К концу заседания, несмотря на полное разложение, настроение заметно поднялось. Луначарский оглашает воззвание съезда к рабочим, солдатам и крестьянам. Его прерывают дружными рукоплесканиями. Но это, собственно, не воззвание. Это величайшей важности официальный акт, оформляющий политическую сущность переворота. Очевидно, авторы совсем не оценили его истинного значения. Ибо другого акта, в сущности, не было. А о содержании его, право, следовало оповестить не только рабочих, солдат и крестьян, но и буржуазию, и помещиков, и друзей, и врагов, и все население.
Без всякого политического доклада, без обсуждения и голосования съезд объявил в воззвании: «…опираясь на волю громадного большинства рабочих, солдат и крестьян, опираясь на совершенное в Петрограде победоносное восстание рабочих и гарнизона, съезд берет власть в свои руки. Временное правительство низложено. Полномочия соглашательского ЦИК окончились… Съезд постановляет: вся власть на местах переходит Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, которые и должны обеспечить подлинный революционный порядок».
Затем воззвание излагает известную нам программу новой власти. Что же касается действующей армии и дел войны впредь до заключения мира, то воззвание, в сущности, повторяет здесь положение первого революционного манифеста 14 марта: «Революционная армия сумеет защитить революцию от всяких посягательств империализма, пока новое правительство не добьется заключения демократического мира…»
Так политически был завершен и оформлен октябрьский переворот. Воззвание было принято всеми голосами против двух при 12 воздержавшихся. Заседание было закрыто в шестом часу утра.
Делегаты густой толпой валили из Смольного после трудов, впечатлений и событий всемирно-исторического дня. Свидетели, участники, творцы этих событий густой толпой валили мимо пушки и пулеметов, стоящих у колыбели «мировой социалистической революции». Но прислуги около них не было заметно. Охрана Смольного уже вкушала отдых: дисциплины не было. Но не было и нужды в охране. Ни у кого не было ни сил, ни импульсов для нападения…
Над Петербургом уже занималось холодное осеннее утро.
6. 26 октября
Пробуждение столицы. – Слухи. – Заговор или восстание народа? – Разгром печати. – В штабе контрпереворота. – Что делать? – Первые дебюты новой власти. – Бойкот. – Все средства позволены. – Две РСДРП. – В Военно-революционном комитете. – Второй корниловский поход на Петербург. – Силы Военно-революционного комитета. – Корнилов уехал из тюрьмы. – Среди новых правителей. – Совет Народных Комиссаров. – «Кабинет» Ленина. – В старом ЦИК. – Похищение денежных сумм. – Второе заседание съезда. – Декрет о мире. – Оценка этого акта. – Настроение крепнет. – Декрет о земле. – Вопрос о бывших министрах-социалистах. – Вопрос о новом правительстве. – Я у левых эсеров. – Что думает Каменев. – Выступление оппозиции. – Я в роли зрителя. – Троцкий кривит душой. – Выступление железнодорожника. – Новый ЦИК. – Гимн Луначарского
Через два-три часа столица проснулась, не отдавая себе отчета, кто же ныне володеет и правит ею… События совсем не были грандиозны извне. Кроме Дворцовой площади, повсюду были спокойствие и порядок. «Выступление» довольно скромно началось и довольно быстро кончилось. Но чем — обыватель не знал… В Зимнем финал наступил слишком поздно ночью. А со Смольным были слабы связи.
Обыватель бросился к газетам. Но он не так много уяснил себе из них. В рубрике «последних известий» везде сообщалось в нескольких строках о взятии Зимнего и об аресте Временного правительства. Отчеты о съезде Советов состояли из одних «внеочередных заявлений» и свидетельствовали об «изоляции» большевиков, но они совершенно не характеризовали создавшегося политического статуса. Передовицы писались раньше последних ночных известий. В общем, они были все на один лад: патриотические вопли о несчастной родине, обвинения большевиков в узурпаторстве и насилии, предсказания краха их авантюры, характеристика вчерашнего «выступления» как военного заговора.
Кстати сказать, этим военным заговором меньшевики и эсеры утешались потом несколько месяцев, тыча им в глаза большевикам. Непонятно! Очевидно, восстание пролетариата и гарнизона в глазах этих остроумных людей непременно требовало активного участия и массового выступления на улицы рабочих и солдат. Но ведь им же на улицах было нечего делать. Ведь у них не было врага, который требовал бы их массового действия, их вооруженной силы, сражений, баррикад и т. д. Это – особо счастливые условия нашего октябрьского восстания, из-за которых его доселе клеймят военным заговором и чуть ли не дворцовым переворотом.
Эти остроумные люди лучше бы посмотрели и сказали: сочувствовал или не сочувствовал организаторам октябрьского восстания петербургский пролетариат? Был ли он с большевиками, или большевики действовали независимо и против его воли? Был ли он на стороне совершившегося переворота, или он был нейтрален, или был против него?
Тут двух ответов быть не может. Да, большевики действовали по полномочию петербургских рабочих и солдат. И они произвели восстание, бросив в него столько (очень мало!) сил, сколько требовалось для его успешного завершения… Виноват: большевики бросили в него по халатности и неловкости гораздо больше сил, чем было необходимо. Но это не имеет никакого отношения к самому понятию восстания.
Итак, обыватель 26 октября был отдан во власть слухов. И конечно, он очень волновался. На улицах, в трамваях, в общественных местах говорили только о событиях. На бирже, разумеется, была паника, хотя в длительность большевистской власти не верил решительно никто. Напротив, обыватель не сомневался, что кризис разрешится не нынче завтра.
Да и что за власть большевиков? Ведь никакого правительства они еще не создали. Что это такое за «власть Советов»… Но все же магазины открывались туго. Банки не начинали операций. В учреждениях собирались митинги служащих и рассуждали о том, что им делать в случае, если большевики пришлют свое начальство. Почти везде решали – такого начальства не признавать, а пока к работе не приступать. Бойкот!..
Да, впрочем, и без бойкота, и без политики сейчас не до работы. Спокойно ли все дома? Говорят, с часу на час начнутся грабежи и погромы. Говорят, хлеба в городе нет совсем, а что было – уже разграбили. Говорят, матросы ходят по квартирам и реквизируют шубы и сапоги. Говорят…
Но были и факты, которые достаточно сильно подействовали на воображение… На другой же день после победоносного восстания петербуржцы недосчитались нескольких столичных газет. Не вышли 26 октября «День», «Биржевые ведомости», «Петроградская газета» и какие-то еще буржуазно-бульварные газеты. Их закрыл Военно-революционный комитет за травлю Советов и тому подобные преступления. Почтенные Подвойский, Антонов и другие, действовавшие по указке Ленина, не были изобретательны: они заимствовали свои мотивировки из лексикона старой царской полиции. Но в силу своего положения революционеров и социалистов они позволили себе роскошь выражаться более примитивно и менее грамотно. Можно было бы и лучше было бы совсем не мотивировать.
Кроме того, Подвойский и Антонов вообще очень топорно выполнили распоряжение своего вождя. Они почему-то бросились на мелкие сошки и второстепенные органы, оставив без внимания руководящие корниловские официозы. Это надо было исправить. С утра были посланы матросы в экспедицию «Речи» и «Современного слова». Вес наличные номера были конфискованы, вынесены огромной массой на улицу и тут же сожжены. Невидимое доселе аутодафе вызвало большое стечение публики.
В это время мимо проехал транспорт суворинского «Нового времени». Матросы остановили было фургон, но потом отпустили. Что же с них спрашивать, если сам Военно-революционный комитет так непоследовательно проводит принципы новорожденного пролетарского государства?..
