корпус для освобождения Кавказа, один вверх по Волге на Царицын, Саратов, Самару, Пензу, Тулу и Москву, один на Воронеж, Рязань и Москву и один на Харьков, Курск и Москву, можно с уверенностью сказать, что только до Саратова, Воронежа и Курска придется идти походом и с боями – по взятии их Москва падет и дальнейшее движение примет характер триумфального шествия и торжественных встреч.
Украину временно придется занять иностранными войсками…
Было бы крайне желательно, чтобы теперь же опытные генералы французских, английских или американских войск прибыли бы в Новочеркасск, посетили бы со мною фронты, посмотрели бы войска, чтобы они могли бы составить правильное представление как о Донской армии, так и о самом характере борьбы с большевиками.
Из прилагаемого при сем правительственного сообщения Войска Донского от 22 мая сего года Вы усмотрите, что Войско Донское все время было верно идее Единой, Неделимой России и за свободу, и счастье ее только и борется, рассчитывая на сохранение за собою своих вечных привилегий и казачьих прав.
Податели этого письма, я это позволю себе еще раз повторить, являются вполне осведомленными и полномочными послами моими для переговоров с державами Согласия, на которых мы и теперь, как и всегда, смотрим, как на своих верных союзников, притом обязанных нам за помощь в1914, 1915 и 1916 годах, когда мы, русские, помогли им своими победами в Пруссии и Галиции…»[29]
Атаман преподал своим посланникам тот взгляд, что он считает, что союзники и особенно Франция обязаны помочь России в борьбе с большевиками, что это ее нравственный долг и что донские казаки верят в глубокую порядочность французской нации, которая не откажется в уплате по векселю. Атаман настаивал на полной самостоятельности Донского войска до тех пор, пока не явится настоящее российское правительство, будь то император или президент, или соберется полномочное Учредительное собрание, и атаман не признавал генерала Деникина ни за диктатора, ни за полноправного главнокомандующего, но смотрел на него только как на командующего союзной армией. Посланные им люди были строевые офицеры, полковник Янов притом же был пылкий, несколько экзальтированный, влюбленный в Дон человек, гордый победами и успехами донских казаков.
Когда донские посланцы прибыли в Яссы, ясское заседание там уже закончилось. Генерала Франше д'Эспере в Яссах не было, и вместо него был генерал Бертело. У Бертело были уже готовые инструкции. В Версале было решено признать одного вождя, и этим вождем был заочно признан генерал Деникин. С ним шла слава кристальной чистоты и верности союзникам, он глубоко ненавидел немцев. Его агенты уже были при французском командовании. Они доложили об измене гетмана Скоропадского России, они нарисовали Донское войско полубольшевистским государством, руководимым немцами, не имеющим никакой армии, словом «quantite negligeable»,[30] а донского атамана как ставленника и клеврета императора Вильгельма.
Все это было высказано генералом Бертело на первом приеме Сазонову и Янову и встретило с их стороны горячий, страстный отпор. Может быть, слишком горячий и более страстный, нежели позволяли требования дипломатии. Были сказаны упреки по адресу Добровольческой армии, было сказано, что самым бытием своим Добровольческая армия обязана Донскому войску и немцам…
Расстались холодно, и дальнейшие переговоры прервались. Только благодаря глубокому такту генерала Щербачева и его примирительной политике через три дня генералу Сазонову удалось добиться вторичного свидания с генералом Бертело, на котором все шероховатости были сглажены и Дону была обещана помощь в одинаковой мере с Добровольческой армией.
Там же было выяснено, что Украина непременно вся будет занята иноземными войсками. Или союзники принудят оставить там германские войска, или Украина будет занята англо-французской армией. Помощь была обещана широкая, готовилась к перевозке на юг России вся Салоникская армия. От союзников веяло победой, и донские посланники вынесли то убеждение, что победители Германии сокрушат и большевиков. Относительно присылки на Дон своих представителей генерал Бертело высказался осторожно. Представители будут посланы в Новороссийск к генералу Деникину, на Дон же никого посылать не предполагается, так как Донское войско рассматривалось в Версале как часть Добровольческой армии.
Донесения об этом успокоили атамана за его левый фланг – Украину, и атаман приказал взять З6-ю Донскую дивизию из района Каменской станицы для усиления царицынского направления, где ожидали только прибытия купленных у немцев 12 шестидюймовых морских орудий Канэ, платформы и установки для которых были уже готовы и собраны в Таганроге. За пушками этими был послан в Севастополь донской пароход «Сосиэте».
Непосредственным сношениям с союзниками атаман придавал только моральное значение, как поддержке его влияния и авторитета в Войске. Большевики знали, конечно, о событиях на западе и повели сейчас же широкую пропаганду о том, что союзники никогда не будут помогать ни Деникину, ни донскому атаману, потому что демократия Западной Европы с большевиками заодно и не допустит, чтобы ее солдаты пошли против большевиков.
Эта пропаганда имела большой успех как в Красной армии, так и у донских казаков. Прибытие союзнических полков на фронте показало бы красноармейцам, что их комиссары лгут. Красная армия только что зарождалась. Факты сдачи целыми тысячами, убийства комиссаров на фронте, митинги и обсуждения боевых приказов ясно показывали ее неустойчивость. Появление на фронте даже незначительных частей иноземных войск должно было поразить воображение противника, а в той войне, которая была тогда, это было девять десятых успеха.
Обратно, неприезд союзников на Дон, отсутствие их военных частей на фронте или хотя бы в тылу у казаков должно было окончательно подорвать силы казаков. А эти силы были напряжены теперь до крайности. Казаки держались только надеждами на скорую выручку и на помощь союзников. Донскому атаману нужно было добиться того, чтобы союзники были на Дону на Донском фронте, потому что именно на Донском фронте разыгрывались теперь события первостепенной важности, события, которые грозили самому существованию Дона. И с этой стороны прибытие союзников только в Новороссийск подрывало у казаков веру в своего атамана в минуту решительного сражения на фронте.
